BO3BPAT

...и Сын...

Содержание

Рождение
Младенчество
Посвящение
Бегство
Детство
Церковное совершеннолетие
Юность
Крещение
В пустыне
Служение в Галили
Апостолы
Сомнения
В Ерушалаим!
Спаситель
Последние дни
Голгофа
Воскресение
Вознесение

Рождение

Сладкий безмятежный сон плавно угас под давлением нового неведомого ощущения. Оно вызвало беспокойство, как всё неизвестное, беспокойство медленно перерастало в смутную тревогу. Ещё не до конца пробудившееся сознание не находило ничего похожего среди уже известных, освоенных и привычных чувств, состояний и ощущений, да и было их всего несколько основных, и чуть побольше второстепенных и комбинированных.

Слов ещё не было в чистом домладенческом умишке, были только понятия, и это новое ощущение укладывалось в короткое, но совершенно ясное и определённое: "ПОРА!".

Точные биологические часы сбросили какой-то рычажок, блокировавший некую шестерёнку в тонком биомеханизме, шестерёнка закрутилась, приводя в движение главный, завершающий механизм и запуская сложный набор функций и подпрограмм великой и важнейшей суперпрограммы - "Рождение", наконец дождавшейся своего часа.

Тревога нарастала. Цепочка непонятных и неприятных изменений нарушила безмятежное и счастливое существование, предвещала ещё более неприятные ощущения. Возникло чувство неудобства, желание изменить положение, он завертелся, перевернулся. Такая тёпленькая и родная окружающая водичка стала вдруг куда-то утекать, пока вся не исчезла, всё тело охватила и сдавила жёсткая оболочка, она сжималась, выталкивала прочь. Голова упёрлась во что-то, её сжало, и продолжало сдавливать всё сильней и сильней, больней и больней.

Его куда-то понесло с нарастающей скоростью - прочь из тёпленького и удобного, такого милого и родного обиталища. "Выбрасывание" - в такое понятие укладывалось происходящее, сопровождалось толчками, ударами, волнами боли. Они шли одна за одной, всё больней и больней, отягчённые прочими новыми жуткими ощущениями.

В глаза ударил невыносимо яркий свет, нахлынула лавина совершенно новых ощущений, преобладающим среди них был жуткий холод, охвативший всё тельце, проникающий вглубь, до мельчайших клеток, стало мало воздуха. "Всё! Конец!" - эти новые понятия захватили всё сознание.

Умирать не хотелось. Как хорошо и сладко было там, в прежней жизни! Хочу назад! Мамочка, не бросай меня, возьми меня назад!

Новая острая боль заглушила всё остальное. Стало совсем нечем дышать. Прервалась последняя ниточка связи со всем прежним миром, со всем, что поддерживало жизнь. Что вы делаете!? Я не хочу умирать!

Отчаянный крик сам собой вырвался наружу, и в нём был весь ужас перед этим жутким, чужим адом, в котором некуда деться от ослепляющего, режущего глаза, света, от холода, от удушья, от наполняющей всё его пространство боли.

За криком пришёл вдох, воздух проник через все органы, горлышко, голосовые связки, гортань, трахею, прочистил их и расправил лёгкие. Живительный кислород потёк с кровью ко всем органам, восстанавливая жизнь. Вместе с плачем заработали новые, спящие до сих пор, мышцы, включились рефлексы и функциональные системы.

Жизнь продолжается. И вместе с ней продолжаются боль и отчаяние.

Не хочу такой жизни! Господи, возьми меня обратно! Я не хочу здесь! Прости меня за всё, я никогда не буду нарушать твои законы, я не хочу в этот ад!

- Потерпи, милый, ты должен через это пройти, мы же договорились. Только так ты можешь вернуться ко Мне, выполнив своё предназначение. Это единственный путь. Люди приходят в эту жизнь в страдании, и уходят из неё в страдании. Только испытав великое страдание можно понять жизнь смертных людей, взять их грехи на себя. Только так ты можешь стать совершенным, ибо страдание - единственный путь к совершенству Скоро будет полегче. Все люди проходят через эту боль, а ты всё-таки лучший из них. Ты - Мой. Иди к людям, Я благословляю тебя.

В последний раз он обратился к Нему. Сейчас он надолго останется один во всём необъятном мире людей.

Так началась его Голгофа.

Сильные незнакомые руки подхватили, бережно понесли, передали в другие, которые он сразу узнал. Это были мамины руки. Он их хорошо чувствовал по знакомому теплу, по нежности, они касались его в той, прежней жизни через несколько оболочек, но он всё-равно узнал их. Она прижала его к груди, это тоже было новое ощущение, но оно не вызывало боли, наоборот, он чувствовал биение её сердца, тепло, нежность и любовь, исходящие от неё.

Маленькая щёчка коснулась её кожи, и это сразу включило чётко усвоенный комплекс рефлексов - он повернул голову и стал искать, найдя, схватил губами сосок, заработал язычком, ротиком, стал глотать тёплую живительную жидкость. Всё это он делал впервые, все ощущения были новыми, неизведанными, и приятными. Вместе с молоком приходило успокоение, всё стало казаться не таким ужасным, а главное - вот она, рядом - мама, весь его мир и вся его Вселенная в прежней жизни. Она спасёт, не даст умереть, согреет и успокоит, оградит от всех бед.

Вместе с успокоением приходили и ощущения в этом новом мире - знакомые голоса, хоть и звучали немного не так, как раньше, но он их узнавал. Прежде всего, конечно, мамин, самый родной и ласковый, а с ним и другие, которые он слышал реже, но тоже запомнил и сейчас узнал.

Вдоволь насосавшись, смертельно устав от всей колоссальной проделанной работы, от стресса и переживаний, от нового способа приёма пищи, он уже не мог противостоять навалившемуся сну. Последним ощущением-понятием было: "Ну что ж, так ещё можно жить".

Но это был всего лишь первый шаг.

Младенчество

Как много всего вокруг в этом их мире! Сколько новых понятий - образов, звуков, ощущений. Неужели во всём этом можно разобраться!? Как всё это различить, отделить одно от другого?

Пока он узнавал только маму, её милое девичье лицо, руки, голос, мысли и чувства. Её можно потрогать. Она мягкая и тёплая. Можно схватить её за палец - это так интересно! А как много видят глаза. Раньше он тоже многое видел, но только глазами мамы, то было совсем не так, как сейчас. И звуки! Их тоже так много, и они совсем не такие, как были раньше!

В этом огромном мире, гораздо большем прежнего, из которого он попал сюда, надо всему учиться заново - смотреть и видеть, слушать и слышать, отличать одно от другого, выделять самое важное, самое необходимое для следующего шага. Понять, что есть большое и маленькое, близкое и далёкое, нужное и ненужное.

Есть движение, оно совсем не такое, как было раньше, оно намного шире, свободней и разнообразней, и когда-то придётся передвигаться самому. Вначале будет хаотичное сокращение мышц, постепенно приводящее к ползанию. Потом, через бесконечные попытки, редкие удачи и многочисленные падения, ножки научатся ходить. Ох, как это трудно и сложно, неужели этому можно научиться?

Есть общение, это ещё намного сложней. Слова, зачем их придумали так много? Чем больше слов, тем труднее жизнь, тем больше лжи и фальши. Как хорошо было, когда они с мамой общались мысленно. Он знал все её мысли, ему не нужны были её слова.

Лавина новых ощущений, нахлынувшая на чистое, как белый лист, сознание, поражала, удивляла и пугала. Где-то очень глубоко уже зрело понимание, что всё это не случайно, для чего-то нужно, и со всем придётся разбираться, отделять одно от другого, различать, ставить с головы на ноги. А где голова, где ноги, пока всё перевёрнуто, а, может быть, так и надо?

Зачем всё это нужно? Всё нужное у меня уже есть, и было раньше. Со мной была моя мама, она и сейчас со мной, а зачем всё другое? Что со всем этим делать?

Господи, как всё сложно! И противно! Ничего этого мне не надо! Только бы мама была рядом.

Пока она всегда была рядом, почти не выпускала его из рук. Покормив, усыпляла на руках, он уже привык к постоянному движению, и лишь иногда, проснувшись, чувствовал полную неподвижность вокруг, но, стоило ему завертеться, закряхтеть, как она тут же возникала перед глазами, начинала с ним говорить и играть. Часто пела песенки, специально для него, и ему было очень приятно их слушать. Её самый милый на свете голос помогал забывать все невзгоды, облегчал эту новую, такую сложную и непривычную жизнь. Песенки были знакомые, он слышал их в той, прежней жизни.

Он начал различать всё больше и больше голосов, некоторые другие тоже стал узнавать. Наверно и они были нужны в его жизни, что-то для него значили.

Некоторые слова тоже стали различаться, связываться с кем-то или чем-то. Маму называли словом Мирьям. Иногда незнакомые люди называли её и другими словами, но чаще всего этим, которое он быстро запомнил.

Другой знакомый голос был не такой красивый, мелодичный и ласковый, как мамин, но он чувствовал, что человек с этим грубым голосом тоже добрый и хороший. Его называли словом Йосэп, и говорили его с другими чувствами, не такими, как мамино. Его уважали и слушались. Он был самый большой из всех, кто окружал их с мамой. Все другие были маленькими, и мама тоже. Большое от маленького он уже научился отличать.

Однажды, когда он уже начал совсем успокаиваться и привыкать к этой жизни, ему опять сделали больно. Вокруг было много людей, они говорили, говорили, его взяли от мамы, но она стояла рядом и не сводила с него глаз. Когда его пронзила острая боль, напомнившая ему всё, что случилось, когда он переходил в этот мир, он уже хотел закричать. Но, увидев умоляющие глаза мамы, полные его боли, которую она всей душой хотела взять на себя, он сдержал крик. И Йосэп стоял рядом, значит, всё это делалось с их согласия.

"Наверно так надо - ощущал он. - Это тоже часть страдания, которое надо перенести".

Среди множества слов, которые они говорили, часто повторялось "Иошуа". Это его стали называть этим словом. Только мама потом переделала его в Йешеньку. Когда кто-то говорил его слово, он прислушивался, это значило, что думали о нём и говорили о нём. Если мог, поворачивался на своё слово, смотрел на того, кто о нём думает, читал его мысли, хорошие они или плохие.

Он пока только ел и спал, потом опять ел и спал. Но в это время в нём совершалась колоссальная работа, главная работа, определяющая всю дальнейшую жизнь и судьбу. То, что происходило с ним в первые дни новой жизни, в короткие минуты бодрствования и долгие часы сна, было очень важно и определяло всё последующее, что он ещё сделает за всю эту жизнь руками, речами, мыслями.

Но пока он ещё очень мало осознавал происходящее вокруг. Слов ещё не знал, из разговоров воспринимал только чувства, намерения и эмоции, скрытые за ними. Всё это складывалось у него в понятия, но и они были ещё отрывочными, простыми и немногочисленными.

Пока он осознавал только ощущения и движение. А движения было много. Он уже привык к тому, что засыпать и просыпаться ему часто приходилось на ходу, в дороге. Обычно, особенно в самые первые дни, это происходило на руках у мамы, позже ей помогал Йосэп, он всегда сопровождал её.

Посвящение

- Ты опять воду переводишь!? - кричала одна женщина другой. - Не напасёшься на вас воды, только принесла, и опять надо идти. А у нас здесь воды мало, не то, что у вас там, в Галиле, возле моря. И откуда только вас берётся так много, идут и идут, весь постоялый двор забили, всё позаняли.

- А что мне, сына своего в грязные тряпки обматывать? - ещё громче кричала другая. - Уже пелёночки сполоснуть нельзя!

- Ты только и делаешь, что споласкиваешь. И откуда только в твоём малыше столько дерьма? Он пачкает больше, чем съедает. Вон, у Марии, тоже младенец, а совсем ничего не пачкает. А она ведь тоже его кормит, ещё побольше, чем ты. Как проснулся - сразу покормила, поспал, проснулся - опять покормила.

- Так у неё молоко жидкое, не молоко, а вода. Она сама ещё ребёнок, откуда у неё хорошему молоку взяться. Да и мальчонка у неё больной, наверно, весь белый какой-то.

- Ха, больной, да он здоровей твоего. Вон какой хорошенький, красавчик, весь светится, будто в облаке, как ангелочек. Чистенький, румяненький, кучерявенький, и всё время радуется, с мамочкой играет.

Мирьям только улыбалась, ласково глядя на Йешеньку. Не будет же она им объяснять, что оба они - и она, и сыночек её ненаглядный, без греха. Нет в них грязи, нечем им пачкать окружающий мир. Вся их пища - от Бога - чистая и святая, и нет в ней плохого и ненужного.

И светится её маленький потому, что от чистоты и света родился, а не от греха, только видят этот свет люди чистые, у которых глаза открыты.

А он слышал все эти слова и чувствовал, что говорят о нём, и кто говорит хорошее, а кто - плохое. И все мысли мамочки он знал, хоть она и не говорила их.

Та, нехорошая, очень хотела обидеть маму, к чему-нибудь прицепиться:

- Ну, ты и мужа себе отхватила. Он тебе в прадеды годится.

- А он и относится ко мне, как к правнучке - безропотно, с улыбкой, отвечала Мирьям. - Он заботится обо мне.

Но у той грешной женщины в её земном уме и мысли были земные. Хорошо, ей хватало ума держать их при себе. Он чувствовал и эти мысли, они были чёрные, скользкие и липкие, как грязь, и как та боль, которую ему причинили недавно, он ещё помнил её.

Опять вокруг были чужие люди, незнакомые голоса. Людей было очень много. И всё вокруг было не такое, к чему он уже начал привыкать. Здесь всё было большим, а там, где всё стало уже знакомым и узнаваемым, всё было маленьким.

И опять он чувствовал, что говорят о нём. Совсем незнакомые люди смотрели на него, трогали его, брали на руки. И никто не причинял ему боли, наоборот, он чувствовал удивление и радость некоторых из них. И новое слово - Иммануэль, много раз повторялось ими. Мама и Йосэп тоже удивлялись и радовались, и ему было хорошо от этого, он тоже сиял личиком и радовался вместе со всеми.

Потом опять было движение, долгая дорога. Чужих людей уже не было, только изредка появлялись новые незнакомые лица и голоса, но вскоре опять пропадали.

Движение кончилось, когда всё вокруг опять стало знакомым и привычным, он уже узнавал это место. Но это опять продолжалось недолго. Однажды он ощутил сильную тревогу и страх, охватившие маму. И Йосэп тоже был обеспокоен. Кончилось это новой очень дальней дорогой.

Бегство

- Они за нами гонятся? - тревожный голос мамы.

- Не знаю, но лучше бы нам укрыться - Йосэп тоже чего-то боялся. - А где тут укроешься, всё ровно, ни бугорочка - Он вертел головой, оглядывая голую пустынную местность.

- Вон там кусты.

- Где? - он прищурился, всматриваясь. - Какие-то маленькие. Они нас не укроют.

- Пойдём, пойдём - она свернула с дороги. - Всё равно больше негде.

Его затрясло, мама бежала, крепко прижав его к себе, словно хотела укрыть от чего-то страшного.

- Давай его сюда, тебе тяжело с ним - Йосэп бережно принял его в свои большие сильные руки. - Он уже не маленький: Как он быстро растёт - заметил к слову, будто огорчаясь этому.

Они бежали, пригибаясь, чтобы их не видели издалека.

- Сейчас, сейчас, ещё немного, потерпи, сладенький - мама обращалась к нему.

Тряска прекратилась.

- О, да тут овражек - в голосе Йосэпа была радость. - Хотя он такой маленький!.. Ну ничего, мы притаимся, я вас укрою, а сверху накидку набросим.

Мирьям согнулась, прижалась к земле, укрыв Йешеньку, Йосэп заслонил их своей широкой спиной, вжал ещё сильнее в прохладную влажную землю.

- Потерпи, миленький, потерпи, дорогой - она прижалась к его личику, в глазах её таился страх. - Господи, спаси нас, сохрани от погибели - прошептала она.

Ощущение её страха передалось ему. Она боялась за него, спасала его. А он стал бояться за неё.

"Господи, спаси её, избавь от зла и несчастий" - его глубокое и пламенное желание, если бы он мог выразить его словами, звучало бы так. Короткое, но наполненное любовью к ней, самой дорогой в этом мире, и младенческой верой, исключающей любые сомнения, желание-просьба взлетело и унеслось в свои миры, по назначенному адресу.

Топот копыт становился всё громче, приближаясь. В какой-то момент он стал реже, послышались громкие переговоры, ругательства. Он ощущал их как боль, проносящуюся где-то над головой. Топот возобновился и унёсся вдаль. Где-то там, вдали, топот опять прекратился, стал опять приближаться, но потом, после беспорядочного топтания на месте, продолжился и затих вдали.

Они ещё долго лежали неподвижно, наконец, зашевелились. Йосеп поднял голову, осмотрелся:

- Ускакали. Благодарю тебя, Господи: - вдруг он замолчал, изумлённый. - Мирьям, смотри, что с кустом нашим стало. Все листья распустил, будто укрыл нас - Йосеп истово продолжил свои благодарения. - Превознесу Тебя, Господи, что ты спас нас и не дал нашим врагам восторжествовать над нами: - его страстное бормотание то затихало, то усиливалось. - :Да славит Тебя душа моя и да не умолкает. Господи, Боже мой! буду славить тебя вечно.

Мирьям тоже пошептала благодарения Богу, потом бесконечно любящим взором взглянула в глазёнки своего сокровища, прижалась к его личику, зашептала в ушко:

- Спаситель наш, я знаю, это ты нас спас, ты их отвратил. Благодарю тебя.

Она всё сохраняла в своём сердце. Она верила пророчеству и не говорила о нём никому, даже Йосэпу сказала только раз, когда это было необходимо, и больше уже не повторяла.

Да и не нужны были тут никакие слова. Люди, чистые духом, имеющие Бога в душе, и так всё видели, не только глазами, но и сердцем.

Дорога была нескончаема. Яркие солнечные дни сменялись тёмными прохладными ночами. Он уже привык спать в движении, укачиваемый размеренными ритмичными шагами. Всё чаще его нёс Йосеп, для маленькой мамочки он становился тяжёлым. Изредка появлялись ещё какие-то люди, но они проходили мимо и шли дальше, и только очень редко заходили куда-то.

Мама часто разговаривала с ним или пела. Многие её слова он уже связывал с определёнными понятиями, слушал её, гулькал, махал ручками. Земля, Солнце, небо, море, вода - какие простые и ясные понятия. Когда есть Солнце, то тепло и светло, а когда его нет, становится темно и холодно. Тепло и холод - одни из первых ощущений, их он знает уже давно. Водичку он тоже знает с первых дней жизни, она протекает сквозь пальцы, её невозможно взять. А тут много воды, очень много. Это море. Когда они заходят в море, мама чуть-чуть окунает его в воду, сначала она кажется холодной, а потом становится тёплой.

Море идёт далеко-далеко, а там начинается небо. Оно наверху. А море внизу. И земля внизу. Вверху и внизу - тоже простые и ясные понятия. Если что-то бросить, оно падает вниз. Мама бросает его вверх, а потом он падает вниз, и она его ловит. В первый раз ему было страшно, зато сейчас это его любимое ощущение. Он летит, свободный от всего, один во всём небе.

Иногда он тоже что-нибудь бросает, и оно падает вниз. Ему интересно, мама поднимает, даёт ему, и он опять бросает, и смеётся. Йосэп раньше ворчал, недовольный, а потом понял, что он так изучает мир, и теперь специально собирает камешки, выбирая покруглей и покрасивей, и даёт ему по одному, пока он все не сбросит на землю.

В этих простеньких незамысловатых играх его сознание стремительно пробуждалось, делая первые шаги на долгом пути от простейших форм до божественных высот, предопределённых ему судьбой и высоким предназначением.

Через много дней и ночей дорога закончилась. Место, куда они пришли, было совсем незнакомым. Люди и голоса были новыми, чужими, он их не узнавал.

Жили они здесь очень долго. За это время он совсем освоился с движением и координацией, с ручками, ножками, уже не сучил ими беспорядочно и беспомощно, научился хватать, подтягиваться, напрягая мышцы. Ему уже скучно было лежать, он старался сесть, так было легче осматриваться, наблюдать, что происходит вокруг, изучать обстановку. Ещё позже он перевернулся на животик, научился задирать голову, а потом, усиленно работая ручками и ножками, освоившись с их совместным слаженным взаимодействием, пополз. Это был значительный шаг вперёд.

А когда он встал на четвереньки, мир стал для него ещё ближе - теперь он мог перемещаться, сам добираться туда, где надо было что-то посмотреть, сделать, схватить или произвести ещё какое-то действие-преобразование в окружающем мире.

Мирьям очень радовалась его успехам в развитии. Весь её мир сейчас был в нём, она всегда была занята им, и этого ей хватало для полноценной, насыщенной жизни. Всем, чем могла, она помогала ему, интуитивно понимая, что не успеет оглянуться, как он сам встанет на ноги в этом сложном мире, в прямом и переносном смысле, и тогда она уже не сможет ничем ему помочь, он сам будет помогать и ей, и всем, всему роду человеческому.

Время летело незаметно. Все, занятые своими делами с рассвета до заката, не замечали его. Самым занятым был Иошуа, он делал первые шаги. Сначала, вцепившись обеими ручками в мамины пальцы, с трудом отрывая ножки от земли, шагал вслед за ней, пятящейся и увлекающей его за собой, потом - рядом с ней, иногда теряя равновесие и повиснув на её руке, крепко удерживающей его от падения.

Она всегда была с ним, каждый его шажок был для неё победой и радостью, большей, чем для него самого. Укладывая его вечерами, она тихо разговаривала с ним, убаюкивая его, пела ему колыбельные, сидя в сумерках у его постельки, и светлячки прилетали к ним и плясали над его головой зелеными огоньками. Он очень радовался им и внимательно следил за их хороводами, будто понимал, что они хотят сказать ему.

Йосэп плотничал, но вместе с тем мог сделать и любую другую работу по хозяйству, он за свою долгую жизнь освоил премудрости многих ремёсел и был незаменим в любом деле.

Однажды они вдруг засобирались. Уложив с вечера нехитрый скарб, поднялись до рассвета и вместе с Солнцем вышли в путь. Шли той же дорогой. Иошуа был уже большой, Мирьям не могла долго нести его на руках. Она сажала его на шею, это ему очень нравилось, и ей так было намного легче. Ещё больше ему нравилось, когда Йосэп сажал его на плечо. С этой огромной высоты ему казалось, что он плывёт в небе, земля была далеко внизу.

Иногда, в минуты отдыха, он ходил сам, придерживаясь за палец мамы. Это получалось всё лучше и лучше. Так за долгую дорогу он научился ходить. Когда они, наконец, пришли, Иошуа уже пытался бегать, переваливаясь, как утёнок.

Детство

- Мама - однажды сказал он.

Это вырвалось само, он просто, как обычно, думал о мамочке. Когда Мирьям, обрадовавшись, стала его тискать и прижимать, он не сразу понял её мысли, чему она так рада. Он уже давно думал это слово, и ему казалось, что уже давно зовёт её так.

Но факт был знаменательный - он начал говорить. Вскоре слова из него полетели одно за другим, всё больше и больше, как пчёлы из летка. В своём сознании он уже давно говорил их, пришло время органов речи, они развились, сформировались и приобрели способность чётко и ясно производить звуки.

Заговорив, он начал по-новому относиться к словам, взвешивать и оценивать их. Чем больше их становилось, тем тщательней приходилось их подбирать, чтобы его поняли правильно. Сам он видел, что ему хотят сказать, ещё до того, как слышал слова, особенно если мысль была чёткая и ясная, примерно так же, как и с мамой - её он всегда понимал без слов. Его поначалу удивляло, почему его не понимают до того, как он что-то скажет, и даже, если он сказал, ему надо полностью растолковать, что он думал и что хотел, иначе его до конца не поймут.

И ещё он столкнулся с тем, что иногда люди пользуются словами для того, чтобы скрыть свои мысли - думают одно, а говорят другое. Это тоже было совсем непонятно простодушному и неискушённому детскому уму. Пройдёт ещё очень много времени, пока он ясно осознает, что люди, за редким исключением, не видят и не воспринимают чужих мыслей. И тогда он до конца поймёт истину: слово изречённое есть ложь, и только всякое слово Бога чисто.

Он приобретал всё больше самостоятельности. Мирьям не могла уже постоянно быть при нём, семья требовала забот. Йосэп со старшими сыновьями много времени уделял работе, да и сама Мирьям всё свободное время пряла пряжу из козьей шерсти, которую ей приносили. На хозяйство тоже уходило немало времени, надо было всех кормить, убирать в доме и вокруг него, ухаживать за скотом и участком.

Иошуа гулял вблизи дома, понемногу, с возрастом, отходя всё дальше и дальше, исследуя прилегающие пространства. Нцэрет, состоящий из убогих белых домиков-лачуг, рассыпанных вразброс в долине и по склону холма и утопающих в оливковых рощах и виноградниках, был крошечным городком, заблудиться в нём было невозможно. Через него проходила дорога, и их домик стоял рядом с ней.

Дважды в день, с глиняным кувшином на голове, покрытой платком из козьей шерсти, Мирьям спускалась по улочке-лесенке к источнику за водой. Иошуа обычно сопровождал её, осторожно ступая по неровным и скользким ступеням. Сверху висело пёстрое бельё на верёвках, перекинутых через улочку, а над ними в небе кружились ласточки.

Иногда, когда выдавалась минутка, они с мамой заглядывали в крошечную мастерскую Йосэпа. Маленький Иошуа, не отрываясь, смотрел, как ловко орудует инструментами Йосэп. Это казалось ему божественным творением, хотелось самому что-то сотворить. Йосэп выбирал что-нибудь поменьше и полегче, и давал ему в ручки. Все смотрели, как самозабвенно колотит малыш деревянным молотком по дощечке, и смеялись - ещё один помощник растёт.

Вскоре и ему нашлось ответственное дело - он следил за гусями и другой домашней птицей, чтобы она не забредала, куда не следует. Он отнёсся к этому делу со всей ответственностью. По утрам выгонял их на пруд, подстёгивая хворостиной отстающих, потом возвращался и в течение дня поглядывал за ними со двора.

Так Иошуа всё глубже погружался в мир людей, в мир земных вещей, забот и работ. Здесь всё делалось руками, и для всякого дела существовали специальные инструменты и приспособления. Где-то глубоко в сознании ещё оставалось ощущение, что всё можно создать без применения ручной работы, если очень захотеть и ясно представить то, что хочешь получить. Но так было неинтересно. Это было слишком просто. Намного интереснее, когда видишь и ощущаешь, как оно выходит из твоих рук, живое, одухотворённое, сделанное тобой и несущее в себе частицу твоего сознания, души и труда.

Но для этого надо всему учиться: приучать пальцы к точным и тонким движениям, представлять в мыслях точный образ того, что творишь, чёткую последовательность действий и операций. Это была непростая задача, на всю жизнь. Он чувствовал, что нет предела этому учению, совершенствование в любом рукодельном деле не имеет границ.

Примером ему был Йосэп. За свою очень долгую жизнь он освоил своё столярное дело в совершенстве, мог несколькими искусными ударами вытесать, например, ручку для топора, или даже какого-нибудь конька для игры.

Иногда выпадали дни отдыха. В эти дни все откладывали работу, собирались в самом большом доме, кто-то говорил, все слушали. Бывало, говорил Йосэп. Поначалу Иошуа не понимал, о чём говорят, не понимал действий собравшихся, время от времени повторявших хором некоторые фразы, но, когда уже знал достаточно много слов и стал вникать в смысл и содержание сказанного, ему вдруг открылось, что это очень интересно. Ему стало нравиться ходить на эти собрания и слушать увлекательные истории о жизни, о людях, о древних мудрецах и пророках. Он их впитывал, а некоторые, производящие на него наибольшее впечатление, хорошо запоминал.

Шли годы.

Иошуа уже уверенно ходил по улицам городка, но больше по его окрестностям. Мирьям не боялась за него, верила, что с ним ничего не случится, к тому же он был послушным, и если она что-то наказывала, он охотно и с удовольствием исполнял. Ему нравилось делать ей приятное, видеть любовь и благодарность в её глазах и сердце.

Он видел, как светятся её глаза, когда он приносит ей цветочки. Весной все склоны галильских холмов укрыты сплошным ковром несказанно красивых цветов. Ему и самому они очень нравились. Он выбирал самые яркие и необычные, долго разглядывал их, удивляясь чуду творения.

Ещё больше поражали его божьи твари. Он мог очень долго гнаться за яркой бабочкой, улучить момент, когда она сядет на цветок, подкрасться и разглядывать невыразимую словами по красоте и гармонии картинку природы. Или ползти по густой траве за каким-нибудь жуком, бегущим по своим жизненно важным делам.

Однажды, отогнав гусей к пруду, он обнаружил в ручье маленькую речную черепашку с кроткими блестящими глазками. Глядя, как она перебирает лапками, подплывая к берегу, выползает на сушу, принюхивается, высунув маленькую головку, он замер от восхищения и восторга. Не сумев пересилить жгучее желание, он пальчиками попытался погладить её по головке, непуганая тварь задрала голову навстречу его пальцам, может быть почуяв его добрые намерения или распознав в его душе полное единение с природой. В этот момент между ними установилось совершенное взаимопонимание. Они были больше, чем друзья.

А чуть позже у него появился ещё друг, точней, подружка - маленькая козочка, которую ему доверили выводить на луг и приматывать к колышку. Несколько раз они проделали это вместе с мамой, привязав верёвочку, она уходила, а Иошуа оставался присматривать, чтобы козочка не запуталась, и вообще, чтобы с ней ничего не случилось. Потом он стал всё делать сам.

Козочка была миниатюрная, вся беленькая, чистенькая, так тоненько мекала, что он не мог удержаться, обнимал её за шейку и прижимался щекой к её мягкой, гладенькой шёрстке. Она покорно принимала его ласки, стояла, замерев, чуть подрагивая ушками и хвостиком.

Потом он её отпускал щипать травку, отходил в сторону, садился, а иногда и ложился, когда было совсем тепло, на густую мягкую траву, смотрел в небо и слушал заливистое птичье свиристенье на разные голоса. Легкие и быстрые горлицы, хохлатые жаворонки, черные дрозды, невесомые до такой степени, что даже луговая трава под ними почти не сгибалась, проносились над ним стремительно, словно молнии. Он следил за их полётом, закрывал глаза и уносился душой туда, к ним, рассекал вместе с ними необъятные небесные просторы, полной грудью вдыхал воздух свободы, любовался раскинувшимися внизу холмами, усыпанными цветами. А если подняться выше, над горами, обрамляющими галильскую долину, можно было видеть с той стороны, где восходит солнце, большое синее море, а с противоположной стороны всё пространство до самого горизонта было во власти другого огромного бескрайнего моря. Там был край земли.

Когда солнце доходило до зенита и начинало палить, он, отвязав козочку, уводил её домой, заводил под крышу, наливал ей воду в поилочку. Иногда выходил на улицу к соседской детворе.

Детей на его улице было немного, он был, пожалуй, самым маленьким. Других, равных ему по возрасту, ещё не выпускали, да и мало кто из них мог ходить, а говорить - ещё меньше. Он смотрел на старших ребят, во что, как и чем они играют, и ему не очень нравились их занятия, а мысли и слова - ещё меньше. На лугу, среди цветов, птиц и животных ему нравилось больше.

Но детвора освоила всё ближнее пространство, бывали они и на склоне холма, на лугу, где чаще всего проводил время Иошуа. Они приходили туда со своими играми, непонятными и чуждыми.

Однажды в тишину, нарушаемую лишь птичьими трелями да шумом листвы под ветерком, ворвался резкий непривычный шум. Иошуа поднялся и увидел лихого, взлохмаченного и раскрасневшегося мальчонку в высокой густой траве. Он самозабвенно размахивал гибкой ореховой лозиной - это была его сабля, и срубал головы одуванчикам и другим полевым цветочкам. Иошуа с удивлением смотрел на него, ему невозможно было понять, как такая игра может приносить удовольствие, а он видел в мыслях этого "воина", с каким восторгом и упоением тот сражается с беззащитными растениями.

Потревоженная этой битвой, или, точнее, избиением, откуда-то взлетела бабочка. Она порхала над поверженной травой, ища укрытия. Непобедимый герой весь свой азарт и пыл переключил на неё, отчаянно махал своей саблей, пытаясь её достать. Иошуа с ужасом смотрел на неравную битву. У бабочки не было ни оружия, ни средств защиты, наоборот, она была большая и яркая, и исход побоища был предрешён. Вскоре она уже лежала, поверженная, на земле, а победитель, с торжествующим кличем, хлестал траву своим оружием.

Иошуа подбежал и беспомощно, бессильный что-либо предпринять, смотрел на поверженную, измочаленную красоту.

- Плохой, плохой! - закричал он беспечному и глупому мальчишке.

В его глазах, полных слёз, металась ненависть. Невидимой смертельной молнией вылетела она в направлении взгляда и поразила горе-воина наповал. Тот упал, как подкошенный.

На шум сбежались игравшие неподалёку ребятишки. Окружив место побоища, они молча смотрели на бездыханное тело в примятой траве. Мальчишка лежал, раскинув руки, голова его, неестественно повёрнутая на сторону, немигающие глаза, вызывали испуг и ужас.

- Ты что с ним сделал? - спросил старший из ребят. - Ты как его убил? Ты зачем его убил?

Иошуа молчал, слёзы жалости текли по его щекам.

- Ну сейчас тебе будет! - закричал тот же мальчик и, развернувшись, побежал рассказывать о случившемся. Вся ватага помчалась за ним вдогонку.

Иошуа, глотая слёзы, склонился над бабочкой, убрал с неё травинки, осторожно переложил на ладошку, расправил крылышки. Потускневшая пыльца оставляла на ладони и на пальцах следы. Он подул на неподвижное тельце, страстное желание снова увидеть её порхание овладело им. Он ещё выдохнул на неё. Крылышки зашевелились от его дыхания, и вдруг затрепетали сами собой, всё шире и чаще. Бабочка вспорхнула и, как ни в чём не бывало, унеслась прочь. Иошуа, вмиг посветлевший, проводил её глазами.

Взгляд его упал на лежащее тело бедняги. Его беспомощная поза, полная неподвижность, устремлённый в пространство застывший взгляд на бескровном лице вызывали жалость. Вся ненависть куда-то улетучилась, на смену ей пришло сочувствие, ощущение вины перед этим, таким слабым и беспомощным ребёнком. Страстно захотелось вернуть всё, как было.

- Вставай - позвал Иошуа, и повторил уже громче. - Эй, вставай!

Лицо лежащего медленно порозовело, взгляд стал осмысленным, он зашевелил головой, повернул её, поднялся на локтях. Медленно возвращалось к нему соображение и способность двигаться. Придя в себя, он стремительно вскочил и, как ужаленный, умчался прочь, ни слова не сказав.

Вечером Иошуа слышал, как Йосэп рассказывал Мирьям про какие-то глупые разговоры, идущие по городку, будто бы их маленький Йошик убил какого-то мальчика. На самом деле тот, нагулявшись, как ни в чём не бывало, прибежал домой. На расспросы, что же произошло, мальчуган не мог сказать ничего вразумительного.

Мудрые и любящие родители не стали донимать никогда не огорчавшего их сыночка пересудами слабоумных соседей - Иошуа был послушным, и очень добрым. Даже самых мелких муравьишек и мошек он жалел, и просто невозможно было представить, чтобы он поднял на кого-то руку.

Впрочем, Мирьям, всё-же, о чём-то догадывалась, но одно она знала точно - Йешенька не способен на несправедливость и грех.

Иошуа подрастал, укреплялся телом и духом. Всё больше участия принимал он в семейных хозяйственных делах. Любую работу совершал охотно, старался выполнить как можно лучше. Его быстрый ум и наблюдательность помогали скорому приобретению навыков в делах, которые ему поручали. Глядя на других, он мгновенно схватывал их точные движения, отработанные приёмы, нехитрые премудрости, ему нравилось наблюдать, как преобразуется что-то в этом мире под его руками.

Часто он помогал маме. Она хорошо видела и понимала причину и истоки его быстро развивающихся способностей, его точный глаз, цепкую память и не по годам развитый ум, и понемногу усложняла поручаемые ему дела.

Иногда Йосэп приглашал его в свою мастерскую помочь в каком-нибудь деле. Его задания были пока простыми - что-то подержать, принести, унести, но польза от них была неоценимая, прежде всего для самого Йошика - он вживался в атмосферу ремесла, знакомился с инструментами, для чего они предназначены, и как ими действовать с наибольшей пользой. Это ему особенно нравилось. Он, наблюдая, как с помощью инструментов легко и быстро обрабатывается то или иное изделие, поражался изобретательности человеческого ума, сумевшего придумать и создать такие замечательные орудия преобразования, позволяющие из бесформенных и мёртвых заготовок создавать совершенные по форме, нужные в хозяйстве и в жизни предметы.

В действиях над ними, в процессах обработки, он видел не просто распиливание, строгание, сколачивание, он видел и чувствовал, как в изделие вместе с вложенным трудом перетекает часть души мастера, его искусство и любовь к своему делу.

Однако основным его занятием по недостатку возраста пока ещё была пастьба. Это дело ему и самому нравилось. С утра он выгонял на склоны холмов немногочисленное домашнее стадо, состоящее из нескольких козочек и овечек, и ходил с ними по окрестностям, выбирая лужок с особо сочной и вкусной травкой.

Особенно любил он бродить по вершинам холмов, с них открывались божественные виды на всю долину, раскинувшуюся с юга. По всему горизонту, тут и там, возвышались загадочные и живописные горы, каждая по-своему неповторимая и прекрасная. Местами между их вершин проглядывали далёкие долины с реками, и даже морская гладь синела в нескольких глубоких впадинах между зелёных склонов.

Своих животных он любил, они были кроткие, послушные, и все малорослые, под стать ему. Такова уж была местная порода. Он их прекрасно понимал, знал каждого барашка, овечку и козочку по характеру. Они его тоже чувствовали и понимали. Все они и каждый из них в отдельности были его друзьями и родственными душами.

Эта божественная гармония откладывалась в его развивающемся сознании, формировала взаимоотношения с окружающей природой и её обитателями.

На природе ему было лучше, чем в кругу соседских детей. Даже те, с которыми он особенно сдружился - добрые и ласковые девочки, спокойные и рассудительные мальчики, чувствовали в нём какую-то отчуждённость, покровительственное отношение, его бесконечное превосходство над ними в каких-то неясных для них моментах бытия.

Он тоже где-то глубоко в душе чувствовал, что отличается от них, и что он в чём-то и перед кем-то отвечает за них, так же, как за своих овечек и козочек.

К тому же случай, произошедший на лугу, многим запомнился и тоже накладывал отпечаток на их взаимоотношения. Некоторые, несмотря на его ласковый нрав и добрые отношения со всеми, побаивались его, особенно озорники, и старались, по мере сил, при нём сдерживать свою энергию.

В нём этот случай тоже оставил свой след. Иошуа ещё не понимал, что произошло что-то особенное, и как это выглядело в глазах других, он не подозревал о своих необычных способностях, думал, что это нормально и в этом нет ничего недоступного пониманию. Всё, что он делал, было для него естественно. Но происшедшее в тот раз его угнетало. Он жалел о случившемся, корил себя и пришёл к решению, что такое не должно повторяться, хотя бы потому, что никто больше так не поступает. Значит так нельзя.

Время летело незаметно, сезоны сменялись один за другим, складывались в годы. Пришло время обучения грамоте. Мирьям уже показывала Йешеньке некоторые отдельные буквы, её не удивляло, что он сразу же схватывал их. Но она не спешила с учением, знала, что, когда придёт время, это произойдёт легко и быстро.

Когда за это взялся Йосэп - он и раньше, правда, очень давно, учил грамоте и Священному Писанию не только своих детей, но и других, приходивших в храм, при котором был священником - он был поражён тому, как быстро Иошуа всё запоминает. Он решил, что Мирьям уже раньше показывала сыну буквы и учила читать.

А маленький Йошик, довольно скоро научившись читать, почти так же быстро научился писать. Когда он усвоил начальную грамоту, его отправили к хаззану, у него он вместе с другими детьми, постарше, читал Танах на арамейском языке и другие священные книги.

Из этих книг, особенно писаных пророками, перед ним открывался новый мир. Предсказания пророка Йшайи, рисующие возрождение и прекрасное будущее, ожидающее его народ, будили фантазии Иошуа, он рисовал в воображении картины всеобщего счастья, где всем будет хорошо.

Не меньшее впечатление на него произвела книга пророка Данийеля с описаниями замечательных и чудесных событий, происходивших с великими героями и мудрецами.

Эти книги открыли Иошуа глаза на необъятность мира, на множество государств и народов, населяющих этот мир.

Предсказание пришествия Мессии во всей его сияющей славе и со всеми сопровождающими знамениями, бесконечные войны между народами и нациями, гибель одних и возрастание других, грандиозные мировые катастрофы и катаклизмы, сопровождающие эти события, всё это подогревало его воображение. Эти перевороты ожидались в ближайшем будущем, о них говорили как о близкой реальности, и многие пытались уже вычислить срок их наступления. Иошуа воспринимал их совершенно естественными и обыденными. То, что другим представлялось чудом, было для него вполне реальным явлением.

Особо понравившиеся и захватившие его места из книг он как-то непроизвольно, не прикладывая особых усилий, запоминал дословно. Вместе с тем некоторые, самые важные законы и заповеди он, как и другие дети, по заданию хаззана заучивал наизусть. В результате множество текстов он хорошо запомнил и прекрасно в них ориентировался. Но не только слово, главное - дух этих книг он впитал в своё сознание.

Конечно, многое ему не нравилось в этих повествованиях, например, царившая повсюду жестокость, но он воспринимал их как просто рассказы о давно минувших днях, не имеющие отношения к настоящей реальности, к тому же где-то глубоко в сознании он чувствовал, что всё это надо воспринимать не дословно, а иносказательно, как символы.

И всё же ему трудно было смириться с тем, каким в этих писаниях представал Бог, направо и налево карающий не только врагов своего избранного народа, но и свой народ. Он знал лучше всех этих летописцев, сказителей и пророков, что Бог не каратель, а - Любовь.

Однажды, возвращаясь с очередного чтения домой, он услышал громкие голоса и плач на своей улице. Шёл моросящий дождь, земля была сырая, хотелось поскорей укрыться от ненастья, но громкие горестные стенания переворачивали его душу, и он свернул посмотреть, что там произошло, и может быть чем-то помочь. Печальная картина открылась ему за домами.

Несколько человек окружили мальчугана, лежащего под стеной на мокрой, усыпанной камнями земле, под головой его растекалась лужица крови. Сразу стало ясно, что он, бегая по крыше, поскользнулся на мокром краю и упал вниз. Его мать, убитая горем, рыдала, сидя перед ним в грязной луже, не замечая её.

Жалость заполнила сердце Иошуа. Эта женщина была доброй и ласковой, она очень хорошо относилась к нему, знала его с рождения, и, заходя иногда по соседским делам к Мирьям, не упускала случая потискать его и приласкать.

Он подошёл, встал за спинами, посмотрел на распростёртое тело. Этот мальчик был слишком подвижный, частенько доставлял своей матери неприятности, но он был её сын, наверно он был ей дороже всего на свете, и сейчас она готова была отдать свою жизнь, только бы он встал и пошёл - Иошуа всё это видел в её мыслях.

Он заглянул в безжизненное лицо мальчика, спутанные мокрые волосы прилипли ко лбу, глаза были холодные и неподвижные. Плач женщины разрывал сердце.

- Встань. Иди - прошептал Иошуа. Всю свою жалость к этой доброй женщине, всё сочувствие к её материнскому горю вложил он в эту мольбу.

Глядя в глаза мальчика, он видел, как они начинают теплеть, лучиться светом жизни. Мальчонка моргнул, облизнул мокрые от дождя губы. Глаза осмысленно оглядели окруживших его людей, остановились на плачущей матери.

- Мама - он тронул её за локоть. - Не плачь.

Она оторвала руки от лица, невидящими заплаканными глазами взглянула на него. Сердце бедной женщины не выдержало, она охнула и упала без чувств.

Все захлопотали вокруг неё. Мальчика тоже подхватили, стали трогать руки, ноги - целы ли, утирать мокрое лицо. В суматохе, кажется, никто так и не заметил постоявшего рядом и потом тихо ушедшего Иошуа.

В душе его острым камешком осталось лежать неясное сомнение. Оно вызывало ощущение, что он вмешивается не в своё дело, нарушает какие-то не им запущенные процессы, становится на чьих-то путях, вынуждая сойти с них и изменить ход развития чего-то смутного и неизвестного. Но слишком большая жалость часто входила в его сердце, его ещё по-детски мягкий характер не мог сладить с ней, добрая душа не могла противостоять непреодолимому желанию помочь, вызволить из беды.

Это была детская болезнь, которую ещё предстояло побороть на пути к своей главной миссии - научить людей быть свободными в любом выборе, самим решать свою судьбу.

Приближалась первая ступенька его духовного взросления. Всё явственней слышал он внутренний голос, ведущий его к цели, помогающий принимать решения в сложных зигзагах начинающейся сознательной жизни. Иошуа уже определённо чувствовал, что ему уготована необычная судьба, не такая, как другим его сверстникам. Он должен сделать что-то очень важное, и чтобы суметь это сделать, быть готовым, когда придёт время, ему надо сейчас стараться всё делать хорошо, слушаться маму и папу, как можно лучше выполнять всё, что они поручают, всему учиться, запоминать, помогать всем, кому он может помочь. А главное - слушать внутренний голос, поступать всегда по совести. Эти понятия уже прочно владели его сознанием.

Его дед с бабушкой - родители Мирьям, души не чаяли в своём внуке. На его седьмой день рождения они закатили пир на весь мир, созвали всех родственников, которых было немало не только в городке, но и по всей Галили.

Иошуа все любили, да и как его было не любить, он не давал никакого повода к нелюбви. К тому же он был ещё маленький, хорошенький, таких все любят, независимо от их внутренних качеств, и от того, что из них вырастет в будущем. Но при этом почти никто не замечал, что рядом с ними растёт человечек не простой, в его внутренний мир не вникали, какой может быть внутренний мир у ребёнка, вчерашнего младенца?

То, что он быстро всё схватывает? - ну и что здесь необычного, не он один такой, да и не все это замечали. Добрый, послушный? - тоже часто встречается.

Человек проницательный, мудрый, имеющий внутреннее зрение, сразу заметил бы и окружающее его сияние, и исходящую от всего его облика любовь и доброту, близкие, наверно, тоже это видели, но - человек ко всему привыкает. Постепенно родные и соседи привыкли к странностям и необычностям его внешности, как привыкают к горбунам и калекам и воспринимают их наравне со всеми.

Жителям дальней провинции в их нелёгкой жизни, в непрестанном тяжком труде, сгибаемым двойным и даже тройным гнётом - Римской империи, местного тетрарха, поборами мытарей, было не до высоких размышлений. Надо было ещё что-то отложить на ежегодное пасхальное паломничество в Иерусалимский храм, на жертвенных животных, его нельзя было пропустить, для жителей провинции это было свято, праздник души, дающий просвет в мрачных тяжёлых буднях и прилив энергии на весь следующий год.

Пожалуй, одна только Мирьям знала всё о своём сыне, но и она уже привыкла к его чудесным способностям и принимала их как само собой разумеющееся.

Ну а дедушка с бабушкой не меньше любили бы его во всяком случае, так уж устроена человеческая природа.

Соседи оценивали его с практической точки зрения - хороший помощник растёт у Мирьям, будет на кого опереться, когда она останется одна. Йосеп, хоть и крепкий ещё, но и он не вечен, он и так пережил уже всех из своего поколения, все его ровесники давно в могилах замурованы, даже его старшие сыновья уже к земле клонятся.

Сам Иошуа терпеливо играл роль именинника, он чувствовал, как приятно дедушке с бабушкой порадовать большим праздником своего внука, как они гордятся им. Чтобы доставить им радость, он выполнял все их просьбы, рассказывал, о чём они просили, выслушивал их восторги и похвалу. Его только угнетало повышенное внимание к нему, он чувствовал, что для большинства это поверхностно, всего лишь дань текущему моменту. Каждому гораздо ближе его личные заботы и как только они выйдут за порог, так тут же забудут и о нём, и обо всём этом празднике. Он бы охотно поделился всем этим вниманием, да и вообще всем, с кем-то ещё, кому это принесло бы больше удовольствия.

Иошуа подумал о Юдифи - маленькой девочке примерно одного с ним возраста, она жила недалеко от их дома и он иногда играл с ней на улице. Она была слабенькая, болезненная, и ему всегда было жалко её. Иногда ему очень хотелось доставить ей радость, услышать её смех.

Сначала он подошёл к маме, спросил у неё, позволят ли ему привести Юдифь.

- Конечно, можно. Ты пойди сам спроси у них - Мирьям подтолкнула его к старикам.

Те охотно согласились:

- Можешь пригласить всех, кого захочешь, зови всех своих друзей.

Иошуа помчался к маленькому домику Юдифи. Она сидела за домом на подстилочке, расстеленной прямо на траве, играла со своим маленьким братиком. Иошуа, не вдаваясь в долгие объяснения, взял маленького Фому за ручку, Юдифь взяла за другую ручку, и он повёл их на праздник.

Когда они возникли симметричной троицей в дверном проёме, окружённые солнечным ореолом на фоне яркого дня, это божественное видение никого не оставило равнодушным. Все отвлеклись от своих разговоров, от стола, и с умилением смотрели на трёх ангелочков. Солнце запуталось в венчиках их волос, растрепавшихся от быстрой ходьбы и ветерка, и их головёнки казались окружёнными облачками светлого сияния.

Их усадили рядом с Мирьям, она взяла маленького Фому на колени, и пир для них начался. Иошуа был доволен, что смог ещё с кем-то поделиться частью внимания и радостей, предназначавшихся ему одному. Возможность доставить кому-то радость - это был ему лучший подарок.

Помощь от него становилась всё существенней. Он уже водил не только своё маленькое стадо, но и соседских животных, и уходил с ними далеко, на весь день, а то и на несколько дней. Это его вполне устраивало, он не чувствовал себя одиноким, с ним были его добрые и послушные друзья.

Окружающие волшебные пейзажи с их зелёными холмами, крутыми горами, многочисленными источниками уже не были для него безымянными лугами и долами, они приобрели имена. Часто ходил он со стадом на холмы Забулун и Наптали, а, став постарше, стал ходить ещё дальше. Взобравшись повыше, он любовался всей круговой панорамой, охватывающей Галиль неповторимым прекрасным ожерельем.

На западе зубчатой линией возрастал величественный Кармель, отгораживающий всю область от бескрайнего моря, раскинувшегося до самого горизонта. На северном краю он заканчивался вершиной, за ней крутым обрывом падал в залив. Южней была видна двойная вершина, господствующая над Магеддо, дальше гористая страна Сихем, горы Гельбоэ, Фавор со своей закругленной вершиной. В небольшой впадине между горами Сулем и Фавор открывался вид на долину Иордана и на возвышенные равнины Переи, образующие на востоке непрерывную линию. На севере горы Сафед, постепенно понижаясь к морю, скрывали за собой долину, но оставляли на виду очертания залива Кайфа.

Эти божественные красоты возвышали его душу, развивали в нём чувство прекрасного. Любовь к природе вливалась в общую переполнявшую его любовь ко всем людям, ко всему миру - божьему творению, и эта Любовь стала уже в зрелом сформировавшемся характере главной чертой его личности, его сущностью.

Обычно дойдя до хорошего, заросшего сочной зелёной травой пастбища, он располагался в безветренном тенистом месте и предавался мечтам.

А мечтать ему было о чём. Он прочитал уже всё, что было в библиотеке их маленькой кништa (синагоги). Размышляя о прочитанном, он сопоставлял эти истории со своим внутренним голосом, сверял со своим личным отношением к описанным там событиям, искал в древних текстах затаённый смысл, открывающийся только подготовленным душам. Иошуа невольно оценивал поступки героев тех историй, решал, как бы он поступил в том или ином случае.

Когда его что-то сильно возмущало, он оправдывал это тем, что ничто не стоит на месте, меняются люди, их отношение к жизни, смерти, справедливости, друг к другу, к своим и к чужим, и нельзя к давно минувшим событиям относиться как к современным. Ему открылась простая, но совершенно ясная и бесспорная мысль - нельзя вечно жить по законам, написанным в незапамятные времена. Люди совершенствуются, жизнь усложняется, меняются условия жизни и всё это надо учитывать, все эти изменения должны находить отражение в законах и правилах жизни, в отношениях между людьми и в их отношениях с Богом.

Его голос Иошуа уже осознавал в себе. Ему не нужны были видения с громом и пламенем, явления ангелов, фантазии и галлюцинации. Его Отец уже жил в нём. Он просто задавал вопрос и прислушивался к тончайшим движениям своей души, приглушив все земные чувства, эмоции и мысли. Ответы приходил из самой глубины сердца, и он точно знал, что это и есть Истина.

Церковное совершеннолетие

Приближалась весна. Весь городок готовился к очередному ежегодному паломничеству в Ерушалаим, на праздник. Для жителей дальней провинции эти путешествия носили торжественный характер. В эти дни по дорогам, ведущим к столице, тянулись пестрые вереницы людей, а над долинами звучало пение псалмов.

Йосэп каждый год ходил в святой город к Храму, чтобы исполнить церковный долг, принести жертву. Мирьям любила Храм и эти совместные паломничества с родными и соседями, и тоже каждый год ходила в столицу, хотя закон не требовал этого от женщин.

В этот год всё это напрямую касалось и Иошуа - он достиг церковного совершеннолетия. С нетерпением и трепетом ждал он этого события. Он чувствовал, что встреча с Храмом, где обитает Божий Дух, должна принести ему какие-то новые неизведанные впечатления, целиком изменить его. Ему казалось, что там для него откроется новый мир, он увидит и узнает что-то новое, такое, о чём до сих пор даже не помышлял.

Наступил торжественный день начала похода. Большой караван, состоящий из доброй половины городка, с рассветом тронулся в путь. Другая половина провожала его. Иошуа шёл в кругу родственников и соседей, весь охваченный ожиданием встречи с древнейшим таинственным городом, чудесным Храмом, новыми впечатлениями и открытиями. Душа его трепетала, предвещая новые, ещё неиспытанные духовные переживания.

Дорога из Галиля в столицу шла по горам и долинам, через Генею и Шекэм, и далее в обход Шамрaйина (Самарии) - самаритяне относилось к паломникам с ненавистью, не давали ни воды, ни огня, били их, случалось, и убивали. Паломники северных провинций выбирали другой, более длинный и трудный, но менее опасный путь - через Перею, обходя Шамрайин с востока.

Весь поход длился около трёх дней. Иошуа он давался легко, в своих блужданиях со стадом он проходил намного больше. К тому же постоянная приподнятость духа, священный трепет, поддерживаемый обилием святых мест, вблизи которых проходил путь, гнали прочь ощущение физической усталости.

На последней ночёвке, уже вблизи цели, Иошуа, да и все другие паломники, были охвачены радостным ощущением близости пышного великолепия богатой столицы. Кое-как скоротав ночь, на следующее утро, выйдя с рассветом, в начале дня они уже были в городе.

Улицы его были запружены тысячами паломников, прибывших ранее. Большая часть их толпилась на площади перед Храмом - все желали принести жертву.

Едва сдерживая возбуждение, вступил Иошуа сквозь ворота на территорию Храма. Храм ослепил его золотым великолепием, он блестел под утренним солнцем ярким огненным блеском, соперничая с самим Солнцем.

Эта вызывающая роскошь, обилие золота, покрывавшее толстыми тяжёлыми листами гигантские, тянущиеся ввысь, стены храма, неприятно поразила Иошуа. Такой ли должна быть обитель Духа Господа? Зачем Ему всё это золото и вся эта преходящая земная роскошь?

Сомнение поселилось в его душе. Знают ли здесь истинного Бога, не утеряли ли его чистый Дух, хранят ли в сердце его светлый Образ, или опять подменили золотым тельцом, как было уже много раз?

Между тем по всей территории разносился запах горелого мяса и курений, блеяние и меканье жертвенного скота. Иошуа, побродив в толпе по внешнему двору, прошёл во внутренний, заглянул во двор священников, где располагался жертвенник всесожжений. Здесь на полную мощность работал конвейер смерти.

Вся огромная поверхность жертвенника была уложена дровами, кусками разделанного мяса, трупиками птиц со свёрнутыми головами, всё это горело, дымилось, распространяя смрад.

Священники и левиты по углам жертвенника деловито и споро закалывали годовалых тельцов, козлят, овнов, не обращая ни малейшего внимания на отчаянное блеяние, жалобное мемеканье и предсмертные хрипы невинных животных, отдающих жизнь за людские грехи, профессионально сдирали кожу, в несколько ударов разделывали ещё тёплые трупы, раскладывали мясо на горящие и тлеющие дрова. Помощники щедро окропляли свежей, тёплой, только что спущенной кровью всё подряд. Окровавленные руки, лица, хитоны, залитая кровью земля, ещё трепещущее, живое мясо - у Иошуа, никогда не страдающего недомоганиями, закружилась голова, незнакомое чувство тошноты подступило к горлу.

Он, проводящий большую часть своей юной жизни среди животных, впервые видел такое. До сих пор он как-то не сталкивался близко, тем более в таких масштабах, со смертью своих питомцев - друзей и спутников в хождениям по галильским тропам, полным живой красоты и цветущей природы. То, что он увидел, было для него геенной огненной в исходном значении этого слова - животные были для него как дети.

С тяжёлым туманом в голове, держась рукой за горло, он брёл, пошатываясь, неизвестно куда, только бы подальше от этого проклятого места, воплощённого ада на Земле. Неписаный, но известный всем горожанам и бывалым паломникам обычай не поворачиваться к Храму спиной был ещё неизвестен ему, но, даже, если бы он знал его и думал о нём, то, скорей всего, наоборот, отвернулся бы и никогда не поворачивался лицом к этому жуткому месту.

Выйдя за ближайшие ворота, он шёл вдоль высокой стены, ноги сами несли его в какую-то цветущую зелёную рощу, неподвластное ему в этот момент сознание отметило сходство этого городского сада с любимыми его сердцу галильскими пейзажами, и ноги послушно свернули в знакомую среду.

На пригорке, среди деревьев гулял освежающий ветерок, шумел листьями, разносил аромат цветов, плодов и виноградных садов. В благоприятной его сердцу обстановке Иошуа постепенно пришёл в себя. Он не знал, где он, как он попал сюда. Впрочем, сориентироваться было нетрудно - сверкающая громада Храма хорошо просматривалась отсюда, но ему не хотелось возвращаться. Он зашёл вглубь сада, присел на траву, скрытый кустарником. Знакомые звуки, запахи, окружающие деревья и кусты вернули его в реальность. Над ним синело такое же небо, как и в родной Галили, те же птицы щебетали в ветвях, или носились, рассекая в полёте воздух.

Значит, всё-таки осталось в мире добро, продолжается та же жизнь, к которой он привык. Просто мир устроен сложней, чем он знал его до сих пор. Пока он сталкивался только с добрым миром, но есть ещё злой, в который он сегодня заглянул. И его тоже надо принять, он существует, и от этого никуда не денешься. И, наверно, этот мир гораздо больше, чем он видел до сих пор. Может быть, даже он весь такой, и только в милой сердцу Галили добра и любви больше, чем зла.

Вероятно от усталости, накопившейся за время долгого пути, но, скорей всего, от душевных переживаний, его сморил сон. Долгий успокаивающий сон на свежем воздухе, под ветерком, под пенье птиц, вернул ему душевное равновесие.

Проснулся он уже другим. Такие потрясения не проходят бесследно, особенно в детских душах. Что-то в нём изменилось. Он стал мудрей и взрослей.

Поднявшись, побрёл он назад, туда, где впервые в жизни увидел земной ад. Эти картины уже вошли в него, нашли своё место в сложной мозаике этого сумасшедшего, злого и жестокого земного мира. К самым первым впечатлениям от начального момента вступления в эту жизнь, к той боли, ужасу и неприятию, прибавились новые, ещё более ужасные переживания. Первые касались только его, последние распространялись на других, тех, кого он любил и за кого брал на себя ответственность.

Там, во дворе Храма, всё было так же. День был в разгаре - самое горячее время для убийств и тяжелейших грехов. Мысленно заткнув уши и закрыв невидимой и непроницаемой пеленой глаза, стоял Иошуа в дальнем углу, где его не толкали и не замечали, занятые своими суетными земными делами. Он должен присутствовать в этом мире, впитать в себя все его стороны и составляющие, только так он сможет стать совершенным, что-то исправить здесь.

- А ты что тут притаился, словно агнец, сын мой? - к Иошуа обращался старичок с добрым взглядом. - Ты тоже пришёл совершить пожертвование?

Судя по одежде, длинной, отливающей пурпуром, ризе, украшенному поясу и кидару, это был один из священников - служителей храма. Наверно робкий отрок, забившийся в угол - безгрешная душа, первый раз посетившая Храм и растерявшаяся в этой сутолоке - вызвал сочувствие в его добром сердце, и он хотел чем-то помочь.

Иошуа не успел оробеть, растеряться перед облачённым в праздничное одеяние старцем, к тому же он почувствовал его доброту и намерение помочь. Его ответ был искренним:

- Мне некого принести в жертву, кроме самого себя.

- Воистину, агнец божий - старичок был удивлён недетским ответом. - Твои родители бедны? У них нет в домашнем хозяйстве скота и нет денег на пожертвование?

- Мои родители достойные люди, почитающие Господа. Но прежде я сам лягу на этот жертвенник, чем отдам своих братьев - и видя искреннее недоумение в глазах собеседника, Иошуа добавил - я пастух.

- А-а, пастух: - старичок помолчал, раздумывая, не слишком ли это глубокий разговор для ребёнка. - А разве не сказано в Писании: - Это - всесожжение Господу, благоухание приятное, жертва Господу за грехи наши: Да знаешь ли ты Писание?

- Мне ближе другие слова - пророка Йшайи: - К чему мне множество жертв ваших? говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туков откормленного скота; и крови тельцов, и агнцев, и козлов не хочу. Или ещё: - Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших.

Священник был поражён. Невольно у него вырвался вопрос:

- Это где же такое сказано?

- У вестника Божьего Амоса. Он тоже пастухом был.

У бедного старичка открылся рот. Он растерялся, не находя, что сказать этому столь юному и скромному, и столь мудрому отроку.

- Не учился ли ты в Храме, мудрый юноша? - и тут же сам себе ответил. - О, нет, если бы ты был при Храме, я бы тебя знал: И облик твой был бы другим.

Иошуа видел смятение, царившее в сознании доброго старца. И постепенное прояснение, спускавшееся на него. Ведь не случайно подошёл он к этому простому мальчику из какой-то дальней провинции, чем-то он привлёк его. Что-то было в его внешности, позе, взгляде, какая-то выразительность, неординарность. Яркое солнце скрадывало светлый ореол вокруг него, но и без этого ореола его облик привлекал взгляд того, кто не только смотрел, но и видел.

- Ты необычайно смышлён и сведущ в Священном Писании, отрок. Где ты постиг его высокую премудрость столь успешно?

- В Нцэрете, рабби.

- О-о, это далеко. А есть ли там ещё что хорошее?

- Там всё хорошо и мило сердцу моему, там мой дом.

Священнику не хотелось так просто закончить разговор и потерять из виду этого необычного мальчика. Большой жизненный опыт и чутьё подсказывали ему, что этот отрок ещё покажет себя, его способности, знания и целеустремлённость, проявившиеся в изучении Слова Божьего, непременно проявятся в будущем.

- А не хочешь ли ты пройти во двор священников, послушать их речи и обсуждения святых книг и Писания?

- Я недостоин такой чести, я ещё очень мал.

- Ты мал, но достаточно мудр. Пойдём, со мной тебя пропустят.

Так Иошуа попал во внутренний двор Храма. Он шёл вслед за старцем и вертел головой, поражаясь роскоши внутренних помещений. Вблизи всё это выглядело ещё внушительней, да и украшены эти залы были ещё богаче, чем наружные дворы.

Они миновали боковой проход у Святилища, дальше уже не мог пройти ни один посторонний. Священники, попадавшиеся им тут и там, поодиночке, по нескольку человек и кучками стоящие у стен, косились на бедно одетого мальчика, недоумевая, как он сюда попал и что здесь делает, но его провожатый уверенно вёл его за собой.

Увидев в самой глубине нескольких почтенных старцев, довольно шумно обсуждавших что-то, он направился к ним. Встав неподалёку, так, чтобы всё было видно и слышно, он остановил Иошуа:

- Стой тихо и слушай.

У некоторых участников обсуждения в руках были большие свитки, они время от времени обращались к ним, сверяясь или разыскивая новые аргументы. Некоторых, поворачивающихся в сторону странной парочки, старик успокаивал жестом, мол, всё в порядке, продолжайте, не обращайте на нас внимания.

Иошуа вслушался в разговор, но пока ничего не мог понять из их бурных споров, да и не очень интересовало его это обсуждение. Он осматривался, воспринимал окружающее, стены, вздымающиеся ввысь, узоры, изображения, надписи, из которых он мало что понимал. Он только знал, что за этой увешанной золотом стеной находится Святое Святых - обиталище Духа Господня, и туда никто не может попасть, кроме алабарха (первосвященника), и только с разрешения Самого Господа.

Что я здесь делаю? - думал он. - Как я здесь оказался? Что хочет от меня этот добрый дедушка?

Иошуа начал осознавать происходящее и оробел. Наверно он что-то не так сказал. Может быть не следовало отвечать, а просто почтительно отмолчаться? Но он же ничего лишнего не сказал, только то, что думал. Конечно, этот учёный книжник удивился, что он знает Слово Божье и даже помнит его и может что-то из него сказать. Но в этом же нет ничего удивительного. Многие его читают и заучивают наизусть.

Он думал, что сейчас даже уйти отсюда не может. Просить увести его, да и просто обратиться к почтенному старцу, было неловко. Тот стоял спереди, как бы загородив его плечом от излишнего внимания и, казалось, прислушивался, о чём идёт спор в группе учёных мужей. Иошуа смирился, решил, пусть будет, что будет, на всё воля Божья, и, успокоившись, невольно прислушался к обсуждению. Но тема их диспута была ему совсем непонятна, какая-то мелкая, и совершенно неинтересная. Они спорили о букве, о словах. Он, не вникая до конца, чувствовал, что они давно утеряли смысл и дух слова, на первом месте у них голая форма, грамматика. Впрочем, может быть для них это важно, они учёные, саддукеи, как их понять едва грамотному маленькому мальчику.

Их обсуждение то разгоралось, то угасало. Это было, пожалуй, их обычное повседневное занятие, за ним они коротали время. В любой момент они могли прерваться, отвлечься, если возникало что-то более занимательное.

В наступившей паузе один из тех, кто давно косился на стоявших в стороне у стенки Иошуа со стариком, обратился к нему с вопросом:

- Уважаемый, зачем ты привёл сюда этого нищего отрока? Или ты забыл, что сюда запрещено заходить посторонним?

- О, мои мудрые братья - встрепенулся старичок. - Я покорно ждал окончания вашего высокомудрого обсуждения, чтобы не нарушить ход ваших глубоких мыслей. Я хочу показать вам этого юного отрока. Вы не смотрите не то, что он такой юный и оборванный. Он поразил меня своей мудростью - повернувшись к Иошуа, попросил. - Ну-ка, скажи им что-нибудь, как мне говорил. - Увидев растерянность и непонимание в глазах Иошуа, добавил. - Из книги пророка Ишайи ты говорил.

- О чём, рабби? Он очень много всего сказал.

- Ну что-нибудь мудрое: Ну, вспомни.

Иошуа послушно стал вспоминать. Но там и в самом деле очень много всякого. В книге шестьдесят шесть глав, больше тысячи стихов, что им сказать? Надо что-нибудь подходящее, а не просто любое место. Любое и убогий скажет.

Он сосредоточился, немного успокоился, осмелел, поднял глаза на ожидающих его слов книжников. Они смотрели на него с разными чувствами, но преобладающим было - что там может ещё сказать этот малец? У некоторых во взгляде сверкало откровенное презрение.

Иошуа видел все их мысли. Первоначальное глубокое почтение уже изрядно подтаяло после того, как он послушал их пустые обсуждения. Подходящие слова сами вышли на поверхность. Он, набравшись храбрости, произнёс:

- Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою! - и добавил, видя в их взглядах недоумение. - Пятая глава, двадцать первый стих.

Все молчали. Добрый старичок подбодрил его:

- А ещё.

Можно и ещё:

- Ибо грядёт день Господа Саваофа на всё гордое и высокомерное и на всё превознесённое, - и оно будет унижено: Тоже из книги Ишайи, глава вторая, стих двенадцатый.

Кто-то из группы стал перематывать свиток, нашёл, что искал, подтвердил - верно, стих двенадцатый во второй главе. Остальные молчали. Иошуа читал медленно созревающие мысли самых быстроумных "Он что, издевается над нами?".

Старичок тоже стал понимать - что-то неладное происходит.

- Да нет, ты про принесение жертв говорил.

- Про принесение жертв во многих книгах говорится: Вот, например, в книге пророка Осии: - Ибо я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений.

Новый поворот развернул их мысли в другом направлении. Опять все молчали. Один, самый нарядный, может быть, более авторитетный, спросил:

- Ну и что?

Другой, наверно, такой же добрый, как и старичок, решил помочь юному знатоку Писания:

- Наш юный друг, наверно, хочет сказать, что почитание Господа и милость к Нему выше принесения жертв. Так, дитя моё? - повернулся он к Иошуа.

- Да, так. Ещё Шмуэ?ль (Самуил) говорил в Первой книге Царств: - Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание голосу Господа? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов.

- А-а, я понимаю - в разговор вступил ещё один книжник. - Ребёнок в первый раз пришёл в Храм, и его детскую психику расстроило зрелище всесожжений. Да, для ребёнка это, в самом деле, ужасно. И он, пользуясь своим, действительно редким в его возрасте знанием Священного Писания, восстаёт против закона о жертвоприношениях.

- Он ещё слишком молод восставать - начинала разгораться очередная полемика, и, как обычно, сразу уходила в сторону от сущности вопроса.

Но про Иошуа не забыли, к нему опять обратились, желая услышать ещё что-нибудь. У него было ещё много, что сказать.

- Пророк Михей тоже вопрошает: - С чем предстать мне пред Господом, преклониться пред Богом небесным? Предстать ли пред Ним со всесожжениями, с тельцами однолетними? Но можно ли угодить Господу тысячами овнов или неисчетными потоками елея?.. О, человек! сказано тебе, что - добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом Твоим.

Это подлило масла в огонь, полемика продолжилась. Вопрос был серьёзным, не то, что какая-то буква в каком-то слове. Когда вопрос встал так: давался закон о сожжении жертв или нет?, Иошуа, уловив коротенькую паузу, вставил точку:

- У Иеремии прямо сказано: - Так говорил Господь Саваоф, Бог Израилев: :Ибо отцам вашим Я не говорил и не давал им заповеди в тот день, в который Я вывел их из земли Египетской, о всесожжении и жертве.

- И что же ты такой упорный, что ты так защищаешь козлов да баранов, будто они родные твои? - в сердцах вопросил один из спорящих.

- Воистину они родные братья мне, я пастух, я ем и сплю с ними - негромко, но очень убедительно произнёс Иошуа.

Глядя на них, он ясно видел, что добрые, имеющие Бога в душе, его поняли, а у злых и недобрых возник естественный ответ, он прямо излучался из их глаз - Если ты пастух, так иди и паси.

Он добавил:

- Пророк Амос тоже был пастухом. У него сказано: - Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших.

Он тронул старичка за рукав и сделал знак, что хочет уйти. Тот понимающе кивнул и вывел его во двор.

День склонялся к вечеру.

- Пойдём, я тебя покормлю - добрый старичок привёл его в свой дом и предложил ему щедрый праздничный ужин. Иошуа своей скромностью при всей своей недетской мудрости совсем покорил его сердце. Но Иошуа, привыкший к скромности и в еде, поел совсем немного, чтобы только не обидеть дедушку.

За вечерней трапезой совсем стемнело. Добросердечный хозяин предложил мальчику переночевать. Иошуа, не имея выбора, согласился.

Утром они, легко позавтракав, пошли в храм - надо было найти родителей. Иошуа ходил по дворам и галереям, но никого из родных не видел. Народу было меньше, чем вчерашним праздничным днём, но всё ещё довольно много, в этой толпе легко было потеряться и трудно кого-то найти. Иошуа встал в галерее недалеко от ворот и стал смотреть на входящих и выходящих, в надежде увидеть кого-нибудь из родных или знакомых из Нцэрета.

Он стоял у стены и думал о маме. Сердцем он чувствовал, как она переживает за него. Там, дома, она привыкла к тому, что он уходил часто и надолго, но то было совсем другое. Дома всё было родное и знакомое, если и были какие-то опасности, то они были известны, и как их избежать или выбраться из них все знали.

Здесь же было всё не так. Огромный город, по их провинциальным меркам, незнакомые порядки, множество народа. Главная опасность, как это всегда и было, шла от людей. Если и могло обрушиться какое-нибудь строение, то это бывало чрезвычайно редко, и под него он попасть не мог, Мирьям была убеждена, что подобные несчастья могут случиться только с грешным человеком, а её Йешенька чист и безгрешен. А вот по этой причине, что он такой простой и открытый, добрый и простодушный, его могли обидеть плохие люди.

В Ерушалаиме, как в любом большом городе, обретало множество бродяг, нищих и всякого рода бандитов и разбойников. Знающие люди говорили про зелотов. Они могли обидеть беззащитного ребёнка. Да и городская или храмовая охрана, следившая за порядком в городе в эти праздничные дни, могла придраться к мальчику из-за какого-нибудь нарушения законов или правил, допущенного им по незнанию или по неопытности.

Переживания Мирьям передавались сыну, и он чувствовал, как они ходят и ищут его повсюду. Но самое большое, что он мог сделать, это стоять тут и ждать, когда они догадаются поискать его здесь, в Храме, где они потерялись.

- Вот он, вчерашний пастух. Всё ещё здесь - размышления Иошуа прервал возглас молодого левита из группы проходящих мимо священников. - Что ж ты к своим овцам не идёшь? - обратился он к Иошуа.

Мальчик поднял глаза, некоторые из проходящих смотрели на него, кто с усмешкой, а некоторые и с интересом. Они уже почти прошли во двор Храма, но тут один из них замедлил шаги, обернулся, ещё раз оглядел Иошуа. Повернул назад и подошёл. Он был средних лет, в глазах его Иошуа увидел сочувствие и нечто подобное тёплому отеческому отношению. К нему присоединились ещё пара спутников.

- Ты, наверно, ждёшь кого-то? - участливо спросил он.

- Я родителей потерял - ответил Иошуа. - Мама, думаю, очень тревожится, ходит по городу с отцом, ищут меня.

- А ты откуда с ними пришёл?

- Из Нцэрета.

Священник вопросительно посмотрел на своих спутников.

- Это маленький городок в Галиле - подсказал один из них.

- А как тебя зовут? - первый опять повернулся к нему.

- Иошуа.

- Иошуа из Нцэрета - он помолчал. - А где же ты постигал Священное Писание, Иошуа из Нцэрета? Ведь у вас там даже синагоги нет, я думаю.

- Я просто читал и запоминал.

- И что же ты читал?

- Танах: Пророков:

- И всё-всё запомнил?

- Нет, не всё. Только интересное.

Иошуа видел искренний интерес в глазах вопрошающего, не простое любопытство. Тот, похоже, был достаточно умён, чтобы понять - если человек уже в детстве изучил всё Писание, хорошо его понял и усвоил, и при этом уже настолько мудр, что без труда вспоминает и приводит точно к месту стихи из любой книги, то из такого человека непременно вырастет большой учёный, а, может быть, даже и пророк. Ему был очень интересен этот мальчик и разговор с ним.

- А скажи мне, что тебе запомнилось лучше всего? Что для тебя главное в Писании?

Иошуа, чувствуя искренность и, даже, какое-то почтение этого саддукея, учёного книжника, к нему, простому мальчику, смело и свободно отвечал на вопросы, мысль его не была ничем скована, летала над всем, что он знал из Писания, могла вспомнить любое место и стих. Этот разговор и ему самому был интересен. Ещё ни с кем он не говорил так о Слове Божьем, о том, что он из него знает, и что его больше всего тревожит, что запало в его душу.

Он уже хотел сказать, что главная мысль, которую он вынес из Писания, выражается в слове "Господь - это Любовь", но никак не мог вспомнить ни одного стиха, в котором бы прямо так и говорилось. Во многих книгах были слова ":Господь всеблаг и всемилостив:", но то, о чём он думал, было гораздо глубже, шире, всеобъятней.

Скорей, наоборот, если читать слова, тексты, то на каждом шагу, почти во всех книгах описывалось, как Бог крушил направо и налево и отдельных людей, и множества, а часто - целые города и народы, бывало, и всё человечество. Откуда же взялась у него эта мысль, что Бог - это Любовь?

Иошуа вдруг понял, что главный источник, из которого он черпает Истину, не в текстах Священного Писания, не в книгах пророков и древних описаниях создания мира и бытия, а в его душе. Отсюда идут главнейшие и важнейшие мысли. Бог живёт и в его душе!

И вчера, перед книжниками и саддукеями, Он подсказывал ему нужные слова, ведь Он обитает здесь, Дух Его присутствует в Храме, в зале Святого Святых! И вчера он - Иошуа, простой мальчик, пастушок из дальнего-дальнего городка был совсем рядом с Ним! Ему стало жарко от этого открытия.

Пришло время второй ступени его духовного роста, он достиг церковного совершеннолетия и стал ещё ближе к Богу.

Священник так же стоял перед ним, выжидающе смотрел, пока все эти мысли проносились в голове Иошуа. Он ждёт, надо ему что-то ответить. Господи, помоги мне!

За спинами книжников вырос рослый стражник из охраны Храма.

- Вот он. Этого вы ищете? - он указал кому-то на Иошуа.

К ним подошли Йосэп, Мирьям и брат его Иаков.

- Этот, этот! - радостно воскликнула Мирьям. - Спасибо тебе, добрый господин - поблагодарила она стражника и подошла к Иошуа. Лицо её было в слезах. - Где же ты был, сыночек? Мы тебя уже второй день ищем. Все постоялые дворы обошли, уже не знали, где ещё искать.

- Я вас здесь ждал - отвечал он. - Я знал, что вы сюда придёте.

- Что же ты здесь делал? - Мирьям осмотрелась и только сейчас обратила внимание на священников, стоящих напротив и наблюдающих эту сцену.

- Разговаривал - просто и прямо ответил Иошуа.

Она удивлённо смотрела на него, на тех, с кем он "разговаривал", ничего не понимая.

- У тебя очень мудрый сын, женщина - вмешался книжник, задававший ему вопросы. - Мы очень интересно с ним вчера беседовали. Наверно тогда вы его и потеряли. Ты счастливая мать - он попрощался и удалился. Его спутники последовали за ним.

Так, ничего не поняв, она прижала его, счастливая, что всё с ним в порядке и даже большие учёные, храмовые священники, называют его мудрым, и, успокоено произнеся - ну, пойдём - повела его к родным. Но всё это запало ей в сердце.

Они вернулись в милую прекрасную Галиль. За всё время пути, проходя пустынями, долинами, берегами рек, Иошуа убедился, что краше его родной Галили нет мест. Только здесь он ощутил себя дома.

Он много думал о том, что происходило там, в Ерушалаиме, в Храме. Теперь он ясно понял, что он не такой, как все, ему дано больше, чем другим. Голос Бога звучал в нём ещё громче, ощутимей. Этот голос вёл его и направлял, показывал все стороны жизни, поднимал, готовил к чему-то большому.

Он знал свои, данные ему Богом, способности - когда кто-нибудь из его стада страдал, поранившись, или ещё из-за какого-то недуга, он его жалел, гладил, приговаривал ласковые слова, и животное излечивалось, иногда, даже, он возвращал к жизни погибших животных. Это стало для него обыденным делом, и он не видел в этом ничего чудесного.

Но он чувствовал, что не должен демонстрировать свои особенные качества и способности, наоборот, их следует держать в тени, и дело тут не только в скромности. Люди несовершенны, они не понимают и не знают, как относиться к чужому божественному дару. Для одних он станет чудотворцем, и они будут его превозносить, а для других - слугой дьявола, и они захотят его уничтожить. Каждый из смертных живёт в своём мире и судит по себе.

Дома он вернулся к своим делам, с ещё большим удовольствием ходил со стадом по цветущим зелёным холмам и долинам. Он никогда не чувствовал себя одиноким, в нём жил Голос, а за ним таился огромный, бесконечный мир, во много раз прекрасней и чудесней всего, что окружало здесь. Даже живописная Галиль не могла сравниться с тем божественным миром. То было Царство Небесное, которое через много лет откроется перед ним во всей своей неописуемой словами красе.

Иногда Йосэп брал его с собой в мастерскую в помощь. Теперь он уже относился к Иошуа как к взрослому, мог поручить ему серьёзное дело, знал, что он справится. Иошуа и в мастерской работал с удовольствием. Он уже постиг тонкости ремесла, и ему нравилось наблюдать, как из его рук выходит нужная в хозяйстве, полезная и хорошо сделанная вещь.

Йосэп, как опытный столяр, известный по всей округе, получил большой заказ от прокуратора на изготовление крестов для казни непокорных последователей Йуды из города Гамалы, поднявшего восстание в Циппори, распространившееся по всей Галили. И, пока он со старшими сыновьями занимался крестами, Йосэп с Иаковом делали прочие вещи для домашнего хозяйства: столы, скамейки, плуги, деревянные детали для постройки домов.

Всё же однажды Иошуа пришлось приоткрыть завесу, скрывающую его способности. Как-то вечером к ним зашла мать Юдифи. Она была вся в слезах - Юдифь опять болела, на этот раз очень сильно, и её мать боялась, что та не доживёт до утра. Иошуа со сжавшимся сердцем слушал её горькие причитания. Он не мог представить, что уже никогда не увидит бедную маленькую Юдифь.

Он тихонько вышел за дверь и помчался к домику, где она жила. Юдифь лежала в постели, уже едва дыша, вся горячая, покрытая испариной. Воздух с хрипами выходил из лёгких, в уголках полуоткрытого рта скопилась розоватая пена. Около неё сидел братик Фома и плакал, ему было жалко умирающую сестрёнку.

Иошуа взял её за горячую ладошку. Слёзы навернулись ему на глаза. Всем сердцем хотел он прекратить её мучения, вернуть ей здоровье, снова увидеть её улыбку, слишком редко появляющуюся на её губах.

- Юдифи, встань - он не уговаривал, просто приказал. Он уже знал, что уверенная команда, отданная твёрдым голосом и сопровождаемая глубокой верой, даже не верой, а непоколебимым знанием, что так и произойдёт, как он скажет, непременно будет выполнена.

Дыхание девочки стало выправляться, исчезли хрипы. Рот её прикрылся, дыхание пошло через ноздри. Она облизнула сухие губы. Глаза открылись, она попросила пить. Иошуа оглядел комнатку, увидел у входа кувшин, взял его, там бултыхалась вода. Приподняв её голову, поднёс к губам край кувшина. Юдифь жадно выпила несколько глотков, закашлялась обычным здоровым детским кашлем - вода попала "не в то горло". Она, видимо, не вовремя вдохнула.

Откашлявшись, она сказала:

- Жарко - посмотрела по сторонам, спросила - Фόма, а где мама?

Растерянный Фома молчал, не зная, что отвечать.

- Она у нас - подсказал Иошуа. - Сейчас я её позову. А ты полежи, подожди.

Он побежал домой. Уже около дома навстречу ему прошла мать Юдифи. Он притаился за деревом, пропуская её, впрочем, она шла в слезах, ничего не видя.

Но одна только Мирьям знала о нём. При этом, видя его всю жизнь рядом с собой, с момента рождения, во всех обычных человеческих проявлениях, она привыкла к нему такому, как он есть. Каждый человек чем-то отличается от других, имеет свои черты, привычки, умения, и она воспринимала его чудесные способности как его личные особенности, и давно перестала удивляться им.

Да и как она могла воспринимать его, если сама прошла через великое чудо непорочного зачатия?

А что такое вообще есть чудо? Разве рождение человека вообще не чудо, независимо от того, как он был зачат? Да что там человек, разве не чудо обычный цветок, играющий под солнцем всеми своими красками и порхающий лепестками на ветру? Или пшеничный колосок с усиками?

А зёрнышко пшеницы разве не чудо: брось его в сырую землю, и как ещё назовёшь то, что с ним там происходит?

Человек называет чудом то, что раньше никогда не видел, но если видел что-то много-много раз, то какое же это для него чудо?

Глуп и несовершенен человек. Видит чудеса там, где их нет, и при этом даже не задумывается об этом там, где происходят настоящие чудеса. Примерно так обо всём этом думал Иошуа.

Позже Йуда и Иаков, младшие сыновья Йосэпа, жившие вместе с родителями, тоже столкнулись с проявлением необычного дара Иошуа.

Йосэп послал своего сына Иакова принести связку дров. Иошуа пошел вместе с ним. И когда Иаков собирал хворост, змея ужалила его в руку. Он упал на землю, корчась от боли, причиняемой действием яда, и уже был близок к смерти, начал закатывать глаза, когда Иошуа увидел, что с ним происходит что-то неладное. Он подошел, склонился над ним, и его чистое дыхание коснулось укуса. Боль тут же прошла, ранка от укуса затянулась, и Иаков через несколько минут был уже совершенно здоров и невредим. Он рассказал дома об этом случае.

Но обыденное, повторяющееся изо дня в день, из года в год, заслоняет редкие события, какими бы поразительными они не были. И по прошествии многих дней люди уже задумываются - а было ли это? Разве может такое быть? Может, нам просто показалось, или всё произошло само собой, без всяких чудес?

И Иошуа продолжал оставаться для них обычным человеком. Сам он просто жил - делал, то, что нужно, брался за всякую работу, стараясь выполнить её как можно лучше. Он чувствовал, что придёт время, и его час пробьёт. Что тогда случится, он не знал, но то, что его ждёт что-то очень важное, от него потребуются все его умения и способности, и даже сама жизнь, это он знал точно.

Юность

Иошуа достиг расцвета юношеского возраста. Он менялся не только духом, но и телом, его божественный дух отражался и на его внешности. Он стал цветущим юношей с бездонными глазами, тёплым, излучающим любовь, взглядом, но это было обращено преимущественно к его меньшим братьям, к его стаду, с которым он так же ходил по долам и холмам. В его полностью сформировавшейся фигуре, в походке, жестах, движениях проступала сила и грация, стремительность и плавность, всё многообразие человеческих проявлений.

Его бесконечные хождения по тропам, то подымающимся на вершину, то спускающимся в долину, постоянная жизнь на свежем воздухе, сон под открытым звёздным небом, закалили его молодой организм, сделали выносливым и непритязательным, совершенно невосприимчивым ко всяким недугам.

Жители Нцэрета видели его в основном в отдалённых окрестностях, одетого в домотканый хитон, серый выцветший платок из шерсти, стянутый свитым шнуром так, что лежал вокруг темени и падал на спину прямыми длинными складками, ступавшего плетенными из пальмовых листьев сандалиями по горным лугам Галили и погонявшего скот посохом из акациевого дерева шиттим. Он водил стадо овец и коз к холмам Забулун и Наптали, или ещё дальше. Его все знали, к нему привыкли и не замечали ни силы, ни грации, ни выразительного облика. Кроме животных только дети тянулись к нему, чувствуя душевное тепло и любовь.

В то время как Иошуа взрослел, расцветал и укреплялся духом и телом, Йосэп старел и клонился к земле. Он достиг уже весьма преклонного возраста, однако не испытывал никакой телесной немощи, не утратил зрения, и ни один зуб не выпал из его рта, он сохранил здоровыми все органы, и разум его оставался ясным.

Но при всей своей праведности и святости он оставался простым смертным человеком. Когда ему исполнилось сто одиннадцать лет, он начал сдавать. Ему стали противны пища и питье, утратились навыки в плотничьем искусстве. Он уже лежал не вставая. Почуяв его скорую кончину, Мирьям созвала его детей и родных, соседи и некоторые жители Нцэрета, узнав о горе, тоже пришли к ним, его знали и глубоко уважали во всей округе.

Попрощавшись со всеми родными и детьми, он, обессиленный, прикрыл глаза и стал молиться. Так с молитвой он и перешёл в другой мир, в Царство Небесное. Мирьям, вся в слезах, провела рукой по его глазам, закрыв их окончательно и навеки.

Дочери и другие женщины оплакали его, помазали драгоценными ароматами, обернули полотнами. Тело праведника Йосэпа положили рядом с телом отца его Иакова в их гробнице.

Иошуа присутствовал при всём этом, видел его отходящую душу, и как сразу потускнели краски, опало его тело, плоть стала как сброшенное одеяние. Он ни во что не вмешивался - исполнялась воля Господа.

После этого они остались вдвоём с матерью до самого дня его призвания.

Крещение

Десять долгих лет ещё возрастал в духе Иошуа. Они не показались ему долгими, он никогда не испытывал скуки, томительного ожидания чего-то. Всё его время было насыщено. Если он не шёл куда-то, не занимался обычными земными делами, которых тоже было немало, а, например, сидел где-нибудь в тени около пасущегося стада, то сознание его и душа пребывали в высших мирах, в Царстве Небесном, а там всё было ещё ярче, живее, богаче. Этот земной мир был лишь бледной тенью, иллюзией, узкой клеткой в сравнении с тем, бесконечным, истинным и реальным.

Незаметно пришло время полного возмужания и духовного совершенства, его просветления, нового рождения в духе. Возраст Иошуа подходил к тридцати годам. Завершились все стадии его духовного взросления. Бог уже жил в нем, он чувствовал его в себе и брал из своего сердца то, что оно ему говорило об его Отце. Он находился в прямом духовном контакте с Богом и знал, что он Сын Божий. В нём всё было подготовлено к высшему познанию Бога, какое только возможно в смертном человеке. Он созрел для высшего рождения в духе.

Однажды, возвратясь из очередного блуждания со стадом по окрестностям, он застал дома мать и братьев. Они обсуждали ходивший по Палестине слух об Йоханане амтаббэле - Иоанне Крестителе. Иоанн Креститель призывал всех покаяться, очиститься от грехов, ибо - говорил он - приблизилось Царство Небесное, грядёт день явления Мессии. Мать предлагала пойти к нему по примеру многих иудеев. Со всей Палестины на Иордан, в водах которого он крестил, народ приходил толпами.

- Какой же грех я совершил, что должен креститься от него? - такова была первая реакция Иошуа, но он тут же понял - откуда этим добрым, но всё-таки несовершенным в своём суетном земном бытии людям знать, кто он в своей сущности и каков он. Его воспринимали как обычного, такого же, как все, человека из плоти и крови, нуждающегося в очищении от грехов. Даже мать, знавшая о его избранности, по доброте своей и любви к нему, в своём искреннем почитании Господа, считала, что и он должен очиститься.

Голос, живший в нём, решил его сомнения, подсказав, что Иоанн Креститель явился для того, чтобы предвосхитить приход Царства Небесного и Мессии. И он, Иошуа, как сын человеческий, тоже должен пройти этот обряд, чтобы "исполнить всякую правду".

Некоторое время спустя в нём зародилось и начало зреть чувство, чем-то напоминающее то, давнее, одно из самых первых, предшествующее его физическому рождению. Тогда оно было простейшим и могло быть выражено одним словом - "Пора". Сейчас оно было несравненно сложней, объёмней, даже многомерней, потому что призывало его к рождению в Духе Божьем.

Ясно ощутив момент его полного созревания, он, отложив все земные суетные дела, отправился в Иудейскую пустыню, туда, где она примыкала к Иордану. В тех местах река была многоводней, и там Иоанн Креститель совершал свой святой очистительный обряд.

Путь лежал в том же направлении, в котором они ходили к Храму в Ерушалаим. Иошуа испытывал те же чувства, которые владели им при первом паломничестве к Храму - приподнятость, ожидание новых духовных ощущений, священный трепет. Он чувствовал всем сердцем, что его ждёт новое возрастание, и это будет ни с чем не сравнимое возвышение, Бог благословит его на выполнение своей миссии, Он станет Мессией.

Волнение духа владело им. Сердцем он ощущал, какое колоссальное, мировых масштабов деяние выпало ему совершить. Он страшился его, боялся, что не сможет осилить, не хватит человеческих и духовных сил, но ни на секунду не возникало в нём мысли повернуть, убежать куда-нибудь, спрятаться в своей привычной и родной Галили.

Наоборот, он в течение всего пути готовил себя к самым тяжёлым испытаниям, уверенный, что их будет предостаточно. Он знал, что никто, кроме него, не сможет спасти и защитить весь этот блуждающий в потёмках, мучающийся в борьбе с самим собой, тщетно борющийся со своими грехами, отягчённый животной плотской сущностью, человеческий род. Как жалел и любил он своих овечек и козочек, так же жалел и любил он всё человечество, всех вместе и каждого в отдельности.

Весь настроенный на выполнение своей миссии, внутренне очистившийся, он прибыл в Вифанию, где недалеко от переправы Иоанн Креститель совершал крещения.

Это было явление!

Стоя на пригорке, он видел внизу, у воды, самый разнообразный люд - женщины, дети, мужчины, старики - все они желали очиститься, освятиться, чтобы безгрешными встретить явление Мессии и войти в Царство Небесное. Для этого они преодолели подчас долгий и тяжёлый путь, отложили все свои, дающие им хлеб насущный, дела. Он их всех любил - для них духовная пища, хлеб Божий, идущий с небес, был важней земной и тленной пищи.

Он стоял наверху, в сияющем ореоле, соперничая с Солнцем. Весь он, и каждая его частица, было само совершенство. Руки, свободно опущенные, чуть согнутые в изящном жесте, ноги, слегка расставленные, готовые к следующему грациозному шагу, взгляд, обращённый на всех, излучающий божественную Любовь - она переполняла его, лилась через край, чудесным образом преображая всё вокруг.

Взгляды всех людей, собравшихся у купели, были устремлены на него, видеть его было блаженством, весь его облик казался воплощённым чудом. Он сам и всё, что его окружало, что от него исходило и имело хоть какое-то малейшее отношение к нему - его тень, земля, на которой он стоял, воздух вокруг него, едва шевелящий складки свободно свисающего хитона и длинные вьющиеся волосы - всё было чудесным, неземным.

Иоанн Креститель, стоя в воде, негромко произнёс:

- Вот тот, о ком я вам проповедовал: идёт за мною Сильнейший меня, у которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви его. Я крестил вас водою, а он будет крестить вас Духом Святым.

Иошуа плавно спустился с пригорка, словно чудесный лебедь с небес, прошёл сквозь расступившийся народ, встал на берегу, напротив Иоанна Крестителя.

- Мне надо креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? - остановил его Иоанн.

- Оставь - отвечал Иошуа. - Так надлежит нам исполнить всякую правду.

Иоанн не посмел соблюсти все тонкости и детали священного обряда - как мог он вопрошать Сына Божьего о его грехах?

Когда свершилось омовение, и Иошуа поднялся из воды, вода, стекавшая с него, его волос, согнутых рук, плеч и всего тела будто посветлела, сияющими струями потекла от него. Казалось, он освятил иорданскую воду, а не она его. Вся окружающая природа - вода, земля, растения, цветы, птицы тоже участвовали в рождении Духа Святого в Сыне Божьем, всё преобразилось, краски стали ярче, звуки мелодичней.

Белая голубка припорхнула с неба, покружила над головой, она чувствовала единение с ним, как и со всей природой, он был для неё частью природы, даже больше - частью её самой.

Иошуа ощущал ясный отчётливый призыв изнутри, из самой глубины своей сущности:

- Ты Мой Сын! Благословляю Тебя! Иди и спаси род человеческий!

Это было помазание иорданской водой - последнее, завершающее звено всей цепи воплощения Духа Божьего в Сыне Человеческом, заключительная точка, а точней - яркий восклицательный знак.

Отныне и далее, до самого Второго пришествия и Суда, для всего мира и для всех народов он будет Мессия-Освободитель - Иисус Христос.

В пустыне

Крестившись, Иошуа удалился в выжженную солнцем пустыню, лежащую к югу от Иордана, в окрестности Мертвого моря. Туда повело его непреодолимое желание побыть одному, восстановить равновесие в душе, собраться с духовными силами для выполнения своей великой миссии. Туда повёл его Голос.

В этой самой печальной в мире местности, среди голых безжизненных холмов, где молчание нарушалось лишь плачем шакалов и криками хищных птиц, проходила его закалка перед новым, главным этапом земной жизни, в котором его ожидали тяжёлые духовные и физические испытания. Он знал, что ему предстоит пройти великие страдания, хотел к ним подготовиться, чтобы выдержать, вынести всё сполна, не сломаться духом и не сдаться.

Главная трудность была в том, что он мог в любую секунду, в любое мгновение всё прекратить, и не просто устранить или уничтожить источник страдания, но вообще навсегда вознестись в мир счастья и свободы, где царствуют Любовь и блаженство. Всё было в его руках, в его власти. В том числе и свобода выбора. И этот выбор он уже сделал ещё до того, как вошёл в эту жизнь. Потому он в неё и спустился.

Испытание проходило в форме сорокадневного полного поста, но пост, физическая его часть, была едва ли не самым простым его элементом. В своих долгих блужданиях по Галили вдали от дома он привык к воздержанности в еде и питье, при необходимости он вообще мог обходиться без земной тленной пищи, его совершенной, чистой от грехов, плоти хватало энергии духа для поддержания жизни.

Тяжелей было вынести испытание духа, подвергавшегося непрерывным искушениям. В его долгих, круглосуточных размышлениях наедине с собой и окружающей мёртвой пустыней он рисовал перед собой картины из земной жизни, его богатейшее, сверхчеловеческое воображение делало эти картины реальными, он жил в них, действовал, говорил, принимал решения.

Он искушал себя пищей - уставленными яствами столами, напитками, холодными, в запотевших кувшинах, и это при нестерпимом зное, окружавшем его. Но свои желания и потребности он преодолевал легко, они ничего для него не значили.

Что было главным для него, что он должен был свершить? Думая над этим, он постоянно приходил к выводу - его главная, и самая сложная задача - научить людей быть свободными, научить их умению пользоваться данной им Богом свободой выбора, чтобы они всегда выбирали радость, счастье и свободу, а не горе, лишения и проблемы.

Творец, создав людей и поселив их в Эдеме, напутствовал их:

- Это всё - ваше, пользуйтесь всем, берите всё, что вам захочется, делайте всё, что приносит вам радость. Всё можно, и это, и это, всё-всё. Только вот это нельзя. Только тут не трожьте. А всё остальное можно: Да, и вот вам свобода воли, будете сами управлять своими поступками, сами выбирать, что делать, а чего не делать. И сами отвечать за свои поступки.

Всё Он им дал, только силы преодолеть себя немного не хватило, особенно Женщине - рёбрышко Адама было такое маленькое, и в нём, наверно, чего-то не хватало, какого-то первоэлемента - косточка, она и есть косточка. Может быть, так и было задумано, но кто его знает? Это же был эксперимент.

Долго кружила Ева вокруг запретного дерева, наверно много веков. Счастливые веков не замечают, а они имели полное счастье в своём Эдеме.

Только маленькое-маленькое пятнышко на весь бескрайний океан счастья омрачало существование Евы. Всегда ведь хочется именно того, что нельзя, особенно, когда всё другое можно.

"Ну зачем Он это сказал? Если бы не сказал, зачем бы оно мне понадобилось, это яблоко, я бы и не заметила его. Оно ничем не вкуснее любого другого плода, по нему и так видно".

Ну а вдруг!?

Как это трудно - преодолеть себя! Да ведь есть же свобода воли! Можно самому решать, что делать. И она сорвала яблоко.

Разочарование и сожаление пришло сразу. Но дело сделано. Придётся отвечать. Может быть свалить на кого-нибудь? А вон какая-то змейка ползёт. Как она сюда попала, что она здесь расползалась? Вот пусть и отвечает. Так родилась легенда. Я не виновата, змей, подлец, виноват.

И Адам туда же. Трудно признать - я слаб, не совладал с собой, не смог преодолеть себя, это же так стыдно! В общем, Ева виновата, она меня соблазнила.

Так и повелось.

Каин тоже оправдывался - это Авель виноват, что я его убил. Вон он лежит, мёртвый, ему хорошо, ничего ему не надо, его никто не ругает, а я теперь проклят всем человечеством на все времена.

Потом кто-то очень изобретательный, желая оправдать свою лень, боязнь ответственности, страх перед принятием решения, да и все прочие свои (и не только) грехи, привыкнув сваливать на кого-то вину, придумал Сатану. Это была настолько плодотворная идея, что её сразу подхватили, она завладела умами. Сатане сочинили родословную, множество имён, обеспечили легионом помощников, постоянно подпитывали энергией своей мысли и отрицательными эмоциями, а уж этого было в избытке. И объединёнными усилиями вырастили монстра, по силе почти равного Богу. Человек тоже стал Творцом, сотворил Великого Виноватого.

Это было очень удобно - всегда иметь под рукой виноватого в своих грехах, в нежелании работать, думать, отвечать за себя.

Сатане дали неограниченную власть и с удовольствием подчинились этой власти. Жить стало проще. Зачем стремиться к совершенству, преодолевать вершины, карабкаться вверх? Зачем лезть в гору, когда легче и приятней катиться вниз? Умный в гору не пойдёт!

А как человек попадает под власть Сатаны? Очень просто: маленький ребёнок не справился с координацией, расшиб лобик о табуреточку, не очень мудрая мама вместо того, чтобы позаниматься с ним, поучить ходить, подержать за ручки, да хотя бы просто убрать стул, освободить пространство, навести порядок в доме, шлёпает "виноватую" табуреточку ладонью и ругает, что она, такая нехорошая, встала на дороге. Всё, зёрнышко посеяно, ребёнок знает, кто виноват - ни он, ни мама.

Потом это преображается, совершенствуется, приспосабливается к ситуациям: я не виноват, что мне лень, не виноват, что мне хочется то, что нельзя, не виноват, что я такой слабый, глупый и ленивый.

Готовы ли люди выйти из этого заблуждения? Вот это он и должен выяснить. Открыть им глаза в доступной форме, научить их быть свободными в любви к Богу, свободными в любви человека к человеку, свободными от своих грехов и рабства смерти, свободными от страха жизни.

А для этого он должен иметь безграничную власть над ними, не обычную, земную - власть господина над рабами, а власть непререкаемого авторитета, власть положительного примера, власть духа. Власть, не ограничивающую их свободу, а ведущую к свободе.

Как её получить, такую власть?

Классический, традиционный способ привлечь массы - в обещании всех земных благ. Накормить их досыта, "сделать камни хлебами", и они пойдут за тобой куда угодно. Но Иешуа отказался прибегнуть к подобной приманке: "Не хлебом единым жив человек...".

А кто сейчас правит миром, повелевает народами, у кого самая большая власть? Римская империя, и повелитель её - кесарь. В его руках - сила золота, власть меча, стихия эгоизма, жестокости и насилия. Всё это держится на владычестве тёмных начал в человеке. Этот путь совершенно неприемлем. Он несовместим с верой в Любящего Бога. "Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи" - сказано в Писании.

Есть ещё метод - чудотворный. Если броситься с высокой храмовой площадки вниз на камни перед всем народом и остаться невредимым, все сочтут тебя великим чародеем и пойдут за тобой. Но и этот путь кричащего чуда не мог быть принят. Свою силу Иошуа всегда будет стараться скрывать, избегая духовного насилия над людьми.

Долгие изнуряющие размышления, создание искусительных иллюзий и борьба с ними выматывали его больше, чем физические муки от дневного палящего зноя, ночного холода, голода и жажды. Все свои духовные силы пришлось ему собрать, чтобы преодолеть это испытание, которое он установил сам себе.

Но оно было полезно, оно ещё более закалило его дух, помогло разобраться в себе, в своих силах и возможностях. Теперь он чувствовал себя готовым к выполнению великой миссии, он стал осознавать себя Мессией.

Путь его лежал на север, домой, в родную, милую Галиль. Он шёл служить роду человеческому.

Служение в Галили

Ему уже приходилось читать Писание на субботних собраниях в Нцэрете. В дальних галильских синагогах не было учёных книжников, профессионально проповедующих Священное Писание, как в Ерушалаимском Храме, на них любой из присутствующих мог встать, прочитать места из Священного Писания, установленные для данного дня, и затем прибавить к прочитанному мидраш - свои комментарии, как он понимает прочитанное и что хотел бы добавить.

Иошуа считался знатоком Писания, его учитель почтительно относился к тому, что очень многое он знает наизусть и может пересказать дословно, и ему часто предлагали зачитать что-то перед людьми из Писания.

Эта форма вполне его устраивала, она как нельзя лучше соответствовала его миссии - нести людям Слово Божье, толковать его законы, учить жить по этим законам, готовить их к Царству Небесному. Полная свобода, предоставляемая всякому, взявшему на себя великую ответственность учить людей Истине, давала возможность для изложения своих взглядов и своего понимания священных книг.

Его уже ждали. Слух о явлении Мессии на Иордан к Иоанну Предтече и о его крещении Иоанном стремительно разошёлся по Иудее и другим областям Палестины. Очевидцы рассказывали об этом как о чуде, но, чем ярче они расписывали впечатляющее, божественное явление Христа, тем меньше им верили. Однако их было много, и все говорили примерно одно и то же, игнорировать эти рассказы не осмеливались.

Мессию уже давно ждали, и пропустить Его приход было бы большой, недопустимой ошибкой.

Его сразу узнавали - не узнать Его было нельзя. Люди с чистыми душами, с искренней верой и с добрыми любящими сердцами видели Его сияние, Его совершенство, Любовь, льющуюся из Его глаз. Приземлённые, злые, суетные, целиком погружённые в свои мелкие заботы ничего этого не замечали, для них он был простым прохожим, не заслуживающим их внимания.

Он легко распознавал людей. Ему даже не надо было для этого смотреть на них. Он ощущал их мысли и чувства издалека.

Приходя в селение или городок к началу собрания, Он обычно входил в синагогу, Его радушно принимали, хаззан подавал Ему свиток. Он развертывал его и, прочтя назначенные на этот день отрывки, параша или гафтара, переходил к своим толкованиям и разъяснениям, вставляя свои мысли, своё понимание и учение. В этом способе изложения заключался один из главных источников силы Его слова и, в то же время, такой способ был привычен и понятен прихожанам, он давал простую и доступную возможность заложить основание своего учения.

Он говорил прекрасно и убедительно, не просто пересказывая содержимое священных книг, как профессиональные проповедники и книжники, его слова призывали к действию, разъясняли, как надо жить, как готовиться к наступлению Царства Божьего. Слово Его было с властью.

Добрые галилеяне никогда не слышали слов и оборотов, более подходящих для их светлого настроения. Его хорошо понимали, дивились, видя, как Он с уверенностью разрешал самые трудные вопросы. Плавный, поэтический характер Его поучений завораживал их свежие умы, сформированные на открытой, прекрасной природе, еще не высушенные сухими и безжизненными нравоучениями ученых книжников.

Его авторитет возрастал, слухи о Нём расходились по Галилее и дальше. Его облик, исходящее от Него обаяние и притягательность создавали вокруг Него атмосферу любви, радости, веры. Но вместе с тем теснящихся рядом с Ним порой охватывал священный трепет, почти страх, как от близости к Непостижимому - от него веяло мощной духовной энергией. Находясь среди них, в гуще земной жизни, Он одновременно как бы пребывал в ином мире, в единении с Отцом.

Самые близкие к Нему, часто сопровождающие и хорошо понимающие Его, видели в Нем человека, который желает лишь одного: "творить волю Пославшего Его". Он Сам говорил - "Пища Моя - творить волю Пославшего Меня и совершать Его дело".

Так ходил Он по прекрасной Галили, по Генисаретской равнине вблизи озера, и распространял Своё учение. Наверно не случайно светлые идеи Его учения оказалась так тесно связаны с этой живописной божественной местностью. Весть о Царстве Божьем впервые прозвучала не в душном и пыльном Ерушалаиме, среди равнодушных, занятых своими делами, далёких от чистой природы, толп, а на лоне божественной природы, у берегов лазурного озера, среди зеленеющих рощ и холмов, подтверждая истину, что красота земли есть отражение вечной красоты Неба.

Дошёл Он и до родного Нцэрета. Мать Его была очень рада Ему, места не находили от счастья, но, вместе с тем, она понимала, что Он уже не принадлежит ей. Она его вывела в этот свет, вырастила, воспитала, научила первым шагам в земной жизни, и на этом роль её завершилась. Теперь Он принадлежит не ей. Она должна возвратить Его Отцу.

Здесь, в Нцэрете, Он так же пришёл в субботу на собрание, взял книгу пророка Йшайи, которую перечитывал здесь много раз, и стал читать: "Дух Господний на Мне, ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушённых сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное".

Закрыл книгу, оглядел всех. Глаза их были устремлены на Него. Все они знали его с детства, он вырос на их глазах. Но сейчас он стал Другим, совсем не таким, к которому они привыкли.

Все говорят, что Он - Мессия, Сын Давидов, но им трудно было в это поверить, несмотря на перемены, произошедшие с ним, ведь все они знали его как плотника и пастуха, знали, чей он сын, вот и братья его и сёстры сидят среди них. Им, его родным, самым близким ему, труднее всех было признать его Сыном Давида.

Он чувствовал их сомнение и неверие, им было пропитано всё их сознание, это читалось в их взглядах. И всё же следовало их испытать.

- Ныне исполнилось писание это - заговорил Он. - Дух Господний на Мне, и Я помазан Им.

Его плавную речь слушали так же заворожено, как и везде, но везде - верили, а здесь - нет. Это совершенно обессиливало его. Он чувствовал, что здесь, в тяжёлой атмосфере всеобщего неверия не способен совершить даже самое маленькое чудо исцеления.

"Никакой пророк не принимается в своём отечестве" - думал он.

Может быть и здесь от него ждали чуда, возможно, тогда бы кто-нибудь поверил ему, но он не хотел только ради этого совершать усилия, преодолевая колоссальную силу противодействия, вызванную их неверием, демонстрировать им своё могущество для того лишь, чтобы только преодолеть их сомнения.

Напряжённо завершил он свою речь и, встав, пройдя посреди них, удалился. Они укрепились в своём неверии.

Нет пророка в своём отечестве!

Одна лишь мать Его верила каждому Его слову, и без слов она знала, Кого вырастила, Кто Его Отец и во Имя Кого Он проповедует. Ей было тягостно оставаться среди людей, которые смотрели на её сына как на безумца. Она, оставшись одна после Его ухода, переселилась в Кану Галильскую, и жила у родственников.

А Он вернулся в Капернаум, колыбель своего учения, и продолжал проповедовать Евангелие, призывая покаяться и уверовать в предвестие об исполнении времени и приближении Царства Божьего.

Однажды на субботней проповеди внимание его привлёк один неприметный человек, внешне почти ничем не примечательный, если не замечать его блуждающего взгляда и некоторой судорожности в движениях. Заглянув в его душу, Иошуа ощутил, что тот одержим некой тёмной сущностью, целиком завладевшей его сознанием - таких было много в те ранние времена по всему миру. Сущность затаилась и боялась проявиться, чувствуя силу и энергию, несоизмеримо большую, чем у неё.

Но в середине проповеди, не выдержав мощного очищающего потока, идущего от Него, она проявилась. Несчастный одержимый затрясся, вскочил, вскричал громким неузнаваемым голосом:

- Оставь, что тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришёл погубить нас, знаю Тебя, кто Ты, Святой Божий!

- Выйди вон! - повелительно, без тени уступки, произнёс Иисус.

Несчастный рухнул наземь без сил, освобождённый, но вскоре смог подняться и без чужой помощи вновь занял своё место. Душа его была чиста.

Всех охватил ужас от этой сцены. Многие присутствовали при исцелениях, это были впечатляющие зрелища, но то, свидетелями чему они оказались сейчас, выглядело по-другому. Что-то глубоко скрытое, тёмное и ужасное, словно дверь в преисподнюю, приоткрылось на мгновение, какие-то мощные адские силы показали свой лик из могильной глубины.

И Он осилил это! Он имеет власть над нечистым духом и повелевает им!

Слух об этом событии мгновенно разлетелся в народе, умножая славу Иисуса.

Иногда Он пользовался приютом в семье Симона-рыбака, сына Ионы. Однажды, придя в его дом, Он застал его тёщу в сильной горячке. Все были в удручённом состоянии, страшились за неё, не зная, поправится ли она? Его попросили, не может ли Он её исцелить? Он только взглянул на неё, оглядев скрытое плотью, нашёл слабость в её духе и намерениях, возложив руку, послал ей часть силы Своего неисчерпаемого Духа, прошептал - встань! - она тут же перестала метаться, ещё немного полежала, приходя в себя, через считанные минуты встала и пошла собирать вечернюю трапезу.

Обычно по субботам, дождавшись захода солнца, к Нему приводили больных и страждущих. Он уже не мог противиться этому установившемуся распорядку, не мог отправить их назад, отказать в помощи. На каждого Он возлагал руки или просто приказывал недугу исчезнуть, уйти, искренне желая им облегчения, любя их всех.

Его редко оставляли одного. Только ранними утрами, поднявшись до рассвета, уходил Он в пустынное место и там молился, общаясь с Отцом.

Но и там Его находили, звали, говоря: все ищут Тебя. Было ещё много мест, городов и селений, где Ему надо было побывать. Он ходил из города в город, проповедовал и исцелял. Везде его сопровождали ученики, исцелённые Им и полюбившие Его, многие уже не могли жить без Его Слова.

Однажды Он стоял на берегу Геннисаретского озера, как обычно беседовал с людьми, собравшимися из Галили и Десятиградия, Ерушалаима и Иудеи, Сирии и из-за Иордана. Народу было много, толпа теснила Его, Он стоял у самой воды. Обернувшись, увидел он две лодки вблизи берега. Одна из них принадлежала Симону-рыбаку.

Войдя в неё, Он попросил Симона отплыть и продолжил говорить с людьми, видя всех.

Когда народ притомился от долгих напряжённых духовных бесед, Он отпустил их и сказал Симону отплыть на глубину и закинуть сети.

- Рабби - ответил Симон. - Мы ловили рыбу всю ночь, но здесь нет рыбы, и мы ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть.

И только он закинул сеть, она наполнилась рыбой, Симону с помощником пришлось позвать товарищей с другой лодки, чтобы помогли им вытащить сети. И наполнили обе лодки так, что те едва держались на воде.

Ужас охватил Симона и брата его Андрея от такого чуда, а также Иакова и Иоанна, бывших в другой лодке с отцом своим Заведеем. Припал Симон к коленам Иисуса и взмолился:

- Выйди от меня, Господи! Я грешный человек и недостоин быть рядом с Тобой!

Не было в этом никакого чуда, Он всего только направил рыб в сеть, имея власть над косяком, как и над другими Тварями Божьими, и над всей природой, сотворённой Творцом.

Симон Пётр нравился Ему своей простотой и умом, сохранившим детскую непосредственность, и Он сказал ему:

- Не бойся, отныне будешь ловцом людей - и позвал его с Собой, а с ним и Андрея, брата его, и Иакова с Иоанном - сынов Заведеевых.

Тотчас вытащили они лодки на берег и, оставив все дела суетные, последовали за Ним.

Дошли они и до Каны Галильской. Мать Его, жившая там, услыхав о Его прибытии с учениками, была очень рада и приходила послушать Его вместе со всеми.

Была там свадьба, и пригласили на неё Иисуса и учеников Его. И среди гостей была мать Его. Она была родственницей хозяев и помогала им, разнося на столы, а когда освобождалась, садилась к Сыну.

Случилось так, что из-за множества приглашённых закончилось у хозяев вино раньше времени. Они были очень огорчены и не знали что делать. Мирьям, сильно озабоченная и грустная, подсела к Нему. Ему стало жаль Свою Мать, он спросил её, что случилось, хоть всё знал уже из её мыслей. Она сказала: вино у них кончилось.

- Ну что мне с тобой делать? - ответил Он, и она уже поняла, что Его добрая и любящая душа не сможет оставить их без помощи.

Она подозвала разносчиков.

- Что скажет Он вам, то сделайте.

Ещё не пришло время чудес, а Он знал - то, что Он сделает, все примут за чудо, и станут звать Его чудотворцем. Хотя на его взгляд именно то, как они делали вино, и было настоящим чудом, а Ему достаточно было вообразить, что все принимают воду за самое лучшее вино, и так исполнится. Но Он не смог отказать Матери.

Он попросил наполнить водой большие сосуды, в которых держали воду для очищения. Когда они были наполнены, предложил распорядителю пира отведать напитка. Тот был поражён качеством вина и, не зная о нём, удивился тому, что хозяева оставили лучшее вино на конец праздника.

Но разносчики не могли держать такое удивительное в тайне и всем рассказывали о превращении воды в вино, и скоро все уже знали о чуде.

Почему Он всё-таки сделал это? Чтобы умножить радость и убавить огорчений, чтобы день этот запомнился как день веселья, а не стыда и позора для хозяев, не сумевших запасти вина на всех. Он пришёл дать людям радость, и, где это было можно, давал им её.

Хозяева, желая отблагодарить Его, предоставили Ему дом в полное распоряжение на всё время пребывания в их городе, для собраний, приёма паломников и страждущих, и для всяких других надобностей.

Несколько дней пробыли они в Канне в атмосфере радости и веселья. Бесконечное обаяние, исходившее от Иисуса, притягивало к Нему Его учеников, неотступно следовавших за Ним, и привлекало новых слушателей, покорённых Его словами. Радость от близости с Ним и ожидание грядущих перемен переполняли их, и они спешили поделиться своими впечатлениями с близкими и друзьями.

Один из них, Филипп из Вифсаиды, из одного города с Симоном Петром и Андреем, братом его, нашёл друга своего, жившего в Канне Галильской. Нтанэль бар-Тальмай, что значит дар Божий, сын Тальмая - его стали звать Нафанаил Варфоломей - сидел в уединённом месте и предавался молитвам, когда его увидел Филипп. С радостью сообщил он ему новость:

- Мы нашли Того, о Котором предсказывали пророки. Это Иошуа из Нцэрета.

- Из Нцэрета может ли быть что доброе? - засомневался Нафанаил, хорошо знавший окрестные города.

- Пойди и посмотри - просто ответил Филипп. Он не сомневался, что при одном взгляде на Учителя все сомнения его друга рассеются как дым.

Заинтригованный Нафанаил поспешил за Филиппом.

Иисус, сидящий неподалёку, чуть в стороне от своих учеников, при виде идущего к Нему Нафанаила, встретил его словами:

- Вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства - тот был для Него как открытая книга, весь на ладони, со всей своей искренностью, помыслами и любовью к Богу.

- Почему Ты знаешь меня? - единственное, что смог сказать Нафанаил, поражённый обликом и словами Его.

- Я видел тебя под смоковницей в молитве, прежде чем позвал тебя Филипп - прямо ответил Он.

Этого было больше, чем достаточно, чтобы рассеялись всякие сомнений. Его душа, жаждавшая пробуждения, навек была покорена обаянием Иисуса, он без колебаний вступил в ряды самых пылких Его почитателей.

- Рабби! Ты - Сын Божий, Ты - Царь Израиля - склонился Нафанаил, произнеся известное ему из предсказаний о Мессии.

- Ты поверил, когда Я сказал, что видел тебя под смоковницей. - И, обращаясь ко всем, ловившим каждое Его слово, добавил. - Увидите больше этого. Истинно говорю вам, отныне будете видеть небо открывшееся и Ангелов Божьих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому.

Узнав из быстро распространяющихся по округе слухов о присутствии в Канне Мессии, Сына Давидова, в город стекался народ из окрестных городов и селений посмотреть и послушать долгожданного Спасителя.

Иисус подолгу сидел в большом доме, предоставленном Ему для приёма жаждущих увидеть Его и услышать Его Слово. Народ всё прибывал и прибывал. Уходить никто не хотел, очарованный Его обаянием. Хотелось видеть Его беспрерывно, льющаяся от Него любовь утоляла жажду добра, видевшие Его уже не могли оставаться прежними.

Но не все. Из Нцэрета, расположенного в двух часах неспешной ходьбы, пришли Его братья - старшие сыновья Йосэпа. У них была противоположная цель - забрать Иошуа, увести его с собой. Они, как и другие жители Нцэрета, по-прежнему были убеждены, что Иошуа помешался в уме, считали своим долгом привести его в чувство. Они, разыскав Его мать, пришли с ней к дому, где он был, но не смогли попасть в дом, весь заполненный народом, и попытались вызвать Его и взять во дворе.

Иисусу передали: на улице стоят мать Его и братья, хотят говорить с Ним. Зная все их планы, Он тяжело переживал за них, из-за того, что они настолько слепы и упрямы. Но при этом понимал - они верят, что делают благое дело - хотят сохранить честь семьи перед соседями и земляками.

- Вот мать Моя и братья Мои - Он указал на сидящих вокруг учеников и других с ними. - Кто будет исполнять волю Божью, тот мне брат, и сестра, и мать.

После этого мать уже не могла оставаться вблизи братьев, она ушла вместе с сыном.

Из Канны Галильской они опять вернулись в Капернаум, все ученики, и Мать Его, и другие братья Его - Йуда и Иаков Алфеевы, тоже ставшие учениками Его, и мать их - Мирйам Алфеева, сестра Его Матери. И Симон Зелот, Канаит (из Канны Галильской), оставивший ради служения Ему свою партию воинствующего сопротивления римскому императору. Он тоже стал Его учеником.

Через маленький Капернаум пролегала большая и важная дорога в Дамаск, одна из самых древних в мире, и потому на берегу озера, рядом с дорогой, стояла таможня. Зайдя в неё как-то, Иисус увидел там мытаря Левия, по прозвищу Матфей, собирающего пошлину, и позвал его, сказав: "Следуй за Мной". Матфей не только сразу же присоединился к Учителю, но и привел к Нему других мытарей.

Польщённый вниманием, Матфей устроил в своём доме большое угощение, пригласив своих друзей, таких же, как он, мытарей. Его можно было понять - сборщики налогов, мытари, считались самыми отверженными людьми в Израиле, и в этом были единодушны все другие сословия. Их ставили на одну доску с убийцами, разбойниками на больших дорогах, с людьми позорной жизни. Те, кто соглашался занять такую должность, подвергались исключению из общины и не допускались к присяге, кассы их считались проклятыми и законники запрещали даже обращаться к ним за разменом денег. Эти бедняги, презираемые обществом, виделись только между собой.

Иисус с несколькими учениками приняли приглашение на этот обед и возлежали там с другими мытарями.

Среди множества народа, постоянно следовавшего за Иисусом, были книжники и фарисеи из Ерушалаима, вероятно, посланные первосвященниками и высшими саддукеями из Храма для контроля над новой зарождающейся школой. Некоторые из них спрашивали учеников, бывших на обеде у Матфея: "Зачем вы едите и пьёте с мытарями и грешниками?".

Иисус слышал это и говорил перед народом, обращаясь не столько к книжникам и фарисеям, которым не нужны были эти объяснения, сколько к простым умом и сердцем прихожанам, искренне не понимающим, что имеет их Учитель к этим грешникам, и как Он может опускаться до их общества:

- Не здоровые имеют нужду во враче, но больные - говорил Он, как обычно, ясными и понятными притчами. - Я пришёл призвать не праведников, а грешников к покаянию.

В любом обществе, полном предрассудков, заблуждений и ханжеского лицемерия процветает сильно искажённое представление об истинной ценности людей - многие почитаются за внешние, показные поступки, за мнимые и поверхностные черты характера, в то время как истинно чистые в глубине д?ши осуждаются за мелкие прегрешения, и часто очень сильно, вплоть до лишения жизни, побития камнями. Христос видел людей в их истинном свете и старался поднять незаслуженно униженных, открыть глаза окружающих на истинные ценности.

Одно из важнейших понятий Его Учения гласило: "Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится".

Апостолы

Его Учение наполнялось, расцветало, приобретало объёмность и глубину смыслов. В постоянных беседах с учениками и прихожанами Он находил или подбирал всё новые и новые формы, толкующие Его Слово, идущее от Бога, Его Отца. С Ним он общался каждую свободную минуту, которых становилось всё меньше и меньше. Только очень ранними утрами, когда ещё все спали, мог он уединиться, отойти куда-нибудь на гору с живописным видом - природа вдохновляла Его, или на пустынный берег озера, в отдалении от домов и ночных рыбаков.

В предрассветной тишине только ветер чуть шуршал в тростнике и ветках деревьев, да птицы заливались утренними трелями, радуясь наступлению дня. На востоке розовело небо над фиолетовыми холмами. Иисус сидел на прибрежных камнях, взгляд Его обращался к затихшей глади воды.

Тихо подходили Симон и другие ученики, молча останавливались, боясь потревожить Учителя. А Он сидел неподвижно, погруженный в молитву, озаренный ясным предрассветным сиянием.

В эти моменты Он особенно ясно слышал Голос, обращался непосредственно к Нему. Голос вёл Его, отвечал на вопросы, разрешал сомнения, указывал дальнейшие шаги.

Размышление Его переключилось на учеников, на тех, кого Он позвал за Собой, и других, самых преданных, которые прилепились, оставив все другие дела и следуя за Ним.

Первый, конечно, Симон-рыбак, сын Ионы, его прозвали Кифа, точнее Кепa, это в переводе с арамейского означает утес, скала. Филипп, знающий греческий язык, зовёт его Пётр. Он, в самом деле, крепок телом, но при этом робеет, когда хочет что-то спросить. Иисус был глубоко привязан к Петру. Прямой, откровенный, поддающийся первому впечатлению характер Петра нравился Иисусу, Он по временам даже посмеивался над его решительностью. Иисус относился к нему по-дружески, с полным доверием и уважением, а уж тот готов был идти за своим Господом на край света.

Его брат Андрей намного моложе, тоже глубоко верующий и беззаветно преданный Иисусу, впервые Он увидел его ещё у Иоанна Крестителя.

Сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн совсем другие характерами, они, как их мать - решительные, деятельные. Иоанн ещё совсем молод, по-юношески горяч, у него живое воображение, в его сознании проносятся видения всемирного Суда и образ Сына Человеческого, увенчанного короной Давида. Он хотел бы видеть в Иисусе громовержца, Который будет поражать молниями Своих врагов. Его вместе с Андреем Иисус тоже видел у Крестителя. Иисус называл обоих братьев Боанергeс, "сыны громовы". Пылкий Иоанн стал Его любимым учеником, в его молодости, горячности и живом воображении было столько непосредственности и естественной прелести!

Его друг Филипп, тоже родом из Вифсаиды, чист душой и такой же непосредственный. Лучше других владеет греческим языком.

Нафанаил Варфоломей из Канны, его привёл Филипп - очень набожный, беззаветно преданный Учителю.

Симон, по прозвищу Зелот, прилепившийся в Канне Галилейской. Он был связан с зелотами, но ушёл от них и последовал за Иисусом.

Из Канны за Ним ещё последовали Его двоюродные братья - Йуда и Иаков Алфеевы вместе со своей матерью. Они не так много общались с ним в детстве, может быть поэтому не усомнились в его близости к Господу.

Фома, прозванный Дидим, что значит близнец - рыбак, как и многие другие. Его характер полон сомнений, ему надо увидеть, "пощупать", чтобы поверить, но, тем не менее, у него открытое сердце и он способен на благородные самоотверженные порывы.

Матфей-мытарь - в отличие от других он принадлежал к другому сословию, был более грамотным, по сравнению с другими больше писал. Очень предан Иисусу за то, что Он не презрел его, позвал за Собой и приблизил к Себе.

Мысленно отметив всех этих учеников, Иисус задумался над остальными, которых было много. Из них надо выбрать ещё одного, чтобы близких стало двенадцать - так учил Голос.

Он приметил одного - в его глазах светился ум, он был не так прост, как другие, которых Иисус выбирал по принципу чистого сердца и простого ума. Такой тоже был нужен для особых миссий, где могла потребоваться мудрость и прагматичность. О нём ничего не было известно, кроме того, что он из дальнего города, с юга, вероятно из Иудеи, и отца его зовут Симон. Иисус прозвал его Иудей из Города, это звучало как Иуда Искариот (карийот означает город). Он уже доверил ему ящик, в который складывали подношения для их растущей общины, определив в Иуде Искариоте ответственность в подходе к порученному делу.

Иисус поднял глаза, огляделся. Все ученики уже вышли к Нему и сидели неподалёку, боясь потревожить Учителя, только Нафанаил, отойдя подальше, молился за кустами, да Иуды Искариота не было видно. Иисус почувствовал его за спиной.

- Йуда бар-Симон - позвал Он.

- Я здесь, Раббуни - он вышел, встал перед Иисусом, ящик висел на его плече на широком ремне.

- Сядь - пригласил Иисус. - Ящик не тяжёлый?

- Разве могут отягчать подношения от чистого сердца

Иисусу понравился его ответ, Ему вообще нравилось слушать его и говорить с ним, хотя это пока случалось редко. В словах Иуды часто скрывались глубокие мысли, он был одарён недюжинным умом.

Иисус хорошо помнил слова из книги Екклесиаста: - Во многой мудрости много печали - в них был глубочайший смысл, доступный только мудрым. Обширные познания мешают вере, это так, но, если к вере придти через мудрость и знания, то такая вера стоит гораздо больше веры простых умом.

- Много подносят? - спросил Он.

- Много. Любое подношение дорого. Кто-то поднёс несколько последних сиклей, другой - горсть драхм или динариев, завалявшихся в денежном мешке, как их сравнивать?

- И кто же много несёт?

- Женщины много приносят. Вчера Мария из Магдалы принесла всё, что у неё было, всё своё имущество продала, а она была не бедная, и всё отдала. Ты должен её знать, она с другими галильскими женщинами ходит, и с Матерью Твоей.

Иисус её знал. Он всё знал, и расспрашивал Иуду, чтобы только послушать его, как тот будет говорить. Впрочем, и Иуда знал, что Учитель всё видит, чувствует и знает.

- Будешь Мой шелухим? (посланник, апостол)

Иуда не ждал такого прямого вопроса, не сразу нашёлся, что ответить.

- Я недостоин: Ты других выбираешь.

- Мне такой как ты нужен.

- Всё в Твоей Воле, Рабби. Я всё исполню по Твоему Слову.

Иисус сделал знак Симону Петру. Когда тот приблизился, попросил позвать Нафанаила и собрать других выбранных учеников. Все расселись вкруг и приготовились слушать.

Иисус оглядел их всех. У каждого из двенадцати были свои ожидания, надежды, цели. И каждый был у Него как на ладони, Он видел все их помыслы. Симон Пётр предан Ему до конца, готов жизнь отдать за Него. Но только, когда Он рядом. У Петра мягкий характер, без поддержки он может и ошибиться, сделать неверный шаг.

У юного Иоанна горящий взгляд, воображение рисует ему видения грядущего Царства Божьего и Иисуса Христа на троне. Иоанн и брат его Иаков втайне мечтают занять первые места у трона Христова.

И другие имели свои цели, подчас чисто человеческие, корыстные.

Только Иуда Искариот не прост. Может быть он не способен на такую же Любовь, как другие, но он может быть беззаветным другом, Несмотря на все чудеса, творимые Иисусом, он видит в Нём сначала Сына Человеческого, потом уже Сына Божьего. И к чудесам он относится прагматически, для него чудеса там, где кончаются знания. А предел знаний человеческих очень близок.

Но всё это шелуха. Все они в сущности чистые и светлые души, всё внешнее слетит с них, когда они получат большое важное дело. Они готовы выдержать любые испытания, и многим из них предстоит пройти через великие страдания и муки.

- Пришло время, - заговорил Он - и по Воле Отца Моего Я посылаю вас в селения и города Израилевы проповедовать о приближении Царства Небесного, будете как пастыри среди овец;

По Слову Его Я дам вам силу целительную, власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь;

Больных исцеляйте, прокажённых очищайте, мёртвых воскрешайте;

Не берите с собой ни сумы, ни посоха, ни одежды, ни обуви в запас, ни пищи, ни денег - всё будет дано вам по потребности;

Войдя в город или селение, идите к тому, кто достоин, и там оставайтесь, пока не выйдете;

Я посылаю вас, как овец среди волков, будьте мудры как змеи и просты как голуби;

Берегитесь людей - они предадут вас в судилища, и в синагогах своих подвергнут вас бичеванию. И, когда предадут вас, не заботьтесь, как или что вам сказать - не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас;

Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь могущего и душу и тело погубить в геенне;

Претерпевший же до конца и не предавший будет спасен;

И ни один не пропадёт в геенне без воли Отца вашего. Все дни ваши и каждый волос на голове вашей сочтены;

Всякого, кто исповедует Меня перед людьми, исповедую и Я перед Отцом Моим Небесным. И кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь и Я от него перед Отцом Моим.

Он говорил им ещё о Царстве Божьем, ради которого нужно смело и решительно оставить все, тот же, кто "взялся за плуг и оборачивается назад", для дела Божьего непригоден.

- Вы - соль земли, без вас она неплодна, вы - свет мира, и пусть сияет свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела во имя Отца вашего Небесного и прославляли Его.

Каждое Его слово отпечатывалось в их сознании и их сердцах. Вместе со словами Он давал им новые качества, перестраивал характеры, делая их решительными, внушал им способности к целительству.

Когда Он закончил, они были уже совсем другими. Они стали - Двенадцать Апостолов Христа.

В тот же день все они, поделившись на пары, разошлись по земле Израильской делать историю своих Деяний.

А Он, закончив с ними, пошёл к людям, давно ожидавшим Его. Проходя мимо галильских женщин, всегда сопровождающим Его, он увидел сидящую поодаль прекрасную Марию Магдалину, подошёл к ней.

- Ты ли Мария? - он взглянул в её глубокие кроткие глаза.

- Да, я Мария, Раббуни. Из Магдалы. В Галили почти все женщины - Марии, как и мать твоя, даже сестра её.

- Любишь Бога?

- Как не любить? Если Ты, Сын Божий - Такой, то Какой же тогда Сам Бог?

- Не все верят, что Я - Сын Божий.

- Слепые не верят. Кто Тебя видит сердцем чистым, не может не поверить. Я - грешна, а - вижу, и верю всей душой.

Её взгляд тоже полыхал искренней любовью, она вся была - Любовь. И - кроткое покаяние.

- Знаю все твои грехи, по вере твоей прощаются они тебе. И недуг твой исцелён. Иди и не думай больше о греховном.

Мария Магдалина - женщина до мельчайшей клеточки души, не смогла преодолеть остатков своего любопытства.

- Раббуни, дозволь спросить.

Без малых грехов человек - не человек, особенно женщина, Иисус это хорошо понимал:

- Спрашивай, Мария, знаю, о чём думаешь.

- Вот Твоя Мать - святая, и нет на ней грехов. А ведь она - мать Тебе. Как это?

- Не знаешь ли, что Я рождён от непорочного зачатия?

- Не знала я, Раббуни. Она ничего не говорит.

- Она - Святая, и нет на ней грехов, ты правду сказала.

Он вошёл в дом, прошёл к своему месту, где обычно сидел, и, дождавшись, когда все, кто смог войти, расселись и утихли, стал говорить:

- Блажен, кто верует в Отца нашего, Господа Бога, Творца мира и человека;

Блаженны чистые сердцем, ибо им Бог откроется во всём величии и сиянии Своём;

Блаженны кроткие, ибо им всё будет принадлежать;

Блаженны страждущие, ибо будут очищены от грехов страданием и Любовь Отца обретут;

Блаженны униженные, ибо возвысятся и станут первыми;

Блаженны милостивые к порокам ближнего, ибо так же помилованы будут;

Не думайте, что Я пришёл нарушить закон, данный пророками, или отвергнуть их; не нарушить пришёл Я, но расширить и исполнить. Вы знаете, что сказано ими - не убий. А Я говорю, что всякий, допустивший гнев в своё сердце напрасно, уже подлежит суду. Помыслы сильнее действия. Впереди идут помыслы, за ними приходят дела, без злых помыслов не бывает злых дел;

Если пришёл ты с покаянием, и вспомнил, что брат твой имеет обиду на тебя, пойди, прежде примирись с братом твоим, очисть сердце от гнева и обид, и тогда приди и получи полное покаяние;

Если есть у тебя противник, поторопись и заверши полюбовно спор ваш, пока не отдал он тебя под суд, ибо пока ты не уладишь дело миром, не будет тебе покоя и удачи;

Ещё слышали вы, что сказано древними: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои, а Я говорю: не клянись вовсе. Если ты чист в сердце своём и твёрд в решении жить по правде, то не нужна никакая клятва. И да будут помыслы твои твёрже камня и одно только слово твоё надобно: да - да, нет - нет, а что сверх этого, то - лукавство;

Слышали вы закон древних: око за око, зуб за зуб. А Я говорю - не противься злому. Кто ударит тебя в правую щёку, обрати к нему и другую. Злобой ты не уничтожишь зла, лишь умножишь его, и только добро преодолеет зло;

Кто захочет взять у тебя рубашку, отдай ему две, и верхнюю одежду впридачу, это всё - тлен, и за отданное ты получишь вдвое, но душа твоя останется в покое и сердце в чистоте;

Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам - любите врагов ваших, молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Любящие дают вам радость жизни, а враги учат вас жизни, помогают вам очищаться от грехов ваших, преодолевать себялюбие и гордыню;

Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы, и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить;

Будьте милостивы как Отец ваш Небесный, повелевающий Солнцу восходить над добрыми и злыми и посылающий дождь на праведных и неправедных;

Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный - это одно, к чему надо стремиться всеми помыслами, всеми делами, всей жизнью. Всё другое - тлен. Не заботьтесь, что вам есть и что пить, что одеть и где скрыться от дождя и зноя, где приклониться для отдыха и спать, заботьтесь о душе своей; стремитесь к совершенству, ищите правды и любви, и это всё приложится вам.

Дом был полон прихожан, они тесным кругом обступили Учителя, с трудом сдерживая напирающих сзади - многие, оставшиеся снаружи, тоже желали войти. Все слушали, стараясь сдерживать дыхание. Только редкие покашливания, тяжёлые вздохи и другие выражения телесных недугов сопровождали слова Иисуса - как обычно среди паломников было много жаждущих исцеления своих немощей.

Откуда-то сверху был слышен непрекращающийся шорох, он то усиливался, то ослабевал, потом опять возобновлялся. Вдруг в полумрак зала ворвался солнечный луч, он проник сверху, через дыру в кровле. Кто-то, разобрав крышу, споро проделывал отверстие в потолке. Расширив его, оттуда стали опускать человека, лежащего в полотне.

Иисус давно понял, что происходит. Принесли недужного - расслабленного, желая просить о его исцелении, и не могли войти в дом с носилками. Но так велико было их желание помочь несчастному и их вера в исцеляющую силу Христа, что они не смогли ждать, влезли на крышу и через дыру в кровле опустили своего родственника или близкого перед очами Иисуса.

Иисус был тронут такой настойчивостью и верой.

- Вижу твоё страдание и искреннюю веру, прощаются тебе грехи твои. Возьми свою постель и иди, и не греши больше.

Бедняга попытался поднять руку, она без видимого усилия взметнулась вверх. Он, повернувшись на бок, неуклюже встал на ноги. Все смотрели на него с изумлением. Слёзы потекли по его лицу. Взяв носилки подмышку он, пошатываясь, вышел сквозь расступившуюся толпу, не сказав ни слова, забыв даже поблагодарить за чудесное исцеление.

Иисус проводил его глазами.

- Вера его поставила его на ноги. Вера даёт силу исцеления, без неё никакая чужая сила не действует. Вы сами исцеляете себя, если имеете веру хоть с горчичное зерно.

- Имеем:

- Веруем:

Разнобой голосов, громких, тихих, шепчущих отвечал ему. Больные и недужные, страдающие и немощные, пришедшие не только послушать Его Учение, но и исцелиться, ждали своего часа. Некоторые, с лёгкими грехами и недомоганиями, или с большой верой, уже чувствовали себя исцелёнными, подышав живительной атмосферой, всегда окружающей Иисуса, облучённые мощными потоками любви и сочувствия, текущими от него. Кому-то было достаточно прикосновения к Его одежде, Его силы и любви хватало на всех.

Он, сидя в центре, оглядел всех, высматривая, кому помочь. Они поняли, что Он готов к исцелению, зашевелились, заговорили, и расступились, пропуская кого-то. "Прокажённый - понял Он - его хотят пропустить вперёд, чтобы не заразиться от него".

Прокажённый, весь скрытый одеждой, на первый взгляд издалека выглядел здоровым, но Иисус знал, что с ним.

- Покажи - коротко повелел Он.

Несчастный скинул хитон с одной стороны, освободил руку. Тыльная сторона кисти, локоть, плечо, одна сторона шеи и часть лица снизу были уже поражены страшным недугом.

- Веруешь? - Он всё видел и всё знал про него, бедный человек исстрадался весь и вполне был готов к очищению. Вера его была велика. Он, хриплым от страдания, от волнения и от напряжённого ожидания, голосом, произнёс:

- Верую, Учитель, всем сердцем верую.

- Прощаются тебе грехи твои. Иди и не греши больше. С грехами вернётся боль.

Исцелённый с изумлением смотрел, как страшная, истекающая мокротой краснота на глазах засыхает, светлеет, сменяется здоровой кожей, поднимающейся вверх по руке, расползающейся по всей поражённой стороне. Он с отвращением скинул хитон, скомкал его. За ним последовала и нижняя одежда с тела. Собрав весь ворох тряпок, он, голый до пояса, быстро ушёл, ища огня, чтобы сжечь всю ненавистную память о страшном недуге, так долго мучившем его.

- Смотри, никому не рассказывай у себя дома - только успел вдогонку ему сказать Иисус, но тот вряд ли слышал в своём великом счастье избавления от проклятой заразы, да и как он мог молчать о таком чудесном исцелении, даже если и слышал слова Иисуса.

Между тем к Иисусу уже подходила молодая женщина с ребёнком. Её тоже пропустили вперёд.

- Покажи, Марфа, младенца - встретил её Он.

Марфа откинула покрывальце, развернула пелёночку. Младенчик, ещё не понимающий своего несчастья и причину бесконечного страдания, засучил тоненькими высохшими ножками, больше похожими на веточки сухого дерева. Они беспомощно скребли по тряпице, не в силах оторваться от неё.

- Как назвала бедненького? - Он повлажневшими глазами оглядел укороченное тельце, и без того маленькое.

- Давид - имя ему, Господи.

- Да, Давид. Хорошее имя. Пусть будет Давидом. Дай-ка его сюда - Он взял маленького Давида, положил себе на колени, бережно провёл рукой по его ножкам. - Это прежние грехи всего рода не дают ему радости жизни. Больше ты не будешь страдать, чадо. Будешь здоровым и сильным, как Давид, отец ваш.

Под Его ладонью ножки наливались плотью, силой, розовели, когда он убрал руку, они весело замолотили по воздуху.

- Иди, Марфа, только никому не говори. Говори, что так и было, само прошло.

- Да, Господи, благодарю Тебя, Господи, да будет слава Тебе! - Она подхватила своё ненаглядное исстрадавшееся сокровище и с залитым слезами лицом поспешила поделиться радостью с родными.

За ней стали подходить другие. Для всех Он находил тёплые слова, всех исцелял и отпускал с добром и миром. Многие пришли издалека, уже по всей стране и в ближних землях знали о Нём и все, кто верил в Него, приходили из Ерушалаима, Идумеи, из-за Иордана, даже из Тира и Сидона шли исцелиться, услышать, или просто посмотреть не Него.

Среди народа были и не нуждающиеся в лечении, по крайней мере, утверждающие это в своём кругу. Недалеко от Него, под стенкой, стояла группа одетых побогаче, это были книжники и фарисеи из Ерушалаима. Иисус постоянно чувствовал их присутствие - оно мешало Ему, отбирало часть силы. Особенно это ощущалось при словах - "прощаются тебе грехи", Он ясно ощущал это.

Наконец, когда народ поредел, один из них не выдержал. Всецело поддержанный молчаливым одобрением своей группы, он обратился к Иисусу:

- Не богохульствуй! Кто может прощать грехи, кроме одного Бога?

- Или не знаете, что все болезни и немощи - от грехов человеческих? - возразил Он. - Без прощения грехов не бывает исцеления. Легче и лучше сказать - "прощаются тебе грехи", чем - "встань и иди". Ваше сомнение сделало вас слепыми - не видите, что Сыну Человеческому дана власть на земле прощать грехи.

Он видел, что их в их слепом упорстве словами не поколеблешь.

- Вот ты, Аарон Левит - обратился Он к сказавшему, очевидно, старшему среди них. - Вижу, у тебя ноги больные. Если бы ты слез с осла да ходил своими ногами, может быть ещё долго был бы здоров. Говорю тебе - отпусти животное, оно не виновато в твоих грехах. Будь у тебя веры хоть с горчичное семя, я бы одним взглядом излечил тебя;

А ты, Феофил - переключился Он на другого. - Ты спиной мучаешься. Скажу тебе - ты поклоны низкие отбиваешь. Кланяйся до земли сорок раз в утреннюю молитву, сорок раз в полдень, и сорок раз в вечернюю, и всё пройдёт, если верить будешь;

Тебе, Симон, особый совет - добрался Он до следующего. - Ты головой мучаешься, она у тебя болит всегда, только не от того, что ты много думаешь, как всем говоришь, а от того, что веры в тебе мало. Как перестанешь думать вовсе, а станешь верить всем сердцем, тогда и боль пройдёт;

Знаю, что вас Каиафа послал, чтобы уличить Меня, и свидетельства против Меня найти, а его Ханнан надоумил. Если бы захотел, Я мог бы всех вас обратить, весь Храм, и кто в нем. Вы там погрязли в язычестве, превратили Дом Отца Моего в вертеп разбойников. Но не за тем Я послан. Каждый должен сам выбрать, с кем ему быть - с Богом или с Сатаной, или ещё с кем.

Он видел и чувствовал, что своими откровенно издевательскими речами окончательно настроил их против Себя, в их свирепых взглядах сверкали молнии злобы, но возразить они ничего не могли. Злость затаилась в них, чтобы когда-нибудь найти выход.

"Других учу врагов любить, а сам?" - эта мысль омрачала Его сознание, непривычное к душевным сомнениям. Противоречие между безграничной Любовью ко всем и опасение нарушить личную волю каждого было главной причиной, порождающей это сомнение. Будь Его Воля, Он бы всех обратил, наставил на путь истинный, но человек - не животное, Бог дал ему волю, свободу выбора, и её нельзя отбрасывать. Это главное сокровище, отличающее высшее Творение Божье от всего окружающего и от всех прочих созданий.

Между тем страждущие всё шли и шли. Они уже не толпились, а выстроились в очередь, уходившую за дверь и оканчивающуюся где-то во дворе. К ней пристраивались те, кто не смог войти в дом.

Иисус встал и пошёл вдоль очереди, на короткие секунды останавливаясь у каждого и осеняя его Своей Любовью, посылая целительную силу душе и страдающей плоти каждого. Дойдя до конца, он представил себе её бесконечное продолжение, состоящее из всех страдальцев, разбросанных по земле, многих и многих, кто хотел, но не смог придти.

Что ж, надо опять отправляться в путь, туда, где Он ещё не был.

Многие шли к Нему с севера, из языческих земель. Люди, как люди, с теми же проблемами, грехами и недугами. Многие, если не все, послушав Его простые, понятные и убедительные слова, видя Его могущество, да и просто увидев Его самого, ощутив идущее от Него добро и напитанные Его Любовью, поверили в Его Отца, обратились по своей собственной воле.

Там, в тех землях, Его уже хорошо знают, слухи об иудейском Мессии, распространяемые паломниками, простыми людьми, видевшими Его своими глазами, дошли до Сирии и Ливана, и ещё дальше.

Знают и ждут. Может быть, без особой надежды, но, если Он к ним придёт, примут с большой радостью.

Всех своих апостолов Он отправил в иудейские земли: Перею, Идумею, Иерусалим с окружающими городами. А сам пойдёт на север, там тоже надо помочь людям.

Он отправился один, никого не приглашая, но за Ним немедленно устремился караван сопровождающих - учеников, исцелённых, да и просто тех, кто уже не мог жить без Него, без того, чтобы видеть и слышать Его каждый день.

Первые дни они шли по той же прекрасной, изобильной галильской земле. Уже само передвижение по её дорогам доставляло наслаждение. Вдоль дорог, в рощах, на склонах гор росло множество плодоносных деревьев: сытные финики, нежные персики, истекающие соком груши, и множество других не менее чудесных даров природы было предоставлено им в изобилии. Жажду прекрасно утоляли насыщенные влагой ягоды тутового дерева или виноград, которым их щедро угощали благодарные за Слово и исцеление виноградари, впрочем, и источников ключевой воды в галильской земле было достаточно.

Всё это была не какая-то манна небесная - голые углеводы и немного белков, чуть подслащенных фруктозой. Это были полноценные, живые, сочные, полные энергии, витаминов, ферментов и всего, что необходимо человеческому организму, его плоти, для здоровой и радостной жизни. Это были дары Господа - тот самый "хлеб насущный" в божественном понимании, который он даёт каждый день тем, кто искренне и беззаветно верит в Него, стремится к нему всем сердцем, живёт по Его законам.

Наверно только в Эдеме было такое же изобилие, но здесь ещё были, в отличие от Эдема, в неограниченном количестве и разнообразии яблоки без всяких запретов.

Они шли, заходя в лежащие на их пути селения и городки. Молва бежала впереди их и везде, куда они заходили, Его уже ждали. Им предоставляли кров, пищу, полный отдых и заботу.

Иисус, чаще всего где-нибудь в тенистой рощице, располагаясь прямо на траве, читал свои проповеди, своё Слово, хотя правильней было бы сказать - просто разговаривал с людьми, исцелял всех страдающих, которых везде было много. Некоторые, очарованные Им, присоединялись к каравану, шли следом.

Он старался не отрываться от растущего каравана, хотя свободно мог перенестись в любое место. Однако всегда держался впереди, чуть в отдалении от головы сопровождающего Его людского потока.

Были отдельные случаи, когда Он обгонял всех на несколько стадий или даже субботних путей, если это было Ему необходимо, но потом, присев, дожидался своих спутников. Так, однажды, зная, что впереди у дороги расположен колодец, и к нему от селения идёт женщина, Он в несколько шагов преодолел неблизкое отделяющее Его от колодца расстояние, и присел на камень неподалёку.

Женщина, выйдя из-за бугра, сначала смутилась, увидев чужого человека в удалённом месте, но, присмотревшись, увидела, что Он необыкновенно хорош собой и никакого зла от него не может быть. Она хорошо знала мужчин и, поправивши волосы и выправив осанку, смело продолжила путь.

Иисус, дождавшись, пока она зачерпнула воды, попросил у неё пить.

- Как ты, Иудей, просишь пить у меня - сирофиникинянки, язычницы - удивилась она.

- Я хочу пить, а у тебя есть вода. А всё сверх этого - лукавство и безумие. Разве не так?

Она была не глупа. Он знал это.

- Удивительно ты говоришь. Истинно так и есть. Кто же ты, странник? Может быть, войдёшь в дом мой, отдохнёшь с дороги. Вижу, ты устал от пути.

- А что же муж твой?

- У меня нет мужа.

- Правду ты сказала, нет у тебя мужа. Был, и не один, а сейчас у тебя только больная мать, лежит уже давно, ни жива и ни мертва, и это твоя забота.

Только тут она догадалась, Кто это. Весь Его облик, Его слова, слухи, с недавнего времени дошедшие до селения, всё это сошлось в её сознании в единый клубок, из которого возросла одна мысль - Он - иудейский Мессия. Её быстрый ум сразу увидел благо в этой случайной, или не случайной, встрече.

- Господи, знаю, кто Ты - пророк. Ты несёшь Слово вашего Бога людям и исцеляешь страждущих. Не исцелишь ли ты мать мою? Она совсем измучилась, и меня измучила, лежит уже давно, как Ты сказал, ни жива и ни мертва.

- Исцелена уже мать твоя, женщина. За воду, которую ты мне дала. И за кров твой. Вон показались идущие со мной, мы войдём в ваше селение. Ты нас поведёшь.

Подошедшие спутники Его стали располагаться на короткую остановку у колодца, чтобы утолить жажду и присесть на малое время. Некоторые удивлялись, что Он разговаривает с сирофиникинянкой-язычницей, в основном это были те, кто недавно примкнул к каравану, и никогда уже не оставлявшие Его без присмотра книжники и фарисеи, для них это было неслыханное нарушение законов.

Финикийская религия считалась изуверской даже у ярых приверженцев древних иудейских обрядов с массовыми жертвоприношениями и всесожжениями. Любые контакты с язычниками Финикии были большим грехом для израильтян. Многие из последовавших за Иисусом законников с большой опаской решились на это.

Но они не смогли оставить Его без своего внимания - в языческих землях они надеялись собрать особенно много свидетельств против Него. Они были состоятельными и могли позволить себе вьючных животных для своей поклажи, а то и для себя самих. Некоторые даже имели повозки.

На Иисуса посыпались упрёки. Самые твердолобые и фанатичные не смогли сдержать накопившиеся за эти дни обвинения Его в нарушении заповедей и законов, впрочем, вполне возможно, они показывали этим своё усердие в выполнении поручения, данного им первосвященниками - такая манера поведения уже вошла в кровь у фарисеев. Наиболее тяжёлый грех, по их мнению, заключался в регулярном нарушении Им и Его приверженцами заповеди о субботе.

- Сказано в Законах - шесть дней делай дела твои, а в седьмой день покойся, оставляй землю и виноградники в покое, а Ты и Твои люди ходили в субботу в виноградники, собирали и ели его.

- О, род неверный и развращённый!- не сдержался Иисус. - Доколе буду терпеть вас? Доколе буду с вами?;

Разве запрещал Господь, Отец наш Создатель, Адаму и Еве срывать и есть плоды эдемские в какой-то день? Или не может мать сорвать своему чаду гроздь винограда в субботу, чтобы покормить его? Создана суббота для человека, а не человек для субботы;

Вы настолько ослепли в своём слабоумии и чёрствости сердец ваших, что совсем забыли об истинных Законах Божьих, заменили их своими языческими правилами. Вместо почитания Бога в субботу в храмах ваших вы сжигаете несчастных, ни в чём не повинных животных, и питаетесь их мясом. Это мёртвая пища, она полна смерти, страха и предсмертного ужаса. Все ваши болезни от этой пищи. Откажитесь от неё, пока не поздно, питайтесь живыми божественными плодами - их создал Господь для человеков;

Где ты, Аарон Левит? Твои ноги болят от мяса. Мясные соли отлагаются в суставах, разрушают их. А твоя спина, Феофил, тоже болит от мясной кислоты, она задерживается в мышцах, в плоти человеческой;

Вы забыли Бога, вспоминаете о Нём только в субботу, идя в Храм. Но этот ваш бог не истинный Бог, истинный Бог - Добро и Любовь. Любовь ко всему, к ближнему, и даже к врагам. Это первая Его Заповедь - люби ближнего своего как самого себя;

Храм Господу должен быть в сердце выстроен, чтобы не ходить по синагогам, не искать Господа там, где Его, может быть, и нет, а всегда иметь при себе и всегда Его слышать, а не только по субботам, отложив все дела. Если хотите в субботу совершать подношения Богу, то помогайте бедным, униженным и нищим, это самое благое для Бога деяние, а не сжигайте несчастных животных, Он уже много раз говорил, что Ему не нужны всесожжения.

Эти беседы выводили Иисуса из равновесия. Он чувствовал, что его противников они не убеждают, а только озлобляют. Им не нужна была истина, мудрые понимали, что Он прав, и это озлобило бы их ещё больше, если бы такие оказались в их числе. Но при подборе этой группы мудрость не принималась во внимание, она, скорее, была помехой в исполнении порученного дела.

Иисус понимал, что мечет бисер перед свиньями, Ему была противна роль спорщика, убеждающего в очевидных истинах, понятных каждому здравомыслящему и непредубеждённому человеку. Он вынужден был становиться толкователем Торы, её духа, превращаться в такого же сухого книжника, как и те, с кем Он спорил. И при этом все Его пламенные речи приводили к обратному результату - они не слышали Его, думая только об одном - о сборе свидетельств против Него.

Они разошлись, не сблизившись ни на перст, Иисус пошёл впереди с сирофиникинянкой, весь караван последовал за ними.

Дом её оказался довольно большим, и вообще она не бедствовала. Наверно её последний муж оставил ей исправное хозяйство, приносящее доход.

Мать её ждала у дома, как ни в чём не бывало, будто и не лежала много дней при смерти. Это ещё добавило ей радости к той, что уже была в ней от оказанного Иисусом внимания. Они с матерью кинулись собирать стол, доставать все запасы, чтобы усладить пребывание своего Спасителя и Его спутников под своим кровом.

Иисуса, как самого дорогого гостя, усадили во главе, он преломил хлеб, раздал самым близким, бывшим всегда при нём - матери, другим галильским женщинам, хозяйкам. Пока длилась трапеза, во дворе собирался народ. Всем хотелось посмотреть Мессию, о котором столь много говорили в последние времена, послушать его речи. Набралось немало страдальцев, ждущих облегчения своих мук, все уже стали свидетелями чудесного исцеления матери хозяйки дома.

Закончив трапезу, Иисус вышел к людям, сел к ним в просторном дворе и начал говорить. Ему не нужен был отдых, его отдыхом и пищей было творить волю Пославшего Его и совершать дело Его.

Начал Он с простых житейских бесед, рассказывал о том, как они шли по благодатным землям, и как Господь давал им животворящую пищу, плавно и связно перешёл к Учению Божьему и заповедям.

В этом гостеприимном селении Он пробыл недолго. Впереди было ещё много земель, которые надо было обойти. Уходя, Он говорил хозяйке:

- Вижу, ты хочешь идти за Мной. Не ходи, не надо. Тебе трудно бросить свой дом, как другие женщины, идущие за Мной, всё оставили. Ты будешь болеть за свою оставленную мать. Вижу твою любовь. Она не такая, что нужна Богу. Твоя любовь земная, для себя, а Бог ждёт Любви ко всем людям, ко всем слабым, униженным, даже к врагам своим.

И пошёл Он дальше, и дошёл до Тира. В Тире Он учил и исцелял.

Из Тира Он пошёл в Сидон. В Сидоне Он говорил Слово Божьё и лечил страждущих.

Из Сидона Он пошёл в Кесарию Филиппову. Там Он говорил людям Истину и избавлял от недугов.

Из Кесарии Он, ведомый Голосом, вернулся в Капернаум.

В Капернауме Его уже ждали ученики, они тоже в эти дни закончили обход иудейских земель и ещё не успели отдохнуть с дороги. Они были очень воодушевлены своими успехами. Бог помогал им в исполнении своих миссий - давал силу исцеления и вкладывал нужные слова в их сердца.

Не в силах сдержаться, они с восторгом рассказывали Иисусу, как проходило их служение, что они сделали и чему научили. Все они на этом божьем промысле пока избежали гонений, но зато тяжёлая доля досталась Иоанну Крестителю - тетрарх Ирод Антипа жестоко казнил его, отрубив голову, по женскому капризу. Это известие омрачило общую радость от встречи и от успеха в их предприятии, к тому же ясно продемонстрировало постоянно висящую над ними опасность.

Иисус, заботясь о своих учениках, отправил их в пустынное место отдохнуть от дел, сам тоже хотел уединиться и побыть один. Но это оказалось очень трудно.

В своих хождениях по Палестине они подняли все народы. Многие сразу следовали за ними, но ещё больше - чуть погодя, завершив самые срочные дела, или после недолгих раздумий, снимались с родных мест и шли туда, где, по вездесущим слухам можно было найти Мессию и Его учеников. На берегах Галилейского моря собирались тысячи жаждущих видеть и слышать Его и страдающих от болезней, немощей и недугов. Они ходили толпами и искали Его.

Иисус видел их с горы, где молился в уединении, и из лодки, плывя на восточный берег. Он, полный сострадания, смотрел на эти толпы, которые были изнурены и полегли, как овцы без пастыря. Он решил вернуться к ученикам. За Ним следовали все, мимо кого Он шёл, и к ним прилеплялись многие из других городов и земель. Придя в пустынное место, где скрывались Его ученики, он сел и, усадив народ, стал говорить.

- Вы, кто оставил свой дом, и всё в доме своём, и жену и брата, и всех родных, вы, кто избрал трудный путь, следуя за Мной и за Словом Моим, вы благословенны будете, ибо труден путь к совершенству и к Царству Небесному, и легка дорога в пропасть греха и падения. Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие ленивые сердцем и слабые духом и волей идут ими, но тесны врата и узка тропка, ведущая в жизнь вечную, и только крепкие духом и волей, ищущие и труждающиеся, находят их;

Всякого, кто слушает слова Мои и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот; и он устоял, потому что основан был на камне;

А всякий, кто слушает слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое.

Иисус говорил в своей обычной манере - простыми и понятными притчами, адресованными неискушённому в премудрых книжных беседах народу. Он уже давно, по велению Голоса, выбрал этот способ общения, и неизменно добивался успеха - все его понимали и с удовольствием и большим интересом слушали. Говорил Он проникновенно, негромко, певучая речь Его текла плавно, и везде, на любом удалении была слышна одинаково отчётливо и громко.

- Вышел сеятель сеять - продолжил Он свои притчи. - И когда он сеял, иное посеянное упало при дороге, и налетели птицы, и поклевали то; иное упало на места каменистые, где не много было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока; когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние, и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать;

Кто имеет уши слышать, да слышит, кому дано слышать и разуметь, тому приумножится, а кому не дано, у того отнимется и то, что имеет;

Вот толкование этой притчи: ко всякому, слушающему слово о Царстве и не разумеющему, приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его: вот кого означает посеянное при дороге; а посеянное на каменистых местах означает того, кто слышит слово и тотчас радостно принимает его, но не имеет в себе корня и непостоянен: когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняется; а посеянное в тернии означает того, кто слышит слово, но забота века этого и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно;

Посеянное же на доброй земле означает слышащего слово и разумеющего, который и бывает плодоносен, так что иной приносит плод во сто крат, иной в шестьдесят, а иной в тридцать;

Знаете ли вы, что такое Царство Небесное, какое это сокровище, и счастье, и блаженство, дороже в семижды семьсот семьдесят семь крат всех вместе сокровищ земных?;

Оно подобно купцу, ищущему хороших жемчужин, и, как нашёл он самую драгоценную жемчужину, лучше всех других, пошёл, и продал всё, что имел, и купил её, и стал во сто крат богаче;

Или подобно Царство Небесное бесценному кладу, скрытому на поле, и нашедший его утаил, от радости о нём идёт и продаёт всё, что имеет, и покупает поле то, и, взяв клад, умножает своё богатство многократно;

А знаете ли вы, из чего вырастает Царство Небесное? Оно может быть подобно зерну горчичному, которое человек посеял на поле своём, это значит, он принял в сердце своё Слово Божье. Зерно горничное меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков, и становится деревом, и прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его. Так и человек, принявший Слово, следующий ему, живущий по Слову Божьему, строит в своём сердце Царство Небесное, и живёт в нём свободно и счастливо из века в век, не зная бед и печалей;

Или оно подобно закваске, которое, взявши, положили в три меры муки, и от него вскисло всё, так и Слово, попав в сердце доброе и любящее, преображает всего человека, и становится он очищенным и совершенным, подобным ангелам, живущим в Царстве Небесном;

А вот притча для рыбаков, ловцов рыб неводом: Царство Небесное подобно неводу, закинутому в море и захватившему рыб всякого рода, который вытащили на берег и, севши, хорошее собрали в сосуды, а худое выбросили вон. Так будет при кончине века: праведные будут отделены от злых, всех злых и неправедных ввергнут в печь огненную: там будет плач и скрежет зубов;

И ещё одна притча для сеятелей: Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своём; когда же люди спали, пришёл враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушёл; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Пришедши же рабы домовладыки сказали ему: господин! Не доброе ли семя ты сеял на поле твоём? Откуда же на нём плевелы? Он же сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдём, выберем их? Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы; оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою;

Кто не уразумел, слушайте разъяснение этой притчи: сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; поле есть мир; доброе семя это - сыны Царствия, а плевелы - сыны лукавого; враг, посеявший их, есть дьявол; жатва есть кончина века; а жнецы суть Ангелы;

Кто имеет уши слышать, да слышит:

Его певучая речь текла над холмами и лугами, проникала в сердце каждого, утоляла жажду, мучившую их долгие годы в ожидании Мессии, эта жажда двигала ими, подняла их, оторвала от дома и привела сюда. Живительная сила и любовь, которыми насыщены были Его слова и речь, исцеляла больных и недужных, очищала их от грехов и дурных мыслей и желаний. Невозможно было остаться прежним, видя и слыша Его в эти минуты единения со всем смертным, отпадшим от Бога, человечеством.

Однако несовершенен отошедший от Бога человек - солнце стало склоняться к горизонту, и Он почувствовал утомление в людской массе. Время было позднее, вблизи не было ни городов, ни селений, а народ, следовавший за Ним, в радости, что Он опять с ними, позабыл запастись едой.

Ученики, более близкие к земным потребностям и заботам, стали спрашивать Его: не пора ли отпустить народ, чтобы поискал себе пищу?

- Не нужно им идти, вы дайте им есть.

Но они, расспрашивая народ, нашли у одного юноши только пять хлебов и две рыбы, захваченные им в дальний путь.

Иисус попросил принести хлебы, велел рассадить всех людей рядами. Оглядев весь необъятный склон, усаженный людьми, Он обратился к небу, воздав молитву благодарения, благословил хлеб, торжественно преломил его и раздал ученикам. Те понесли хлеб по рядам и разносили, пока не дошли до последнего человека в последнем ряду. После того, как все насытились, собрали остатки, и набралось их двенадцать коробов.

Иисус смотрел, как ученики разносят хлеб, как раздают его людям, видел их чувства и ощущения, мог проникнуть в их сознание, ощущал вместе с ними чувство голода и сытости, утомления и свежести, мог воздействовать на их сознание. Это было проще, чем, например, сколотить руками табуретку.

В этих хлебах, преломлённых Его рукою, люди вкушали Дух Господа, Его Любовь, истину Слова Божьего.

Но множество их, самых неуравновешенных и восприимчивых, поражённых чудом насыщения пяти тысяч голодных пятью хлебами, уверовав, что перед ними пророк-чудотворец, хотели уже сейчас сделать Иисуса царём. Он, чувствуя это, и желая помешать, отправил учеников своих в лодку, чтобы плыли на другой берег, отпустил так же и народ, а сам взошёл на пустынную гору помолиться наедине, побыть с Отцом своим.

В четвёртую стражу ночи пошёл Иисус к ученикам своим; они были уже на середине озера, и волны, поднятые встречным ветром, били перегруженную лодку. Иисус шёл по воде, и они, напуганные высокими волнами, ещё больше испугались, увидев идущего по воде и приняв его за призрака, предвещающего их погибель.

- Не бойтесь, это Я - ободрил Он их.

Пётр первым пришёл в себя, а, может быть, наоборот, совсем потерял разум.

- Господи, если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде! - взмолился он.

- Иди.

Пётр безрассудно перешагнул борт и пошёл к Иисусу, но свежий порыв ветра бросил горсть холодных капель ему в лицо и освежил его разум. Пётр огляделся и, увидев себя посреди озера, испугался и провалился в воду.

- Господи! Спаси меня - опять взмолился он.

Вытащив его из воды, Иисус стал укорять его:

- Маловерный! Зачем ты усомнился?

Он успокоил разбушевавшийся ветер, и лодка тотчас пристала к берегу.

И здесь в Генисарете продолжилось Его учение. Жители, ставшие свидетелями Его прибытия, немедленно разошлись собирать народ, все жаждущие и страждущие потекли к Нему, кто своими ногами, кого из немощных, расслабленных, и с прочими болезнями принесли. Придя, просили, чтобы только прикоснуться к краю одежды Его; он с великой любовью и сочувствием принимал всех, и многим достаточно было Его лучистого любящего взгляда и прикосновения Его исцеляющей руки, чтобы встать и идти, очищенными, полными сил и здоровья. Их вера помогала Ему исцелять их.

Когда всё окружающее пространство заполнилось пришедшими Он здесь же, на берегу, сидя в тени раскидистых деревьев, обдуваемый свежим бризом с озера, стал говорить:

- Слушайте и разумейте! Все болезни, недуги и немощи - от земли, от грехов и человеческих слабостей, от того, что падший человек отдалился от Бога, потерял Его из своего сердца. Кто мыслит только о земном, преходящем - чтo ему есть?, чтo одеть и где укрыться от дождя и ветра?, тот отпадает от Господа и теряет связь с Ним и Его покровительство. А кто чтит Его, думает о Небесном, для кого его тело, его плоть, его сердце - Храм Духа Господня, данного каждому при рождении, тот имеет самое дорогое сокровище в сердце своём - частицу Духа Отца своего, и того минуют все болезни и напасти, и он будет иметь и пищу, и одежду, и кров;

Всё земное бренно и преходяще, оно лишь пена плотской жизни, иллюзия низкого ума, а всё небесное, духовное есть действительность Царства Небесного, оно вечно и незыблемо, истинно и нерушимо;

Не бойтесь потерять дом и имущество, не бойтесь дождя и ветра, болезней и утомления, не бойтесь смерти плотской, а бойтесь греха. Грехи ведут к смерти духовной, а какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит? Никакими богатствами и сокровищами не выкупит он назад своей души, а только всё его богатство утянет его в геенну огненную;

Истинно говорю вам: трудно богатому попасть в Царство Небесное; легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божье;

Ибо придёт время, и с каждого спросится по делам его, и никакие грехи его не будут скрыты, как и все его добрые деяния, и каждому воздастся по делам его;

Не ждите, не оставляйте искупления грехов своих на потом, в конце жизни или перед Судом, спешите творить добро, делайте добрые дела, ибо что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, и что вы разрешите на земле, то будет разрешено на небе;

Миритесь с врагами своими, пока вы ещё на пути с ними в земной жизни, отдавайте долги ваши и прощайте тем, кто не может вам отдать свои;

А, творя добрые дела, не трубите об этом повсеместно, иначе не будет вам награды от Отца нашего Небесного, и, давая милостыню, делайте это тайно: пусть левая рука ваша не знает, что делает правая;

Всё доброе делайте втайне, и Отец ваш, видя тайное, воздаст вам явно.

Говоривши всё это, и многое другое, Иисус видел в стороне несколько иудейских старшин; они слушали и не осмеливались подойти, а Он видел, что они имеют что-то сказать Ему. Обратившись к ним, Он спросил, какую нужду они имеют.

Они ответили, что их сотник - очень добрый человек, любит народ, и построил им синагогу. У него очень болен слуга, лежит при смерти, но сам он считает себя недостойным придти к Иисусу и просить у Него исцеления своего слуги.

Иисус был тронут такой любовью к людям и к своим слугам, и немедленно отправился с ними к дому сотника, чтобы исцелить его слугу. И когда они недалеко уже были от дома, навстречу вышли друзья сотника - сказать Иисусу:

- Не трудись, Господи, ибо он считает себя недостойным, чтобы Ты вошёл под кров его, но скажи слово, и выздоровеет слуга его; ибо и он подвластный человек, имея у себя в подчинении воинов, говорит одному: пойди - и идёт; и другому: приди - и приходит; и слуге своему: сделай то - и делает.

Иисус был искренне удивлён такой вере, весьма редкой у начальников.

- Идите и скажите ему - как он веровал, да будет ему. Исцелён его слуга.

Обрадованные друзья сотника поспешили к нему.

А Иисус, исполнив все дела, учив народ и исцелив всех страждущих, опять отправился со своими учениками по дорогам Галили, дошёл до Тивериады, а оттуда, вкруг озера, пошёл на север.

Преодолев обрывистые скалы, перевалив гору, круто спадающую в озеро, они вышли на равнину, расстилающуюся почти на уровне воды. Прелестная живописная долина, поросшая ярко-зелёными рощами, под стать всей Галили, вся была изрезана множеством ручьёв, стекающих в озеро.

При входе в эту райскую долину им навстречу из маленькой деревушки вышла печальная процессия; выносили умершего юношу, он был один у матери; а она была вдова, и все её надежды были связаны с единственным сыном. Горю её не было предела.

Иисус не смог пройти мимо. Сжалившись над нею, Он подошёл, стал успокаивать:

- Не плачь, женщина, жив твой сын, только спит.

Подойдя к несшим, Он остановил их, и повелел:

- Встань, юноша, тебе говорю. Твоя мать зовёт тебя.

Мёртвый зашевелился, поднялся, будто пробудившись ото сна, сел на край одра и заговорил, зовя мать. Иисус взял его за руку и отвёл к вдове.

Всех охватил страх, опомнившись, они стали молиться, благодаря Бога, пославшего им всесильного пророка, и славя Иисуса. А Он поспешил дальше, и ученики Его за ним.

Они шли по зелёной Генисаретской равнине, заходя во все города и селения, лежащие на пути, вошли в Магдалу, откуда родом была Мария Магдалина, здесь Иисус учил народ христианским добродетелям и исцелял. Опять вошли в Генисарет, где Иисусу были очень рады, многие собрались слушать Его Слово и многие обратились к Богу. И везде он исцелял: слепые прозревали и глухие слышали, хромые ходили и прокажённые очищались, и мёртвые воскресали.

Идя по равнине вдоль берега, они вышли на узкую, высеченную в скалах тропинку, по ней прошли на северный пустынный берег. Повернув на север, Иисус зашёл в Хоразин, и здесь проповедовал Благую Весть и исцелял. Вернувшись и идя дальше, вдоль озера, вошёл в Капернаум, в нём Его тоже ждали и слушали Его Слово.

Из Капернаума, перейдя Иордан, Он вошёл в Вифсаиду. Это был родной город Петра и некоторых других Апостолов. В Вифсаиде они остановились на несколько дней. Иисус пожелал дать отдых всем, следовавшим за ним: женщинам, ученикам, и всем другим, утомлённым долгими и быстрыми переходами.

В один из вечеров, удалившись от народа в уединённом месте, он молился, говоря с Отцом Своим. Ученики и другие из близкого круга сидели неподалёку, некоторые из них тоже молились. Редко выпадали минуты, когда Он оставался в кругу самых близких и преданных Ему друзей, и редко имел Он случай говорить с ними без присутствия толп народа.

Неожиданно Он спросил их:

- За кого почитает Меня народ?

Апостолы не сразу нашлись, что ответить. Иоанн Заведеев, имеющий молодой и быстрый ум и решительный характер, сказал первый:

- За воскресшего Иоанна Крестителя.

Иаков, брат его, добавил:

- А иные за Илию.

После выжидательной паузы Нафанаил Варфоломей тоже вставил слово:

- Другие говорят, что один из древних пророков воскрес.

Иисус, оглядев их испытующим взглядом, задал главный вопрос:

- А вы за кого почитаете Меня?

Они молчали, может быть, не решаясь прямо высказать высшее откровение, посетившее их.

Пётр, старший, преодолев робость, отвечал:

- Ты - Христос, Сын Бога Живого.

Тёплым взглядом осветил Петра Иисус:

- Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах. И я говорю тебе, ты - Пётр, Мой краеугольный камень, и на этом камне Я создам Церковь Мою, и силы ада не одолеют её; а тебе дам ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах;

Но вы не сказывайте никому про то, что Я есть Иисус Христос, чтобы не соблазнился никто обо мне, ибо Я дам вам великое откровение, открытое Мне Отцом Моим и Ангелами Его: скоро д?лжно Мне идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убитым, и в третий день воскреснуть.

Апостолы со страхом и горечью слушали Его; они не смели усомниться в Его словах, но и то, что Он говорил, не укладывалось в их умах и сердцах. Они пошли за Ним, ожидая, что Он воссядет на трон и будет Царём, а они будут сидеть подле Него.

Простодушный Пётр, желая успокоить Иисуса, подошёл к Нему и как малому ребёнку стал говорить слова утешения:

- Будь милостив к Себе, Господи! В твоих силах отвратить любое зло, да не будет этого с Тобою!

Иисусу стало горько, что первый Его Апостол не воспринял сказанного Им ни умом, ни сердцем.

- Эх, Пётр, Пётр, сатана в тебя вошёл и соблазняет Меня, потому что думаешь не о том, что Божье, но что человеческое;

И опять обратился к ученикам:

- Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, возьми крест свой и следуй за Мною; ибо, кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет её, а кто пожертвует её за Христа без остатка, тот обретёт её в небесной жизни вечной. И кто постыдится Меня и Моего Слова в роде этом прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда придёт к славе Отца Своего со святыми Ангелами;

Истинно говорю вам, некоторые из стоящих здесь ещё при земной своей жизни увидят Царство Божье, пришедшее в силе.

Всем запали слова эти в душу, но не все поняли их, не зная, какое Царство они увидят, и как они его увидят, и что означают слова Иисуса.

Прошло несколько дней. Иисус в эти дни часто уединялся, много говорил с Отцом Своим. Приближались великие события. Он готовился к встрече их.

Однажды Он отозвал в сторону Петра и братьев Заведеевых, Иакова и Иоанна, и повёл их за собою на пустынную гору.

- Стойте здесь, смотрите и ничего не бойтесь - Он оставил их вблизи, Сам взошёл на самую вершину.

Помолившись, он обратился к небу, оттуда сошёл луч и осенил Его. И тотчас Он преобразился, лицо Его просияло, как солнце, и ярче солнца, вся его одежда, фигура, стала ослепительно белой, почти невыносимой для человеческого глаза. В лучах спустились к нему такие же яркие, ослепительно белые Моисей и Илия, они трое стояли на вершине и беседовали.

Ученики, ни живы, ни мёртвы, стояли на расстоянии, боясь шелохнуться, дохнуть. Они были на грани беспамятства, ибо невозможно было видеть это сияние и испытывать такое блаженство смертному человеку.

Иисус, оставив Моисея и Илию, подошёл к троим. Пётр, не найдясь, как выразить свой восторг, желая продлить минуты неземного блаженства, предложил:

- Господи! хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии.

В это время над ними опустилось облако, ещё ярче, чем фигуры Иисуса, Моисея и Илии; и голос зазвучал из него:

- Сей Сын Мой возлюбленный, в Котором Моё благоволение; Его слушайте.

Нервы учеников не выдержали, они упали на землю, прикрывши головы и уши руками.

- Не бойтесь, вставайте.

С опаской они осмотрелись; всё вернулось, как было - облако исчезло, Иисус стоял над ними один в прежнем своём виде. Они встали, пошли за Иисусом вниз с горы. Некоторое время шли молча, не в силах говорить и что-либо думать. Спустившись до середины, Иисус, обратившись к ним, сказал, запрещая, чтобы они никому не рассказывали о том, что видели, пока Сын Человеческий не воскреснет из мёртвых.

Это была для них новая загадка и тайна: как это - воскреснет, и что это значит?

Они стали спрашивать:

- Как же книжники говорят, что прежде смерти Сына Человеческого и воскресения Его должен придти Илия?

- Правда, Илия должен прежде придти и устроить всё - отвечал Иисус. - Но говорю вам, что Илия уже пришёл, и не узнали его, и поступили с ним, как хотели, так и Сын Человеческий пострадает от них.

Да, так и было: Пётр и братья поняли, что Илия был - Иоанн Креститель. И как жестоко поступили люди с Иоанном, все знали, но неужели такая же участь ждёт и Иисуса? Ведь Он всемогущ, Он может рассеять целую вражескую армию, Он одним взглядом, простым своим присутствием изгоняет самых буйных бесов, сколько бы их ни было, хоть легион. Что же должно произойти, как могут Его взять? Если только Он Сам это позволит, Сам принесёт себя в жертву!

Но эти ученики Его были слишком просты, чтобы ответить на такие вопросы.

В молчании и раздумьях спустились вниз. Здесь, как обычно, клубился народ, но на этот раз царило какое-то оживление. Люди, увидев Его, приветствовали, расступаясь перед Ним. В центре толпы стояли ученики, книжники, ещё какие-то люди, что-то шумно обсуждали.

Иисус подошёл к ученикам:

- О чём спорите с ними?

Вперёд выступил один из народа:

- Учитель! - взмолился он. - Я привёл к Тебе сына моего, одержимого духом немым. Где ни схватывает его, повергает его на землю, и он испускает пену, скрежещет зубами своими, и цепенеет. Говорил я ученикам твоим, чтобы изгнали его, и они не могли.

Ученики, смущенные, стояли кучкой в стороне, переступая с ноги на ногу. Иисус укоризненно оглядел их. Некоторые из них имели много веры, но мало разума, умения и терпения, другие - много разума, но мало веры, заменяя её бесполезной и бессильной житейской мудростью.

- О, род неверующий! доколе буду с вами? доколе буду учить вас? Приведите страдальца ко Мне.

Из толпы вывели безвольно волочащегося неровной походкой юношу. Как только он увидел Иисуса, его затряс приступ: овладевшая им тёмная сущность не выдерживала близости очищающего потока, льющегося от Сына Божьего. Беднягу трясло, он упал на землю и, корчась, бился в пыли, испуская пену.

Искренне желая помочь ему, Иисус чувствовал какую-то помеху.

- Как давно это сделалось с ним? - спросил Он.

- С детства - ответил его отец. - Многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его в огне или утопить в воде. Если что можешь, Господи, помоги нам, сжалься над нами!

Маловато было в нём веры, это и мешало Иисусу.

- Если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему - подсказал Иисус.

Тотчас отец юноши воскликнул со слезами:

- Верую, Господи! помоги моему неверию.

Тут же Иисус почувствовал умножение сил, и для полного и окончательного совладания с нечистью сказал повелительно:

- Дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него вон и впредь не приближайся к нему.

Юноша ещё сильней забился, но быстро затих и лежал неподвижно и безмолвно. В толпе прошелестело - умер! умер!

Иисус подошёл к нему, взял его за руку. Юноша, совсем обессиленный, с трудом поднялся, однако движения его стали скоординированными, без какой либо тряски и дрожания. Иисус отвёл его к отцу и передал ему, Сам сразу же удалился к своим ученикам.

Они всё ещё обсуждали свою неудачу. Желая выяснить причину, обратились к Нему:

- Почему мы не могли изгнать его?

- По неверию вашему - повторил Иисус то же, что говорил им уже. - Ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе этой: переместись отсюда туда, и она перейдёт; и ничего не будет невозможного для вас.

Сомнения

Между тем Иисусом в последние дни постоянно владели сомнения: Его миссия готова была перейти в следующую фазу, уже не за горами был её завершающий, коронный и ужасный акт. Он знал всё, что Его ждёт. Но Его страшили не физические и нравственные испытания, через которые Ему предстояло пройти - к ним Он был готов с самого начала.

Люди, окружающие Его - вот за кого Он переживал. Простой народ, не желающий оставить Его, многие из них не мыслили свою жизнь без Него; более близкие - мать, другие женщины; множество учеников, полностью принявших Его Учение и готовых самостоятельно нести Его Слово людям, и, наконец, Апостолы, которых Он Сам выбрал и приблизил - все они рядом с Ним подвергались опасности и могли пострадать, а Ему этого не хотелось.

Апостолов надо было сохранить для последующей великой деятельности - им предстояло, обойдя все достижимые земли, создать новую Церковь. Они должны уцелеть не только физически, но и не сломиться духом после всех предстоящих тяжёлых испытаний. Да и о других следовало позаботиться.

А как переживёт всё Его Мать!?

За неё Он тревожился больше всего. При мыслях о ней тёплое человеческое чувство охватило Его. Он в своих высоких заботах обо всём человечестве совсем оставил её. Она покорно следует за Ним, оставив всё, отказавшись полностью от своей собственной жизни. Он - её жизнь, всю себя без остатка она всегда отдавала и сейчас отдаёт Ему, и не нужна ей жизнь без Него.

Иисус вспоминал, как они жили перед тем, как Он, уйдя из дома, отправился в мир исполнять то, зачем пришёл сюда, к людям; как они все последние годы, уже оставшись одни, на склоне дня, после дневных трудов, при тусклом свете лампадки вечеряли за столом. Им было хорошо вдвоём, они без слов понимали друг друга, так же, как и тогда, когда он только родился. Может быть она в Его зрелые годы и не достигала вершин Его размышлений, но земные, человеческие мысли Его она видела. И, насколько могла, пыталась предупредить их, позаботиться о Нём, как и любая Мать.

Но это уже давно ей не удавалось - Он отдалился от неё в своих важных, не отпускающих ни на минуту, делах.

Он огляделся. Опускались сумерки, все готовились к ужину, разбивались на группы, расходились по своим домам и временным пристанищам. Женщины уже ждали Его и всех самых близких к Нему, собирали на стол еду.

Он прошёл в дом, где они остановились, сел на своё место. Перед Ним уже лежал хлеб, который Он обычно преломлял и раздавал.

- Мам, посиди со мной рядом - тихо позвал он Мать, пододвигаясь и освобождая место на скамье справа от себя. Она, немного удивившись, села рядом с Ним. Но, сразу поняв Его состояние, очень обрадовалась. Её Сын снова был с ней, и так же любил её. А она уже начала думать, что Он в своих высоких заботах обо всём роде людском совсем отдалился от неё.

Иисус видел, как повлажнели её глаза, и в глубине души укорил себя - ведь ей так мало надо, как же Он забывает о ней? Он обнял её за плечи, прижал к себе, она, совсем непривычная к его ласке, склонилась головой на Его плечо - она была счастлива. Её Сын - самый лучший на свете. Он помогает всему роду человеческому и при этом не забывает о ней - своей матери.

Они сидели молча, как и раньше, давно, хорошо понимая друг друга, не обращая внимания на удивлённые взгляды окружающих, не привыкших к таким проявлениям земных чувств с Его стороны. Только в глазах Магдалины мелькнула женская ревность, или тоска, а может быть и зависть, Он и это заметил.

Опускалась ночь. Все разошлись, завершая свои дневные дела, укладываясь спать. Иисус уединился, поднявшись на гору, чтобы помолиться, поговорить с Отцом.

Проходя мимо кустов за домом, увидел затаившуюся молящуюся Марию Магдалину.

"Кается" - понял Он, не стал мешать, лишь послал ей силы, чтобы помочь преодолеть земные искушения.

Не спеша, погружённый в глубокие раздумья, плавным, скользящим шагом дошёл Он до вершины, присел на траву у корней раскидистого, полного жизни, дерева, прислонился спиной к его тёплому стволу. Он уже, подходя к этому месту, наполовину был не здесь. Обратив взор к небу, Он отпустил душу, совсем унёсся в благословенные миры Своего Отца.

Скоро Он совсем вернётся туда, к себе домой. Но до этого Ему предстоит пройти через самые тяжёлые страдания и муки, какие только могут выпасть на долю Сына Человеческого, и не только физические. Физические Он перенесёт, зная, что они кратковременны и скоро закончатся. Предстояло пройти ещё через муки нравственные - предательство, лжесвидетельства, неверие и непонимание, презрение и оскорбления - это было намного тяжелее.

Он обратился к Отцу за поддержкой, за умножением своих душевных сил, чтобы с достоинством преодолеть все испытания в полной мере, не сломаться и не сбежать - ведь Он мог в любой момент всё прекратить. Но тогда бы все лишения, страдания и всё, чего Он добился, оказалось бы напрасным, Миссия Его не была бы доведена до конца.

- Вспомни, как Ты заботился о своих овцах и козочках, берёг каждую живую душу - говорил Ему Отец. - Помоги так же сынам и дочерям человеческим, детям Моим заблудшим. Спаси их, возьми их грехи на Себя, укажи им дорогу, выведи их на путь истинный, только Тебе это по силам.

Каждое Его Слово было насыщено Божественной Силой, духовной энергией, придавало Иисусу уверенности в Себе. Полный решимости продолжить исполнение Своей Миссии, Он вернулся в земной мир, на вершину горы, к своему дереву, в своё тело.

Прочь сомнения и нерешительность, завтра Он пойдёт в Ерушалаим! Надо только хорошо продумать дальнейшие шаги. Бог, Его Отец, всегда направлял Его, Ему оставалось только воплотить в материальном мире в конкретных действиях, поступках и людях эти планы. Надо ещё найти надёжных, умных и верных помощников среди близких, среди учеников, на которых можно полностью положиться. Хотя бы одного, одного достаточно. Ему предстоит особая миссия, он не должен подвести.

Иисус быстрым шагом спускался с горы, идя к дому, у которого располагались на ночлег все Его близкие. Многие ученики уже спали прямо на траве, подстелив верхние плащи из грубой шерсти.

У каменной ограды, прислонившись к ней спиной, сидел кто-то, погружённый в раздумья. Рядом с ним Иисус разглядел ящик с пристёгнутым широким ремнём.

- Иуда - узнал его Иисус. - Что не спишь?

- И Ты не спишь, Раббуни - неопределённо ответил Иуда. Он уже издалека видел спускающегося с горы Иисуса.

- Много мыслишь - Иисус и без его ответа знал причину его бессонницы. - Во многой мудрости много печали, знаешь ли это?

- Как не знать. Потому и не спится.

Иисус не проникал вглубь его мыслей - что-то сильно угнетало Иуду, он, наверно, сам не смог бы объяснить, в чём его сомнение. Подсев к нему Иисус спросил прямо:

- Что-то гнетёт тебя - что же?

Иуда взглянул Иисусу прямо в глаза:

- Тебя что-то гнетёт - от того и я угнетён. Ты будто что-то должен сделать - а Сам не решаешься.

Его прозорливость удивила Иисуса, Он не ожидал такого от своих учеников, даже от этого.

Но разве не из-за его глубокого ума позвал Он за собой Иуду Искариота? И не ему ли Он уже тогда решил поручить самое важное и ответственное дело? Иуда уже наполовину понял всё сам. Ему не придётся долго объяснять. Вряд ли кто другой из Апостолов справится лучше его.

- А что другие? - всё-таки спросил Иисус.

Иуда понял, о чём Он спрашивает - он уже многое от Учителя понимал с полуслова.

- Они опять дорогою рассуждали между собою, кто больше - усмехнулся он. - Они всё решают, кто будет сидеть по правую сторону от Тебя, когда ты воссядешь на трон.

Да, об этом Иисус знал, и от этого ему становилось горько.

- А ты? - прямо спросил Он Иуду.

- Я? - Иуда опять взглянул Иисусу прямо в глаза. - Я вижу, Ты не очень торопишься усаживаться на трон - он помолчал. - И меня очень беспокоят Твои слова о том, что Тебе суждено пострадать от людей. Другие их не поняли и потому не запомнили, а я знаю - если Ты их сказал, то так и будет: И это меня гнетёт.

Вот оно что! Значит, и он был на горе? И всё видел и слышал.

- Не за себя ли боишься? - опять прямо спросил Иисус.

- Нет, мне чего бояться, я человек маленький. Мне только греха бояться. Ты сказал - кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет её, а кто пожертвует её за Христа без остатка, тот обретёт её в небесной жизни вечной. Претерпевший же до конца и не предавший будет спасен. Тебе Одному я верю, я же видел - Ты истинный Сын Божий.

"Отец Мой послал мне его" - подумал Иисус. Значит так тому и быть.

- А если Мне понадобится, чтобы Меня кто-то предал? - этот вопрос был ещё прямей, чем все предыдущие - почти в лоб.

Но Иуда его, конечно, не понял.

- Разве мало предателей? Вот книжники и фарисеи везде за Тобой ходят, всё высматривают, записывают - они охотно Тебя предадут и продадут. Да уже продают. Не знаешь ли?

- Знаю. От них Я и пострадаю. По Слову Божьему кто-то должен привести их со слугами их и стражей ко Мне.

Иуда спокойно выслушал, пока не вникая. Но его аналитический ум за несколько секунд всё соединил, сопоставил, проанализировав весь их разговор и все предыдущие события, и сделал вывод - он начал понимать. В глазах его заметалась тревога, лицо стало напряжённым, побледнело.

- Эй, Господи, не мне ли ты говоришь, что я должен предать Тебя?

- Нет, я говорю, что кто-то должен привести их со слугами их и стражей ко мне, так должно исполниться Слово Божье.

- Привести их к Тебе - не предательство. К Тебе любой может придти, все Тебя знают и Ты ни от кого не скрываешься: Хотя мог бы.

- Ты опять верно говоришь. Многие видели и теперь знают, что Я могу уйти от любых врагов, если хочу. Так было не раз, и ещё будет, пока не придёт время. Но когда придёт Мой час и суждено будет Мне идти с ними, тогда Я не стану уходить, и многие соблазнятся обо Мне - почему Я сдался врагам? Потому их должен привести Мой близкий человек.

- Ну и что?... Почему я?

- А кто же?.. Пётр? - он ничего не поймёт, и сделает всё не так, и вообще, когда меня поведут, он не сможет бросить Меня, пойдёт за Мной, но когда его узнают, он отречётся от меня;

Иоанн? - он бросится на них с мечом или палкой, что ему под горячую руку попадётся, и его тут же копьями заколют;

кто ещё? Ни в ком из них я не уверен, как в тебе. Тебя Отец Мой избрал - мне откровение было.

- Ну, приведу я их к Тебе, так ведь это не предательство.

- Ну да, верно говоришь, в тот час это не будет предательством. Но ты думай дальше. Потом, когда Меня осудят, и ещё позже, когда признают, кто Я был, все будут искать виноватого, чтобы на него всё свалить. Люди несовершенны, им всегда надо найти виновного.

- Такие люди меня не интересуют. Как Ты и Бог - Отец Твой, к этому отнесётесь? - вот что для меня важно.

- Твою жертву, твоё преодоление себя, Бог - Отец Мой, оценит как самое большое мужество, самое благое дело, на какое способен сын человеческий, и это все грехи искупит.

Иуда молчал. Иисус понимал, как ему тяжело, сколько мужества надо иметь, чтобы принять решение.

- Господи, Боже милосердный, дай мне силы преодолеть мои сомнения - вырвалось у Иуды. - Укрепи мой дух, укажи мне путь к истине, как мне превозмочь свои слабости: - он опять перешёл на страстный шёпот.

Иисус впервые видел его таким. Заглянув в него, он почувствовал, какая титаническая борьба бушует в его душе. Решалась судьба Иуды. Он столкнулся с испытанием, которое можно было сравнить только с тем, что предстояло Самому Иисусу Христу.

Иисус не стал стоять над ним - тихонько удалился, оставив Иуду наедине с Богом. Он мог очень просто, одним словом, одной мыслью, даже простым своим присутствием склонить Иуду, но Его первый и главный принцип был - человек должен сам принять решение, по своей свободе воли.

В Ерушалаим!

Короткая ночь прошла в размышлениях. Рано утром, с рассветом, Он шёл на гору, побыть наедине с Отцом Своим, помолиться и поговорить с Ним перед последним походом в Ерушалаим. Навстречу Ему спускался Иуда - просветлённый, решительный.

- Я иду с Тобой. До конца. Мне было видение. Я видел Царство Небесное. Это чудо, как там хорошо! Сущий рай!

Иисус понял, что он тоже провёл ночь в раздумьях. Не придя к решению, он пошёл среди ночи на гору, в надежде найти там разрешение своим сомнениям, может быть получить ответ на свои молитвы от Самого Всевышнего. И его ожидания оправдались - Бог услышал его молитвы.

- Иди, поспи немного - Иисус был рад за него и, любя его, заботился о нём. - Сегодня нам надо много пройти, мы идём в Ерушалаим.

Отпустив радостного Иуду, Сам Он пошёл на гору - побыть с Отцом, пока другие спали.

После молитвы и уединённого тихого пребывания среди дающей любовь и покой природы, вдали от людей, Он спустился вниз с горы, укрепившись в своём решении идти в Иудею. Приближался праздник поставления кущей, и многие уже ушли в Ерушалаим.

По дорогам двигались караваны паломников. Иисус, не желая смешиваться с толпами, пошёл через Самарию по тропам, которых избегали галилеяне и другие жители северных провинций. За Ним последовали только самые близкие, остальные либо ушли раньше другими дорогами, либо вернулись в свои жилища.

Ученики беспрекословно пошли за Ним, полностью полагаясь на Его волю и попечение, веря, что Он не допустит плохого. Однако неприязнь самарян к паломникам сказывалась и на них.

В некоторых селениях их не хотели принимать, видя в них евреев, идущих в Ерушалаим. Иаков и Иоанн - самые горячие среди Его учеников, предложили:

- Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошёл с неба и истребил их, как и Илия сделал?

- Оставьте - запретил Он. - Или вы забыли, что Сын Человеческий пришёл не губить души человеческие, а спасать?

Но, увидев Его и узнав поближе, некоторые были очарованы и захотели тоже следовать за Ним. Одному из них Иисус ответил:

- Лисицы имеют норы, и птицы небесные - гнёзда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову - Он уже давно покинул свой дом и не имел своего жилища.

Другому, тоже пожелавшему идти за Ним, но спросившему позволения прежде пойти и похоронить умершего отца, Он сказал:

- Предоставь мёртвым погребать своих мертвецов; только рождённые в духе достойны Царства Небесного.

Ещё один такой же попросился перед дорогой проститься с домашними. И ему Иисус ответил:

- Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадёжен для Царства Божьего.

Двигаясь без задержек, Он вскоре вошёл в Ерушалаим. Большой, полный богатых домов и роскоши, но лишённый простых красот природы, город, производил на него тягостное впечатление. Ещё более тягостное впечатление производили на него городские жители. В отличие от обитателей маленьких провинциальных городков и селений, в большинстве своём имеющих открытые души, не искушённых столичными мудростями и способных воспринимать свежие мысли, жители столицы погрязли в мирских суетных заботах, потеряли способность к открытым незакосневшим взглядам.

К тому же здесь сказывалось изобилие книжников, фарисеев, законников, храмовых священников и прочих служителей старых застывших ветхозаветных идолов. Они не допускали никаких отклонений от вбитых в их сознание догм, пресекали малейшие попытки оживить их, избавить от нелепостей, и сами доходили в этом до абсурда.

Иисусу горько было смотреть на это, его угнетало то, что сделали эти люди, слепые в своих душах, с Храмом - обителью Его Отца. В Храме всё было обращено на массовые жертвоприношения, на смерть и убийство. Для облегчения и непрекращающегося проведения этого жуткого бесчеловечного процесса в стенах Храма была развёрнута святотатственная торговля всем необходимым для всевозможных жертвоприношений.

Всё доброе и светлое, что шло от Иисуса, здесь было неуместно и дико. Исцеления, которые Ему случалось проводить в столице, постоянно преследовались и осуждались, Слово и Учение Его вызывали резкие возражения книжников, Ему приходилось вступать в дискуссии, толковать и разъяснять очевидные вещи, понятные любому младенцу.

Он вынужден был стать спорщиком, законником, толкователем Торы, Его поучения принимали вид пламенных диспутов. Из прекрасного рассказчика очаровательных, взятых из живой жизни, притч Иисус превращался в экзегета, подобного составителям Талмуда.

Всё это не проходило бесследно. Иисус чувствовал сгущающиеся над ним тучи, знал, что вся эта жреческая каста во главе с первосвященниками с самого начала увидела в Нём угрозу своему спокойствию и уже давно ищет случая уничтожить Его. В Его воле было предоставить им такую возможность, так же, как и избежать опасности, но Он не торопил события, продолжал свою очищающую, облагораживающую, приближающую приход Царства Небесного, деятельность.

Обычно Он стоял в портике Соломона у восточной стены Храма, сюда к Нему подходили, заводили с ним беседы, задавали вопросы о жизни. Он начинал говорить, люди собирались у колонн портика, слушали Его. Его Учение, манера изложения, и сам Его образ по-прежнему привлекали людей своей необычностью, живостью, добротой и любовью, сквозящей в них. Но народ боялся открыто показать свой интерес к Нему и Его Учению. Как только показывался кто-то из служителей Храма, люди спешили разойтись.

Со временем священники стали всё чаще мешать Ему, вызывать Его на спор, провоцировать резкие речи. Когда люди стали уже бояться подходить к Нему, слушать Его, он покинул Ерушалаим и ушёл в Перею, на берега Иордана. Там, в окрестностях Иерихона, раскинулся прелестный орошаемый оазис, напоминающий Иисусу Его родные места, цветущую, божественную Галиль.

Только здесь Он смог утешиться душой, забыть на время пыльную, жаркую, жестокую и бездушную столицу.

Здесь Он опять почувствовал Себя как дома, в своей стихии, к Нему вернулось Его прежнее самоощущение.

В окрестностях города Он со спутниками миновал слепого, просящего милостыню у дороги. Услышав шаги многих людей, тот стал спрашивать, что это за шествие. Ему ответили - Иисус Назорей с учениками. Слепой, много слышавший о Нём, решил не упускать счастливого случая, стал кричать:

- Иисус, сын Давидов! помилуй меня.

Его пытались успокоить, но велика была вера его, он не мог так просто отказаться от близкого исцеления, стал кричать ещё громче, зовя Иисуса.

Иисус поравнялся с ним:

- Чего ты хочешь от меня, Вартимей, сын Тимофеев?

- Сделай так, чтобы мне прозреть, Учитель! - взмолился Вартимей.

- Встань и иди, вера твоя спасла тебя - Иисусу было легко вернуть ему зрение при его большой вере.

Прозревший Вартимей, сам не свой от счастья, встал и последовал за Иисусом.

Народ в Иерихоне много слышал об Иисусе Христе, но мало кто из них видел Его. Многие вышли из домов, посмотреть на Мессию. Среди них был главный сборщик податей Закхей. Он был человек богатый, но при этом имел невысокий рост. Бегая вокруг толпы, окружавшей Иисуса, он не мог через их головы увидеть Его. Но велико было его любопытство, он забежал вперёд и влез на смоковницу, чтобы сверху увидеть Иисуса Христа.

Ничего подобного совершенно невозможно было представить в чопорной столице. Иисус, проходя под её ветвями и тронутый такой непосредственностью взрослого и солидного человека, поднял голову и обратился к нему:

- Закхей! сойди скорее, ибо сегодня мне надобно быть у тебя в доме.

Закхей, обрадованный, скатился с дерева и поспешил домой, чтобы по достоинству принять великого гостя. Безмерна была его радость, и он сказал Иисусу:

- Господи! половину имения отдам я нищим и, если кого обидел, воздам вчетверо!

- Вот и ещё одна погибшая овца спасена - промолвил Иисус. - Нынче пришло спасение и этому дому.

Отдохнув душой в Иерихонском оазисе, Иисус перешёл в Ефраим, ближе к пустыне. Здесь провёл Он некоторое время, собираясь с духом перед самым тяжёлым испытанием, добровольно взятым Им на Себя, для преодоления которого Он и пришёл в этот мир.

Мысли об исполнении спасительной миссии, её завершающего шага, не покидали Его всё это время. И при приближении праздников Пасхи, когда весь народ потянулся в столицу, Иисус опять пошёл в Ерушалаим - в последний путь.

Он принял окончательное и твёрдое решение. Это отражалось и в Его твёрдом и скором шаге - самом начале Его крестного пути, и во внешнем облике - жестах и движениях, и в жёстком взгляде, и в словах.

Он принял бой.

Он шёл на последнее решающее сражение.

Ученики не могли не заметить произошедшую с Ним перемену. На их робкие попытки узнать причину изменения Его состояния Он прямо повторил то, что уже говорил им не раз:

- Ныне совершится всё написанное через пророков о Сыне Человеческом, и предадут Его язычникам и поругаются над Ним, и оскорбят Его, и оплюют Его, и будут бить, и убьют Его, и в третий день воскреснет.

Но они опять ничего не поняли, каждый жил в своём мире, думал о своём, понимал Его слова по-своему, или вообще никак не понимал. И только Иуда Искариот помнил всё, о чём они говорили, и всё знал.

Иисус, приходя в Ерушалаим, обычно останавливался в доме Симона прокажённого - когда-то Он исцелил его, но прозвище так за ним и осталось. Симон и его сёстры - Марфа и Мария, всегда тепло принимали Иисуса с учениками - они были очень благодарны Ему и вообще были добрыми, гостеприимными людьми. Иисус любил бывать у них - здесь, в Вифании, на горе Елеонской, Он отдыхал от шумного, пыльного и суетного города, от споров и бесполезных словопрений, которые Ему постоянно приходилось вести в Храме с книжниками.

И в этот раз Он зашёл к своим друзьям. Хлопотливая Марфа сразу засуетилась, принялась готовить большое угощение, а Мария, сев у ног Иисуса, слушала Его.

Марфа стала ворчать:

- Господи! скажи ей, чтобы помогла мне.

- Марфа, Марфа - ответил ей Иисус. - Ты заботишься и суетишься о земном и преходящем, а одно только нужно - помнить о духовном. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё.

Спаситель

До Пасхи оставалось несколько дней. В эти дни всё и должно было произойти. Иисус был готов.

На рассвете Он спустился с горы и пошёл в Храм. Ученики, видя Его решительность и чувствуя, что предстоят великие события, поспешили за Ним. Приближаясь к Ерушалаиму, подошли к селению на склоне Елеонской горы. Иисус подозвал двух ближайших учеников, следовавших за Ним:

- Пойдите в селение, там тотчас увидите ослицу привязанную и молодого осла с нею, ещё не объезженного, отвяжите и приведите ко Мне. И если кто спросит вас: зачем отвязываете? Скажите ему: он надобен Господу.

Так было у пророков: вот, Царь твой грядёт к тебе кроткий, сидя на молодом осле, сыне подъяремной, и Иисус решил соблюсти все атрибуты предсказаний, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в Его намерениях.

Ученики пошли и поступили, как Он сказал. Когда они отвязывали, хозяева стали спрашивать: зачем отвязываете ослёнка?

Они отвечали: он надобен Господу.

И привели его, упирающегося, к Иисусу. Осёл же, завидев Иисуса, тотчас успокоился и встал, покорный. Иисус погладил его, шепнул что-то. Ученики же накинули свои одежды на ослёнка и усадили на него Иисуса.

Множество народа, сопровождающие и встречные, присоединяющиеся к шествию, постилали свои одежды по дороге под ноги ослу, и кому нечего было постелить, резали ветви с деревьев, и тоже стелили на дороге.

И весь следовавший народ пел гимны и восклицал: Осанна сыну Давидову! Благословен Царь грядущий во имя Господне! Мир на небесах и слава в вышних!

Так и дoлжно было по слову пророков и по псалмам.

Когда Иисус вошёл в ворота, по всему городу прошло возбуждение, и все спрашивали: кто это?

Идущие с Ним говорили: Иисус, пророк из Назарета Галильского.

Приблизились к Храму. Иисус не стал сдерживаться, дал полную волю долго копившимся чувствам, войдя, стал опрокидывать столы меновщиков и скамьи продавцов, а торговцев с покупателями выгнал вон, говоря:

- Сказано: дом Мой домом молитвы назовётся, а вы превратили его в вертеп разбойников.

Никто не осмеливался возражать, чувствуя Его безграничную власть и силу.

Прослышав о пришествии пророка, многие пошли в Храм, и среди них слепые, хромые, и прочие, жаждущие лицезреть Его, услышать Его Слово и Учение. Он исцелял страждущих и учил жаждущих истины.

Наблюдавшие за всем этим книжники и служители стали возмущаться тем, что многие, и среди них дети, глядя на творимые Им чудеса, восклицали, не сдерживая чувств: осанна Сыну Давидову!

Обращаясь к Иисусу они негодовали:

- Слышишь ли, что они говорят? Запрети им!

Иисус отвечал, издеваясь над ними:

- Разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей устроил Господь хвалу явленному Сыну Божьему.

Слышавшие это первосвященники и книжники утвердились в своём решении убить Его, а Он своими словами и действиями только приближал развязку.

Весь день Он господствовал в Храме - доме Отца Своего, говорил с народом, исцелял и учил. Он уже не таился по углам, не прижимался к колоннам, а стоял в центре и был за Царя.

Его противники, очевидно, не ожидали от Него такой смелости, напора и уверенности в себе. Первосвященники окончательно решились предать Его смерти, но не нашли пока удобного случая - Он весь день был с народом, и они не рискнули открыто взять его - это могло привести к неприятным и даже трагическим для них последствиям.

Народ вполне мог заступиться за него и даже поднять мятеж - в той обстановке это было вполне реально. Ерушалаим кишел последователями Вараввы, только недавно взятого и ожидающего своей участи. К тому же зелоты со всей Иудеи и дальних провинций постоянно пребывали в столице и только ждали случая начать крушить всё вокруг.

В этот день Иисус свободно ушёл из города, сопровождаемый толпами, рассеявшимися лишь перед Елеонской горой. Ночь Он провёл в Вифании.

Следующим днём с рассветом Он опять отправился в город. Выйдя очень рано, Он не стал ни пить, ни есть, и в пути попалась Ему у дороги раскидистая зелёная смоковница, и вспомнил Он, как на родине утолял Он голод и жажду её плодами. Но, подойдя, ничего не нашёл на ней - не пришло ещё время плодов.

- Что же ты не пожелала угостить Меня плодами своими? - огорчённый, обратился он к ней, как когда-то давно в родной Галили разговаривал с окружающими цветами, растениями, животными и со всеми творениями Божьими. - Не любишь ты меня - и пошёл дальше.

И такова была сила Его огорчения, умноженная глубоким погружением в Себя, что несчастная смоковница не вынесла и, поникнув листьями и ветвями, тихо засохла.

А в Храме Его уже ждали, и не только народ, но и первосвященники, старейшины и другие служители. Они не хотели допустить народ к Иисусу, не давая Ему возможности говорить с народом и учить его.

Оттеснив толпу, они приступили к Нему, пытая Его:

- А какой властью Ты учишь народ, и кто Тебе дал такую власть?

- Спрошу и Я вас, и, если ответите мне, то и Я вам отвечу: крещение Иоанново откуда было - с небес или от людей? - все их мысли были у Него как на ладони и Ему ничего не стоило запутать их.

Так оно и вышло - они рассуждали между собой: если скажем: с небес, то Он скажет нам: почему же вы не поверили ему? А если скажем: от людей - народ возмутится, ибо они почитают Иоанна за пророка. И, ничего не придумав, ответили Иисусу:

- Не знаем.

И Он им ответил:

- И Я вам не скажу, какой властью это делаю. Вы слепые вожди слепых, а если один слепой ведёт другого слепого, то оба упадут в яму.

Иисус был раздосадован тем, что они оттеснили людей и не допускают их слушать Его Слово, и решил вволю поиздеваться над ними, опозорить их перед народом, показать их глупость и ограниченность:

- А как вам кажется, в чём правда?: у одного человека было два сына; и он сказал первому: сын! Пойди сегодня работай в винограднике нашем. Но тот ответил: не хочу, а после, раскаявшись, пошёл. И, подойдя к другому, сказал ему то же. Этот ответил: иду, Государь; и не пошёл. Который из двух исполнил волю отца?

- Первый - ответили Ему.

- Истинно говорите вы, и Я говорю вам, что мытари и блудницы, поверившие Иоанну и принявшие от него крещение, вперёд вас идут в Царство Божье, они подобны первому сыну, вы же, напоказ служащие Господу, и видевшие всё это, не раскаялись после и не поверили ему, вы подобны второму сыну;

Выслушайте другую притчу - продолжил Он изобличать их. - Был некоторый хозяин дома, который насадил виноградник, обнёс его оградою, выкопал в нём точило, построил башню и, отдав его виноградарям, отлучился;

Когда же приблизилось время плодов, он послал своих слуг к виноградарям, взять свои плоды. Виноградари, схвативши слуг его, много прибили, много убили, а много побили камнями. Опять послал он других слуг, больше прежнего, и с ними поступили так же;

Наконец, послал он к ним своего сына, говоря: постыдятся сына моего. Но виноградари, увидевши сына, сказали друг другу: это наследник, убьём его и завладеем наследством его. И, схвативши его, вывели вон из виноградника и убили. Итак, когда придёт хозяин виноградника, что сделает он с этими виноградарями?

Благоразумные в житейских вопросах, фарисеи ответили:

- Злодеев этих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои.

Иисус продолжал развивать тему:

- Неужели вы никогда не читали в Писании: "камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла, это - от Господа, и есть дивно в глазах наших"?

Это был прямой намёк на толкование притчи: виноградник - народ Божий, хозяин виноградника - Бог, сын хозяина - Сын Божий, злые виноградники - нынешние первосвященники и служители при них. Камень, который отвергли строители, это Мессия - Иисус Христос, которого они преследуют.

Иисус продолжал уже без иносказаний:

- Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божье и дано будет народу, приносящему плоды его. И тот, кто упадёт на этот камень, разобьётся, а на кого он упадёт, того раздавит.

Это было уже предсказание - угроза.

Первосвященники и фарисеи, наконец, поняли, что Он о них говорит. Разъярённые, они хотели схватить Его, но побоялись стоящего вокруг народа, внимающего пророческим речам своего Мессии.

Иисус, между тем, продолжал свои прозрачные разоблачительные притчи:

- Царство Небесное подобно человеку царю, который сделал брачный пир для сына своего, и послал рабов своих звать званных на брачный пир, но они отказались придти. Опять послал других рабов, сказав: скажите званным: вот, я приготовил обед мой, всё готово, приходите на брачный пир. Но они, пренебрегши, пошли, кто на поле своё, а кто на торговлю свою. Прочие же, схвативши рабов его, оскорбили и убили их;

Услышав об этом, царь разгневался и, послав войска свои, истребил убийц тех и сжёг город их. Тогда говорит он рабам своим: брачный пир готов, а званные не были достойны, итак пойдите на распутье и всех, кого найдёте, зовите на брачный пир. И рабы те, вышедши на дороги, собрали всех, кого только нашли, и злых, и добрых, и брачный пир наполнился возлежащими;

Царь, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду, и говорит ему: друг! как ты вошёл сюда не в брачной одежде? И сказал царь слугам: возьмите его и бросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубовный;

Ибо много званных, а мало избранных.

При этом даже фарисеи поняли: брачный пир - пребывание в Царстве Небесном, званные - рабы Божьи, избранные - праведники, живущие по Законам Божьим; явившиеся не в брачной одежде - грешники. Не зная, что предпринять против Иисуса, они удалились во внутренний двор священников в Храме и совещались, как бы уловить его в словах и взять как преступившего законы.

Посовещавшись, послали к Нему своих учеников с иродианами. Те, явившись, притворились добрыми друзьями и спросили:

- Учитель! мы знаем, что Ты справедлив, и истинным путям Божьим учишь, и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лицо. Итак, скажи нам: как Тебе кажется? позволительно ли давать подать кесарю, или нет? Иисус, видя всё лукавство их, ответил:

- Что же искушаете Меня, лицемеры? Покажите мне монету, которою платите подать.

Они принесли Ему динарий с профилем Тиберия, римского императора, кесаря и слова: "Тиберий, кесарь, сын Августа бога".

- Чьё это изображение и надпись - спросил Он.

Они ответили:

- Кесаря.

- Итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божье Богу - заключил Иисус.

Опять они попали впросак со своими хитроумными провокационными вопросами. Для языческой монеты лучшее применение - вернуть её языческому императору. А Богу следовало отдавать всего себя, со всей своей верой и помыслами.

Озадаченные и проигравшие они, оставив Его, отошли.

Но на их место тотчас же заступили саддукеи - им показалось, что они смогли придумать такой каверзный вопрос, который непременно поставит Его в тупик и вынудит либо преступить закон своим ответом, либо позорно сдаться. Среди саддукеев утвердилось мнение, что воскресения не бывает, его придумали заблуждающиеся.

- Учитель - мягко, с мёдом в голосе, начал один из них. - Моисей сказал: если кто умрёт, не имея детей, то брат его пусть возьмёт за себя жену его и восстановит семя брату своему. Было у нас семь братьев: первый, женившись, умер и, не имея детей, оставил жену брату своему. Подобно и второй, и третий, и даже до седьмого. После же всех умерла и жена. Итак, в воскресении, которого из семи будет она женою? ибо все семь имели её.

Иисус смеялся про себя - их беспомощные попытки запутать Его вызывали у Него не более, чем сочувствие ограниченному человеческому уму. Многими путями, без всякого напряжения ума Он мог вернуть им их хитрый вопрос так, чтобы они сами же в нём и запутались.

- Заблуждаетесь, не зная ни Писаний, ни силы Божьей, ибо, воскреснув, ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают как Ангелы Божьи на небесах. А о воскресении мёртвых не читали ли вы у Моисея сказанного ему Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мёртвых, но живых.

Саддукеи смущённо молчали, а народ, слышав, дивился мудрости Его.

Фарисеи, в глубине души рады поражению их давних соперников в "учёных" спорах, с новыми надеждами заступили на их место. Один из них, очевидно, уверенный в своей мудрости и образцовом знании Писаний, спросил:

- Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?

Это был очень хороший и удобный вопрос для Иисуса, он давал Ему возможность высказать жемчужное зерно Своего Учения, при этом не нарушая никаких законов, ни древнего Писания.

- Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем и всей душой, и всем разумением твоим. Это первая и наибольшая заповедь. Вторая же, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На этих двух заповедях утверждается весь закон и пророки.

Фарисеи, саддукеи, законники и все другие исчерпали на этом свои скромные интеллектуальные возможности, и стояли молча. Ход был за Иисусом. Он спросил фарисеев, бывших ближе:

- Что вы думаете о Мессии? Чей Он Сын?

Вопрос был не случайным - он знал, как непримиримо относятся фарисеи к тому, что Его - простого человека из народа, по их мнению, народ называет Мессией, и Он Сам не возражает против.

- Давидов, - отвечали они.

- Как же Давид вдохновившись называет Его Господом, говоря: сказал Господь Господу моему: воссядь по правую руку Мою, доколе Я не положу врагов Твоих под ноги Твои? Итак, если Давид называет Его Господом, как же Он - сын его?

По мысли Иисуса следовало, что человеческое происхождение Мессии не имело решающего значения, важнейшим было то, что Мессия был при Господе, по правую его руку, и являлся Сыном Божьим, Господом мира.

Фарисеи ничего не смогли возразить. Но принять сказанное Иисусом было выше их сил.

Одержав полную моральную победу над всеми своими противниками, Иисус перешёл к суду над ними, начал громить их, открывая глаза народу и своим ученикам на их истинную роль и дела их:

- На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи. Итак, всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте, по делам же их не поступайте, ибо, говоря, они - не делают. Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людей; сами же перстом своим не хотят двинуть их. Все же дела свои совершают с тем, чтобы видели их люди. Расширяют "тефиллин" (повязки на лбу и руках со словами из Писания) свои и увеличивают кисти на одеждах своих; любят же первое место на званых обедах, и первые сидения в синагогах, и приветствия на площадях, и чтобы звали их люди: "равви";

Вас же пусть не называют "равви", ибо один у вас Учитель, вы же все - братья. И отцом своим не называйте никого, ибо один у вас Отец - Небесный. И пусть не называют вас наставниками, потому что Наставник у вас один - Мессия. Больший из вас да будет вам слугою. Ибо, кто вознесет себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится.

Иисус, сжав свою любящую натуру в кулак, обрушился всей мощью Своего Слова на лицемеров:

- Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное перед людьми! Ибо сами не входите, и входящим не даете войти;

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете дома вдов и для вида долго молитесь, за то примете бόльшее осуждение;

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя бы одного; и, когда это случается, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас;

Горе вам, вожди слепые, которые говорите: если кто поклянётся Храмом, то ничего, а если кто поклянётся золотом Храма, то повинен. Безумные и слепые! Что больше: золото или Храм, освящающий золото? Итак, клянущийся Храмом клянётся им и Живущим в нём. И клянущийся Небом клянётся престолом Божьим и Сидящим на нём.

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина и обошли более важное в Законе: правосудие, и милосердие, и верность. Это надлежит исполнять, и того не оставлять. Вожди слепые! Отцеживающие комара и проглатывающие верблюда!

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете снаружи чашу и блюдо, внутри же они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! Очисти прежде чашу и блюдо внутри, чтобы и снаружи они стали чисты.

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что вы подобны гробницам побеленным, которые снаружи кажутся красивыми, внутри же полны костей мертвых и нечистоты. Так и вы снаружи кажетесь людям праведными, внутри же наполнены лицемерием и беззаконием.

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророков и украшаете памятники праведных, и говорите: "если бы мы жили во дни отцов наших, мы не были бы сообщниками их в крови пророков". Тем самым вы свидетельствуете против себя, что вы - сыновья тех, которые убили пророков. Доведите же до полноты меру отцов ваших! Змеи, отродье змеиное, как убежите вы от осуждения в геенну? Поэтому и Бог премудрый сказал: "Вот Я посылаю вам пророков, и мудрых, и книжников. Иных вы убьете и распнёте, иных будете бичевать в синагогах ваших и гнать из города в город. Да придет на вас вся кровь праведная, проливаемая на земле: от крови Авеля до крови Захарии, сына Варахии, которого вы убили между храмом и жертвенником". Истинно говорю вам: все это придет на род этот.

Никогда еще Иисус не говорил с такой резкостью, никого не бичевал Он своим тяжёлым словом с такой беспощадностью. Но сейчас был особый случай: судил Он фарисейское лицемерие, а приговор подписывал себе. Он знал, что после этих судных слов у Него назад пути нет - первосвященники в своей партии уже обсудили все детали Его ареста, суда и казни.

Он явственно видел, как они, собравшись во дворе первосвященника Каиафы, дрожа и размахивая руками от ярости, сыплют проклятия на Его голову - это Его эмоции, излитые на них, мечутся между ними, от одного к другому, умножаясь, высекая искры и молнии, и словесный гром.

Он слышал пророческие слова Каиафы: ":лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб".

Слова эти были не от его слабого ума, а от Ангелов.

Со страхом и трепетом, сдерживая дыхание, слушали ученики и народ слова правды, и у многих из них открывались глаза на истинную сущность тех, кого они так почитали и кому верили. Слова Иисуса были настолько убедительны и правдивы, что рассеивали все сомнения.

Сам Иисус, после всего этого, обессиленный и опустошённый, отошёл к стене и присел на узкий выступ. Отрицательные эмоции вымотали Его, ничто Его так не утомляло, даже долгие изнурительные переходы в десятки километров, или массовые исцеления толп, часто выстраивающихся в бесконечные очереди. В тех случаях у Него была благородная цель - Он служил народу, здесь же Ему пришлось бороться с Собой, со своей добротой, с любовью к роду человеческому и к каждому отдельному человеку.

Но это было необходимо, это была часть Его Миссии.

Однако весь многосложный драматический спектакль на этом ещё не кончился. Несколько фарисеев, то ли отсутствовавших где-то, то ли настолько упорных и ограниченных, что так и не поняли происшедшего, решили устроить ещё одно испытание. Возможно, им показалось, что подвернувшийся им случай нельзя упускать: они вытолкали из-за своих спин женщину, растрёпанную, с беспорядком в одежде:

- Учитель! - опять приступили они к Нему. - Эта женщина взята в прелюбодеянии, а Моисей в законе заповедал побивать таких камнями. Ты что скажешь?

Зная доброту Иисуса, Его сострадание к падшим и вместе с тем разборчивое отношение к старозаветным законам, они рассчитывали поставить Его в тупик.

Иисус в этот момент отсутствовал - Он был со Своим Отцом, здесь оставалась лишь малая Его часть. Он не обращал на них внимания. Но они не отставали, повторяя свои вопросы. Иисус поднял глаза, оглядел вопрошающих, женщину, и промолвил:

- Кто из вас без греха, первый брось в неё камень - и опять ушёл в себя, прикрыв глаза и опустив голову.

В наступившем молчании сначала стоявшие позади, пятясь, мелкими шажками, удалились восвояси, потом и другие последовали за ними, и вскоре одна женщина осталась стоять перед Иисусом, ожидая его суда.

Он через малое время поднял взгляд:

- Где твои обвинители, женщина? Никто не осудил тебя?

- Никто, Господи! - ответила она.

- И я не осуждаю тебя, иди и впредь не греши.

Он, без всяких усилий преодолевающий в Себе плотские желания, с состраданием и пониманием относился к слабым, несовершенным сынам и дочерям человеческим, не имеющим сил побороть земные искушения.

Оглядевшись, он увидел, что народ, всегда толпившийся вокруг Него, разошёлся, очевидно, напуганный Его резкими обличительными речами. Лишь ученики топтались между колонн, не осмеливаясь нарушить Его размышления.

Поодаль, у стены стояли кружки для пожертвований, в них приходящие в Храм опускали в дни пасхального праздника ежегодный церковный взнос. Иисус обратил внимание на убого одетую женщину, опустившую в кружку две мелкие монеты, в то время как многие, остановившись, демонстративно и торжественно сыпали деньги горстями.

- Истинно говорю вам - обратился Он к ученикам, стоявшим поближе, - эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу. Ибо все от избытка своего положили, она же от скудости своей все, что имела, положила. Все, что у нее было на жизнь.

Эта жертва бедной женщины тронула Его сердце, вернула силы и равновесие духа, возвратила Его в этот мир. Ученики, видя Его преображение, пытались приободрить Его:

- Учитель, посмотри, как великолепен Храм, какими дорогими камнями и резными вкладами, какими золотыми пластинами он украшен.

Но Иисус видел другой Храм - Он знал, что недолго осталось стоят этому великолепию - скоро и Храм, и его стены, и весь город будет разрушен и сожжён.

- Придут дни - сурово вымолвил Он, - в которые из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне, всё будет разрушено.

Ученики никак не ожидали такого ответа и были подавлены мрачным пророчеством. Но сомневаться у них не было оснований - что Учитель сказал, то и случится. Каждому из них это предсказание запало в душу, они думали о нём.

Миновал ещё один день, и на день приблизилось время исполнения пророчеств. Пора возвращаться в Вифанию. Иисус вышел за ворота, спустился в долину Кедрона, перейдя поток, стал подниматься на Елеонскую гору. Только здесь ученики чувствовали себя в относительной безопасности - города они боялись. Учитель, вместо того, чтобы привлечь на свою сторону народ и с его помощью установить Царство Божье, и воцариться в нём, усиленно восстанавливал против Себя сильных мира сего и весь город. Люди уже боялись Его речей, боялись слушать Его и даже подходить к Нему. Не этого ждали ученики. Они начали сомневаться в своём Учителе.

Он всё это знал. Но через это надо было пройти, только так исполнится план Божий.

Медленно, погружённый в размышления, поднимался Он по склону. Большая часть учеников ушла вперёд, при Нём остались те же, что и всегда: Симон, Андрей и сыновья Заведеевы.

Он остановился, присел, обратившись к городу. У Его ног, под горой, раскинулся Храм. Вечернее солнце сверкало на золотых башнях Храма, они сияли ярче самого заходящего солнца. Город засыпал.

- Город Давидов, город мудрецов и праведников, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз я хотел собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели - обращался Он к городу. - Вот, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядый во имя Господне!

Он говорил о своём втором пришествии - ученики догадались - Он уже говорил им об этом. Но никто не знал, когда это будет - через дни, через недели, месяцы или годы, или через тысячелетия?

Может быть сейчас, в минуты откровения, Он скажет, когда сие исполнится, и какой будет признак Его пришествия и кончины века? Они стали спрашивать Его об этом.

- Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас - предупредил Он их. - Ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: я Христос, и многих прельстят;

Не ужасайтесь слухов о войнах - ибо надлежит всему тому быть: восстанет народ на народ, и царство на царство, Израиль нападёт, защищаясь, на соседние народы, и весь мир будет вовлечён в эту войну, и будут разрушены города, и множество от всех колен погибнет, прочие же будут бежать, спасаясь;

И будут голод и мор, и землетрясения на местах, и великие воды хлынут с морей, разрушая жилища и унося жизни. Будут потопы в одних местах и засухи в других, и рыбы будут выбрасываться на сушу, задыхаясь в реках от зноя. Дома и высокие башни в столицах будут рушиться, и страшные неведомые болезни обрушатся на людей, унося грешников;

И многие соблазняться, и будут предавать друг друга, и возненавидят друг друга;

И многие лжепророки восстанут и прельстят многих;

И, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь;

Претерпевший же до конца - спасётся.

Ученики, трепеща, слушали Его пророчества, а он, не жалея их, готовя к грядущим испытаниям, говорил о приходе великой скорби, и о явлении Господа Иисуса Христа в славе, и о великом суде:

- :И соберутся пред Ним все народы, и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов - по левую;

Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: придите, благословенные Отца моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо Я был голоден, и вы дали Мне есть, жаждал, и вы напоили Меня, был странником, и вы приняли Меня, был наг, и вы одели Меня, был болен, и вы посетили Меня, в темнице был, и вы пришли ко Мне;

Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя голодным и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели тебя странником и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным или в темнице и пришли к Тебе?;

И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так-как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне;

Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его, ибо я был голоден, и вы не дали мне есть, жаждал, и вы не напоили Меня, был странником, и не приняли Меня, был наг, и не одели меня, болен и в темнице, и не посетили Меня;

Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?;

Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так-как вы не сделали этого одному из этих меньших, то не сделали Мне;

И пойдут они в муку вечную, а праведники в жизнь вечную.

Но ученики, слушая, ждали, что Он скажет им, когда это будет: его пришествие и суд над народами - он видел этот вопрос в их глазах.

- О дне же том или часе никто не знает; ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец. Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались заботами суетными и житейскими, помните о Законах Божьих, о заповедях, бодрствуйте, молитесь, чтобы день тот не постиг вас внезапно. Каждый день и каждое мгновение, каждый поступок свой и каждое слово, и каждый помысел ваш обращайте служению Господу и ближнему вашему, стремитесь к совершенству.

Разочарованно слушали они Его, так и не получив ответа на свой главный вопрос.

- Трудно жить, не зная часа - вырвалось у Андрея.

Иисус добавил, желая облегчить их служение:

- Одно только откровение было мне - Господь ждёт, когда соберётся на земле столько праведников, сколько вместит Царство Небесное:

- А сколько же?

- В каждой расе, в каждом её народе и колене должна собраться тьма душ достойных; дюжина рас, в каждой дюжина народов и колен - дюжина дюжин тем. Если будут сыны человеческие и дочери жить праведно, по Заповедям, следовать Законам Божьим, то скоро соберутся сто сорок четыре тысячи праведных душ, а если будут упорствовать в грехе, в суете забудут о Боге, то пройдут тысячи лет, пока возвратится Сын Человеческий судить народы. Вы - избранные - будете учить народы, проповедовать Слово Божье, чтобы приблизить этот час. В этом ваше служение.

Иисус чувствовал их сомнения; они, видя, что от них зависит время прихода Царства Божьего, сомневались в себе. Он добавил то, что говорил им уже не раз:

- Приближается Пасха, и Сын Человеческий будет предан первосвященниками и книжниками, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам на распятие, и в третий день воскреснет.

Но и в этот раз они не поняли и не поверили.

Солнце уже коснулось горизонта, и Он встал, и пошёл догонять ушедших вперёд.

Пришли в Вифанию, Марфа сразу принялась готовить вечернюю трапезу, а Мария куда-то исчезла, но скоро вернулась с алавастровым кувшином, подошла к Иисусу, возлежавшему с другими, и вылила Ему на голову и на тело драгоценное миро из чистого нарда, и, присев рядом, вытерла Его ноги своими пышными волосами. Дом наполнился божественным благоуханием.

Ученики стали рассуждать, стоило ли тратить драгоценное миро, можно было его продать и эти деньги раздать нищим. Иисус вмешался в их осуждающее ворчание:

- Оставьте её, что её смущаете? Она доброе дело сделала для меня. Нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить, а Меня не всегда имеете. Она сделала, что могла - предварила Тело Моё помазать к погребению. Истинно говорю вам: где ни будет проповедовано Евангелие во всём мире, сказано будет в память её о том, что она сделала.

Но Его опять не поняли - что Он там говорил про погребение, а Он сказал о своём земном конце.

Только Мария догадывалась об этом, или ей было видение, или сон.

Завершился ещё один тяжёлый день.

Последние дни.

До конца оставалось меньше суток. Иисус, желая встретить Пасху в кругу учеников, велел им готовиться к пасхальной трапезе - седеру. Это был последний в Его земной жизни праздник.

- Где нам приготовить Тебе пасху? - спросили ученики.

- Пойдите в город, вам встретится человек с кувшином воды - следуйте за ним. Войдёте за ним в дом, скажете хозяину дома того: Учитель говорит: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими? И он покажет вам комнату большую, устланную, готовую; там приготовьте нам.

Ученики пошли в город, встретился им человек, как было сказано, и они пошли за ним и приготовили пасху.

Когда настал вечер, Иисус с двенадцатью пришёл в тот дом.

Располагаясь за столом, ученики стали спорить: кто возляжет рядом с Учителем. Тогда Иисус, препоясавшись полотенцем и набрав воды в умывальницу, подошёл к ученикам и стал обмывать им ноги. Они, поражённые, безропотно подверглись по очереди этой процедуре, не смея возразить Учителю, и только Пётр не выдержал:

- Господи, тебе ли умывать мне ноги?

- Истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его. И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.

Ученики пристыжено молчали, не имея ничего сказать.

Иисус сел за стол на своё место. Хозяин дома уже всё приготовил: на столе находились глиняные тарелки с опресноками, кувшины с вином, кубки.

По обыкновению вино смешали с водой, и каждый, наполнив свою чашу, читал над ней благодарственную молитву: "Благословен Ты, Господи Боже наш, Царь Вселенной, создавший плод лозы виноградной". Затем слушали праздничное славословие, пересказ важнейших ветхозаветных историй, и ели пасхального агнца с приправами.

Опустились сумерки. В горнице зажгли светильники. Иисус с приближением ночи всё глубже погружался в глубокую скорбь. Ученики, чувствуя Его состояние, тоже ели молча.

Наконец Иисус, подняв голову, оглядел всех, взял кусок хлеба, обмакнув его, протянул Иуде Искариоту. Этот жест считался на трапезах признаком особого расположения, Иисус этим придавал Иуде решимость и уверенность.

- Тебе пора - коротко сказал Он.

Иуда, взяв кусок, молча вышел. Все решили, что Иисус поручил ему что-то купить к завтрашнему празднику, как хранителю ящика с пожертвованиями, и не обратили на это внимания.

Трапеза продолжилась. Вновь омыли руки и разлили вино. Христос произнес молитву над лежащим перед Ним опресноком:

- Благословен Ты, Господи Боже наш, Царь Вселенной, выводящий хлеб из земли.

Взяв хлеб, Он преломил его, обмакнул в чашу с вином. Глядя на белые куски хлеба в Своих руках и стекающие с него красные струйки вина, Он представил картину ближайшего будущего, как Его будут истязать, пронзать железом Его тело, и как кровь будет течь по нему.

- Это хлеб страдания, который ели отцы наши в земле Египетской, - повторил Он традиционные слова седера, и, задумавшись, добавил. - Это тело Моё, и кровь Моя.

Его видения и ощущения передались ученикам. С трепетом принял каждый из них преломлённый хлеб, потом пустили по кругу чашу с вином.

Образ, внушённый Им, и слова, сказанные Им, накрепко впечатались в сознание учеников.

- Дети Мои - вымолвил Иисус, - недолго уже быть Мне с вами... Заповедь новую даю вам: да любите друг друга. Как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою.

Это звучало как прощание. Тоска охватила апостолов. Они долго не решались задавать вопросы, но сегодня, во время седера, сам Закон повелевает спрашивать. Первым осмелился Петр.

- Господи, куда ты идешь?

- Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, но после пойдёшь за Мною.

- Господи, почему я не могу идти за Тобою теперь? Я душу мою положу за Тебя!

- Душу твою за Меня положишь? - печально отозвался Иисус. - Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды.

Другие ученики тоже задавали вопросы. Иисус отвечал каждому, Он ободрял Своих растерянных друзей:

- Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте. В Доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтоб и вы были где Я. А куда Я иду, вы знаете, и путь знаете.

- Господи, - сказал Фома, - не знаем, куда идешь, и как нам знать путь?

- Я - путь, и истина, и жизнь. Никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и видели Его.

- Господи, покажи нам Отца, и довольно для нас, - сказал Филипп.

- Столько времени Я с вами, и ты не познал Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца... Не веришь ли, что Я в Отце и Отец во Мне. Если любите Меня, заповеди Мои соблюдете. И Я умолю Отца, и другого Утешителя даст вам, чтобы был с вами вовек - Духа Истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его. Вы же знаете Его, потому что Он с вами пребывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами, приду к вам. Еще недолго, и уже мир Меня не увидит, но вы увидите Меня, потому что Я живу, и вы жить будете.

Иуда-Фаддей спросил:

- Господи, что это, что Ты хочешь явить Себя нам, а не миру?

- Если кто любит Меня, слово Мое соблюдет; и Отец Мой возлюбит его, и мы придем к нему и обитель Себе у него сотворим. Нелюбящий Меня слов Моих не соблюдает. А слово Мое, которое вы слышите, - не Мое, но пославшего Меня Отца. Это Я сказал вам, с вами пребывая. Утешитель же, Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Мое, Он вас научит всему и напомнит вам все, что Я сказал вам.

Действительно, только много позже им открылась вся глубина слов Учителя. Он знал, что они понимают Его лишь сердцем, что разум их в смятении, а воля поколеблена. Он хотел подготовить их. Скоро они останутся одни, и им предстоят великие деяния и страдания. И на этом миссионерском и подвижническом пути им откроется смысл того, что Он говорит им.

- Уже недолго Мне быть с вами, - продолжал Он. - Ибо идет князь мира этого, и во Мне не имеет ничего. Вставайте, идем отсюда.

С пением псалма они покинули дом и по спящим улицам города направились к воротам.

- Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, - сказал горько Иисус, - ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы.

Петр продолжал настаивать:

- Если все и соблазнятся, то не я.

И другие убеждали Его в своей верности.

Они миновали громаду Храма, спустились по ступеням каменной лестницы. Перейдя Кедронский овраг, Иисус повернул в Гефсиманский сад. Он любил это благодатное место с живописной оливковой рощей, вся земля в саду была покрыта густой травой и цветами, как луга на склонах холмов в Галили. Здесь должно было произойти всё, чему д?лжно по плану Божьему.

Приближалась развязка, трагическая и мучительная. Иисуса охватила безмерная мука сомнения - выдержит ли Он уготованное Ему испытание? Он представлял всё, что с Ним произойдёт, но не мог ухватить своим хоть и совершенным, но все-таки человеческим, сознанием смысла такого низкого падения - вместо царского трона - позорный столб.

Он знал, что Ему предстоит пройти через самое тяжёлое и позорное проклятие - распятие "на столбе" ("повешение на дереве" - согласно Старому Завету) - "проклят перед Богом всякий повешенный на дереве".

Рассудок предлагал Ему логически безупречный ответ: смысл в страдании и унижении. Униженные - возвысятся, и чем выше будет возвышение, тем ниже должно стать унижение. Чтобы подняться на вершину, к Богу, надо было пасть на самое дно самого низкого проклятия и позора, испытать тяжелейшие физические муки и страдания, какие только возможны на Земле. Велики грехи человечества, взявший их на себя должен претерпеть нечеловеческие страдания.

Умом Он всё это понимал, но сердце подсказывало, что есть ещё какой-то глубокий смысл, и эта тайна не давала Ему покоя, многократно усиливала тяжесть предстоящих испытаний.

Полная луна рассеивала мрак ночи. Тишину не нарушали ни уснувшие в своих гнёздах птицы, ни густая листва деревьев в ночном неподвижном воздухе, только возня располагающихся на отдых учеников шуршала под кронами олив.

- Посидите здесь, а Я тем временем помолюсь там, в уединении, - сказал Иисус, указывая в глубину сада.

Петр, Иаков и Иоанн, взятые Им с Собой, не могли не заметить перемены в Учителе. Обычно исполненный силы и покоя, излучающий уверенность, Он стал безмерно угнетён, весь Его облик выражал страдание.

- Душа Моя скорбит смертельно, - признался Он. - Побудьте здесь и бодрствуйте.

Впервые они ощутили, что Ему нужна человеческая поддержка. Любя Его, они готовы были помочь всем, что было в их силах, но переживания, передавшиеся им от Учителя, и усталость от тяжёлого дня погрузили их в дремоту, они не смогли с ней бороться, сон сковал их.

Иисус отошел в глубину сада, в густые заросли и, упав на колени, начал горячо молиться.

- Авва, - шептал Он, от избытка чувств не в силах говорить с Отцом про себя, - все возможно Тебе! Пронеси эту чашу мимо Меня. Но не чего Я хочу, а чего Ты. Да будет воля Твоя, но не Моя.

Он молился. Апостолы спали. Утомлённый жаркими молитвами, дважды подходил Он к спящим ученикам, но не мог их разбудить.

Так, всеми покинутый, страдал Он, один на один с надвигающейся развязкой.

Но так горяча была Его молитва, так сильны чувства, что открылось Его сознание по воле Отца Его, и узнал Он тайну Своего земного конца.

Крест, и на нём - Иисус Христос распятый, - этот символ был нужен людям, на нём они построят новую Церковь. Символ этот, размноженный в тысячах, сотнях тысяч, миллионах экземпляров самых разных размеров, золотых, серебряных, медных и из других земных материалов, для большинства будет олицетворять Церковь; постоянно носимый при себе, будет означать для верующих христиан принадлежность к Христианской Церкви. Многие не будут знать Слова Божьего, плохо разбираться в Евангелии, даже вера их будет пополам с сомнением, но этот символ примут все, и он будет понятен каждому.

Вот поэтому надо пройти всё, ничего не отклонив, ничего не перешагнув, приняв в полной мере каждое мгновение тяжких мук, унижений и испытаний. Только тогда поверят, примут, и пойдут по пути, указанному Богом.

И ещё Его воскресение и вознесение - как подтверждение Его избранности, того, что Он - Сын Божий. Оно должно стать самым величественным знамением, утверждающим истинное существование Царства Небесного и Престола Бога в нём.

И поэтому необходимо идти на казнь, на Голгофу, на испытание и страдание. Без этого не возрастёт Церковь, люди всё забудут, как забывают все Его знамения.

Это божественное откровение придало Ему силы, возвратило уверенность. Теперь Он знал смысл и был готов к любым испытаниям, какие только могут быть на Земле.

Иисус поднялся, вернулся к апостолам. Глядя на них, спящих, простых земных мужей, парней, которым предстоит стать чудотворцами, целителями, Апостолами, несущими людям Истинное Слово Божье, страдать и быть гонимыми, он возлюбил их с новыми тёплыми чувствами. Надо их сохранить, не подвергать лишний раз опасности, и без этого им предстоит хлебнуть испытания полной чашей.

Подойдя, Он заставил их стряхнуть с себя сон.

- Что вы спите? Пробудитесь, встаньте и молитесь, чтобы не впасть вам в искушение. Вот уже за Мной идут.

Они встали, озираясь, ещё не совсем проснувшись.

Тишину нарушил приближающийся шум. В сад вошли люди с фонарями и факелами, послышались шаги множества ног и голоса. На дорожке сада показалась толпа. Это были слуги и рабы первосвященников и старейшин народных, храмовая охрана, служители и нефинеи при храме, вооружённые мечами и кольями.

Иисус двинулся навстречу.

- Кого ищете? - спросил Он.

- Иисуса Назарянина.

- Это Я, - ответил Христос, смело выйдя вперёд, оставив апостолов позади, за своей спиной.

Иудейская стража, попятилась перед ним, расступилась в стороны. Он обратился к страже:

- Если Меня ищете, оставьте этих, пусть идут.

Вперед протиснулся Иуда Искариот, бывший среди пришедших. Приблизившись вплотную, он тихо сказал Ему на ухо:

- Я сделал всё, как Ты сказал, Раббуни.

- Ждёт тебя Царство Небесное - ответил ему Иисус.

Стража немедленно окружила Его.

- Господи, что если мы ударим мечом? - наконец, опомнился Петр и, не дожидаясь ответа, бросился на одного из тех, кто начал вязать Учителя. Удар вышел неловким. Больше привычный к вёслам, чем к мечу, Пётр лишь отсек ухо архиерейскому слуге.

- Оставьте, довольно - остановил Иисус. - Вложи меч в ножны, ибо, взявший меч, от меча и погибнет. Или не знаешь, что Я могу просить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же тогда сбудутся Писания, что так должно быть? Мне испить всю чашу, которую дал Мне Отец.

Приложив ухо, Он исцелил раненого:

- Бог прощает тебе твой грех по темноте твоей, Малх.

Повернувшись к отряду, сказал им:

- Как на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в Храме, и вы смиренно слушали Меня. Но теперь - ваше время и власть тьмы.

Грубые руки скручивали Иисуса веревками. Ученики в суматохе разбежались, послушавшись Его. Стража, связав Иисуса, хотела взять и сопровождающих Его, но обнаружила только какого-то юношу, завернувшегося в покрывало по нагому телу, тоже следовавшего за Ним. Его попытались схватить, но он вывернулся и, оставив покрывало, скрылся в темноте.

Связав Иисуса, повели Его по ночному городу, и привели в дом первосвященника Каиафы.

Из учеников только Петр и Иоанн, придя в себя после первого потрясения, осмелились последовать за стражей на безопасном расстоянии.

Первосвященники, старейшины и книжники, собравшись и не смыкая глаз, c нетерпением ждали Его; им необходимо было срочно, до наступления Пасхи, осудить и предать Его смерти.

Для этого был собран полный состав Малого Синедриона - первосвященники стремились создать хотя бы видимость законности - им предстояло получить согласие римских властей на решение своего судилища, так было предписано римскими законами.

Разбирательство началось с допроса свидетелей; необходимо было собрать доказательства тяжкой вины Иисуса, чтобы предать Его смерти. Но, несмотря на то, что собрали множество лжесвидетелей, нужных доказательств не находили. Требовалось согласное показание хотя бы двух лиц, но лжесвидетели путались, или боялись и судей, и подсудимого. Наконец двое сошлись в одном обвинении:

- Он говорил: могу разрушить Храм Божий и в три дня создать его.

Этого было явно недостаточно. Первосвященник Каиафа в надежде, что Иисус Сам, защищаясь, невольно даст улики против Себя, встав, стал требовать от Него ответа:

- Что же Ты не отвечаешь ничего? Что они против Тебя свидетельствуют?

Иисус продолжал хранить молчание. Ничто в этом судилище не интересовало Его, Он был готов ко всему и не боялся ничего

Каиафа в нетерпении сорвался:

- Заклинаю Тебя Богом Живым, - воскликнул он, - скажи нам: Ты ли Мессия, Христос, Сын Божий?

Это был удобный случай закончить всё дознание и судилище, и Иисус этим воспользовался в полной мере:

- Я есмь, - ответил Он. - Даже сказываю вам: отныне увидите Сына Человеческого, восседающего по правую сторону Силы и грядущего на облаках небесных.

Это было исчерпывающее свидетельство. Никогда ещё Иисус не признавался столь открыто в том, что Он - Мессия, даже когда народ готов был венчать Его на царство. Но сейчас, в этот страшный миг, связанный, подвергнутый оскорблениям, жертва лживого судилища, Он открыто возвестил о неземном торжестве Сына Человеческого, Которого искупительные страдания возведут на престол.

Вполне достаточный повод для приговора был получен. Простолюдин, бунтовщик, хулитель Храма, притязает на божественную власть! Это достойно самой жестокой казни.

- Итак, Ты - Сын Божий? - не веря в удачу переспросил Каиафа.

- Ты сказал.

Каиафа в избытке чувств, изображая высшую степень возмущения, разодрал на груди эпод, как принято было рвать одежды при горестном известии или кощунстве, и вскричал в лицемерном ужасе:

- Какая нам еще нужда в свидетелях? Вы слышали богохульство Его! Как вам кажется?

- Повинен смерти, - решили члены Синедриона.

Приговор был подведен под параграф о святотатцах. Это было тяжким преступлением, виновного полагалось предавать смерти, побивать камнями, но архиерейский Совет не имел права казнить своей властью кого бы то ни было.

Необходимо было по римским законам передать Иисуса в руки римского правителя Понтия Пилата для суда. Завершение дела отложили на утро.

Иисус думал об одном - скорей бы всё это кончилось. Но при этом даже в мыслях не желал смягчения Своей участи, наоборот, принимал все унижения и издевательства как залог последующего возвышения.

Среди архиерейской челяди было немало убогих умом и падших, проникнутых рабской сущностью. Они, получив на короткое время малую власть над Тем, Кто называл Себя Мессией, тешили своё мелкое самолюбие, издевались над Ним, плевали в Него и, закрывая Его лицо, били, а потом спрашивали: прореки, кто ударил Тебя?

А Он искренне жалел их, зная, что их ждёт впереди, да и нынешняя их жизнь была адом.

Дождавшись утра, Его повели к Пилату.

Проходя по верхней галерее, Иисус услышал пение петуха, и в этот момент встретился взглядом с Петром, ожидающим во дворе среди прислуги. Стыд и боль прочитал Иисус в его глазах, и понял - только что Пётр отрёкся от Него в третий раз. Тот, отведя глаза и сдерживая рыдания, поспешил на улицу. Иисусу стало до боли в сердце жаль своего ученика и друга.

В преторию к Пилату они не вошли, чтобы не оскверняться в праздник Пасхи во дворце язычника. Понтию Пилату пришлось выйти наружу на помост, с которого он говорил с народом. Он был раздражён - тем, что ему пришлось выйти, уступив глупым варварским законам, тем, что его вмешивают в свои путаные разбирательства, не имеющие отношения к Римской империи, и вообще ему нездоровилось, не было у него повода для хорошего настроения.

Первосвященники собрали значительную толпу своих сторонников, слуг, рабов, прочую чернь, готовую за четверть лепты продать и предать родного отца. Все они, с первосвященниками и старейшинами во главе, заполнили площадь перед помостом.

Пилат вполуха выслушал их объяснения, из которых с трудом понял, что приведённого к нему человека обвиняют в распространении в народе ложных учений.

"Они возмущаются потому, что этот несчастный пытается их ложные учения заменить своими, и, пожалуй, у него это получается лучше, чем у них" - подумал Пилат.

- Возьмите Его вы, и по Закону вашему судите Его - попытался он отвязаться от них.

Но обвинители, уже подготовившиеся настаивать на вмешательстве римского прокуратора в это дело, стали поворачивать его так, будто Иисус запрещал давать подать кесарю и называл Себя Христом Царем, чтобы оно выглядело политическим преступлением.

В политике Пилат разбирался лучше их всех, иначе он не стал бы тем, кем стал. Ему стало любопытно, чем же так разозлил этот Назарянин всю эту священническую братию, идущую на всякие интриги, чтобы погубить Его. Войдя в преторию, он приказал привести Иисуса к нему. Верные воины из личной охраны ввели подсудимого.

С первого взгляда Пилат понял, что перед ним стоит не обычный человек. Понтий Пилат сам был личностью неординарной; чтобы подняться до нынешнего положения ему пришлось многое испытать и узнать о жизни, хорошо изучить людей, их характеры и психологию.

Весь облик Иисуса, Его спокойствие, уверенность, открытый взгляд, излучающий сияние, внушали мысль, что за Ним стоит что-то огромное, беспредельное и вечное, и что Он знает нечто такое, что даёт ему силы и уверенность в любых испытаниях. Пилат был из тех, кто не только смотрит, но и видит.

- Ты Царь иудейский? - прямо спросил он.

Иисус спокойно смотрел ему в глаза. Он всё видел и понимал - чем хорош сидящий перед ним немолодой, усталый от забот, человек, а в чём он грешен, что он думает о Нём, о толпе, приведшей Его и об их начальниках, о чужой стране, в которой вынужден нести службу, о её народе, и даже о своей жене. Будь перед Ним простой бездушный чиновник, Он бы отмолчался, как обычно, но Пилат внушал уважение.

- От себя ли ты говоришь это? - спросил Он, - или другие сказали тебе обо Мне?

- Народ Твой и первосвященники предали Тебя мне. Что Ты сделал? - продолжил следствие Пилат.

Иисус с сочувствием смотрел на него, понимая, насколько сложно ему разобраться в этом деле. Не стоит обременять его больную голову далёкими от его мира заботами, у него своих хватает. Вот сейчас он мучается головной болью, не знает, как с ней справиться. Иисусу захотелось избавить его хотя бы от этой малой напасти.

Пилат почувствовал облегчение и каким-то глубоким внутренним чутьём понял, что чистый, открытый взгляд Этого Человека благотворно действует на него.

- Итак, Ты Царь? - потеплевшим голосом опять вопросил он.

- Ты говоришь - согласился Иисус.

В сознании Пилата наступила ясность. Он понял, что перед ним Человек, Который учит народ тому, что считает истинным, и что Его истина уж во всяком случае правильней и добрей, чем то, что говорят людям приведшие Его и пытающиеся осудить Его властью большей, чем их власть.

Он вышел к первосвященникам.

- Я не нахожу никакой вины в Этом Человеке - объявил он.

Первосвященники были готовы к такому решению прокуратора. По их знаку толпа закричала, осыпая проклятьями Иисуса и требуя его казни, шум был так велик, что у Пилата снова сдавило голову, кровь застучала в висках, сознание его опять затуманилось.

Больше всего в жизни ему захотелось прекратить эту пытку. Он бы с удовольствием приказал разогнать эту беснующуюся толпу, но опасался римских властей: его и так часто обвиняли в незаконных расправах в доносах римскому императору, а Тиберий пристально наблюдал за спокойствием в провинциях.

- Итак, ничего, достойного смерти, Он не совершил, наказав Его, я отпущу - с усилием, пытаясь перекрыть шум, произнёс Пилат.

Он решил, что бичевание, часто применяемое в качестве наказания к инородцам, удовлетворит толпу, а Осуждённый, к которому он испытывал симпатию, без большого ущерба перенесёт такое наказание, имея неограниченные духовные силы.

Но подученная толпа стала требовать отпустить другого осуждённого, ожидавшего смертной казни - Варавву, тоже именем Иисус. Он был взят как возмутитель спокойствия и наемный убийца, поднявший толпу на бунт против римских властей. Он был очень популярен в городе, и горожане считали его героем.

Толпа кричала: "Отпусти нам не этого, а Иисуса Варраву".

Пилат был в растерянности, стал колебаться.

К нему подошёл слуга. Его послала жена Пилата - искренне верующая женщина с мягким характером. Она, узнав, что происходит перед дворцом, просила Понтия пощадить Подсудимого, ибо ей нынешней ночью приснился сон об этом Праведнике.

Она так и передала: "Не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него". Это умножило сомнения Пилата, ценившему жену и прислушивающемуся к её словам. Он решил настоять на своём.

Иисуса увели в казармы. Среди воинской когорты при прокураторе почти не было римлян, в провинциях солдат набирали из других народов. В Иудее служили в основном греки, самаряне и сирийцы, ненавидевшие евреев.

Иисус знал, что будет жестоко бит римскими шиповаными бичами, раздиравшими тело в кровь, и подвергнется издевательствам - для солдат всё это было развлечением, внесло разнообразие в их суровые будни. Он собрал все физические и моральные силы, молился безмолвно, приглушив, сколько мог, все физические чувства и ощущения, не обращая внимания на боль, на их издевательские вопросы и обращения, за всё время экзекуции не проронил ни слова. Безучастно позволил накинуть на себя какое-то одеяние, водрузить на голову "корону" - терновый венец: они изобразили из Него Царя и насмехались над Ним.

Вдоволь натешившись, Его вывели к Пилату.

Пилат надеялся ограничиться этим наказанием, но архиереи, воспользовавшись перерывом, возбудили толпу до крайности.

Увидев вновь Иисуса, окровавленного, нетвёрдым шагом вышедшего в центр помоста, толпа завопила:

- Распни! Распни Его!

- Варавву! Отпусти нам Варавву!

Пилат уже не знал, как быть. Он попытался что-то сказать:

- Освободить ли мне Иисуса, называемого Христом?

Толпа ещё громче заорала:

- Да будет распят!

Нечеловеческая злоба металась по площади, будто сам Сатана, ворвавшись в этот мир, торжествовал победу над своим главным, не сдавшимся врагом. Пилат был потрясён такой ненавистью и жестокостью.

- Какое же зло сделал Он? - вырвался у него вопрос, но толпа, не слушая его, кричала ещё громче:

- Да будет распят!

Пилат растерянно повернулся к Иисусу. Иисус стоял, чуть склонив голову, страдание отпечаталось на его лике.

"Какова же сила Его убеждения, если Он идёт на такие муки - думал Пилат. - Впрочем, как и все Праведники".

- Откуда Ты? Кто Ты? - негромко спросил он Христа.

Иисус, уйдя в себя, думал по-прежнему: "Скорей бы это кончилось". Он слышал вопрос прокуратора, но он уже мало интересовал Его. Все его сомнения, метания, переменчивость решений, унижали его. Иисус не отвечал. Да и что Он мог ответить на такие вопросы?

- Мне ли не отвечаешь? Не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить

Тебя? - вновь обратился к Нему прокуратор.

"Глупый наместник. Вся его власть дана ему и может быть в любой миг взята. Даже над толпой он не имеет власти".

- Вся твоя власть надо Мной дана тебе свыше. Поэтому более греха на том, кто предал Меня тебе - Иисус великодушно успокаивал его совесть.

Толпа уже бесновалась. Пилат понял, что сейчас она станет неуправляемой, и тогда не избежать кровопролития, и снова полетят на него доносы, и всё это грозит ему отставкой, или ссылкой, или ещё чем хуже.

Он смирился перед слепой яростью толпы, и, не отдавая себе полного отчёта в своих словах и действиях, сквозь туман в голове, отдал приказ отпустить Иисуса Варавву - бунтовщика и убийцу, а Иисуса Праведника предал на распятие.

Голгофа

Иисуса поддерживало сознание близкого конца всех испытаний и мучений. Он уже Сам ждал его и стремился к нему. Но предстояло самое тяжёлое - крестный путь на Голгофу на глазах всего города, переполненного паломниками со всего Израиля, и позорное и мучительное распятие перед всем народом.

Не за себя Ему было больно. Зная, что Его ждёт впереди, Он готов был выдержать любые страдания, но что будет с народом, со всеми, кто поверил в Него, кто видел в нём Спасителя, Мессию, и ждал, что Он всех их освободит и установит Своё Царство на Земле? Какой же Он Освободитель, если не может освободить Самого Себя - таков ход мыслей смертного человека.

От Него отвернутся все, кто шёл за Ним. И даже ученики, Его Апостолы.

Нет, Матушка не откажется от Него, для Неё он Сын, не смотря ни на что! Да и некоторые другие женщины будут так же любить и жалеть Его. У них другая логика, женская.

За Мать Свою Он болел несравненно больше, чем за Себя. Как Она перенесёт все эти муки, ведь Ей будет больней, чем Ему? Мысленно Он посылал Ей утешения и поддержку, внушал, что всё будет хорошо, и Он ещё вернётся.

Он медленно брёл по узким улицам в сопровождении солдат, сгибаясь под тяжестью креста. Впереди один из конвоя, как было положено по правилам, нёс табличку с обозначением преступления, за которое Его осудили на смерть. Пилат распорядился написать на трёх языках - арамейском, греческом и латинском - "Царь Иудейский", несмотря на отчаянные протесты первосвященников. Хоть в малом он настоял на своём.

Люди, глядя на процессию, прочитав странную надпись, реагировали по-разному. Одни насмехались, другие сочувствовали. Некоторые пристраивались к бредущему позади народу, среди которых были и зеваки, для них это зрелище оказалось интереснее предпраздничных дел, и бывшие сопровождающие, искренне жалеющие Его.

Вместе с Иисусом были приговорены к смерти ещё двое осуждённых из особо рьяных бунтовщиков - последователей Вараввы. Они ушли вперёд, тоже неся свои перекладины.

Вышли за городские ворота. Навстречу им прошла толпа паломников, припозднившихся на праздник. Среди них было немало знающих Христа. Многие тоже пристроились к процессии. В толпе слышались и насмешки, и плач, и женские рыдания.

Тропа повела вверх, на крутой склон Голгофы, нависшей над дорогой к городу. Иисус ещё больше замедлил шаг. Ноги Его подкашивались. Солдаты окликнули какого-то селянина, шедшего с поля, и заставили его взять тяжёлую перекладину у Христа. Им хотелось догнать ушедших вперёд и завершить дело поскорей, до начала празднования Пасхи.

Иисус выпрямил затёкшую спину, огляделся, высматривая в толпе дорогих Ему людей. Как Он и знал, галильские женщины тоже шли за ним. Они держались отдельной группкой, идя сбоку от толпы. Мария Магдалина поддерживала Его Мать, с трудом передвигающую ноги. Иисус всем Своим сознанием обратился к Матери, посылая Ей силы для поддержки.

Между тем солдаты и сопровождающие на вершине деловито готовились к казни. Двух преступников уже разложили на крестах и готовились к их распятию.

Иисусу поднесли одурманивающий напиток, настоянный на винном уксусе и притупляющий боль. Он отклонил его, не видя ни пользы, ни смысла в облегчении физических страданий.

Раздался стук тяжёлых молотков, разносясь над горой, над дорогой, над городской окраиной - палачи огромными гвоздями приколачивали к крестам запястья и ступни осуждённых. Рыдания в толпе усилились, даже насмешники примолкли от ужасного зрелища.

Иисуса тоже грубо, но точно разложили на бревне - они просто делали свою работу, и Он был для них тем же, что и брёвна, к которым Его приколачивали.

"Отче! Прости им, ибо не знают, что делают" - мысленно произнёс Иисус.

Боли Он почти не чувствовал, и стука почти не слышал - Он молился, готовясь к встрече с Отцом. Осталось недолго.

Вся Его Миссия, всё Служение и Труд на земном пути подходили к концу. Но это было только началом, "камнем во главе угла". Впереди предстояла долгая, трудная, полная страданий и препятствий, работа по созданию Церкви, и то, как она будет сделана, насколько будет успешной, целиком зависело от происходящего в текущие мгновения.

Кресты установили в ямы, выровняли, завалили камнями. Конвой расположился на площадке перед крестами - солдатам предстояло дождаться последнего вздоха осуждённых. Коротая время, они стали играть в кости, в качестве выигрыша пошла одежда смертников.

Погода портилась. Солнце заволокло серыми тучами, по вершине стал гулять ветер, светлый день сменился сумраком, хотя до вечера было ещё далеко. Народ понемногу расходился, лишь самые упорные зеваки ждали чего-то.

Женщины подошли ближе, среди них был Иоанн - любимый ученик Иисуса. Мать Его искренне верила, что Своим присутствием облегчает Его последние минуты. А Он молил Господа послать Ей сил вынести всё это.

Тяжки страдания распятого. Не только физическая боль, но и неестественное положение, затрудняющее дыхание, делают невыносимым его состояние. Иисус безмолвствовал, его соседи постанывали.

Один из них тихо сыпал проклятия на своих мучителей, на осудивших его, на конвой, на весь белый свет. Добрался и до Иисуса. Сдавленным голосом обратился к Нему:

- Если Ты Христос, спаси Себя и нас.

Непредсказуемо поведение человека в последние минуты жизни. Второй, висящий по другую сторону, переживал совсем обратное состояние - просветление снизошло на него перед смертью, а, может быть, соседство с Христом проникло в его душу. Собрав силы, он стал увещевать первого:

- Или ты не боишься Бога, когда и сам осуждён на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное приняли по делам нашим, а Он ничего худого не сделал - и обратился к Иисусу. - Помяни меня, Господи, когда придёшь в Царство Твоё!

Иисус понимал, что происходит в его душе. Своим страданием и верой искупил он свои грехи.

- Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю - превозмогая боль в груди, ответил он.

Пронизывающий ветер постепенно разогнал толпу. Женщины смогли подойти ещё ближе. Иисус с трудом поднял голову и с болью смотрел на Мать, душа Его болела за Неё. Она, кажется, была не в себе, глядя на Него не отрываясь, водила перед собой рукой, наверно, воображала, что гладит Сына по лицу, по волосам, по израненному телу.

Иисус собрал силы и произнёс, как мог громче, чтобы они его услышали:

- Вот сын Твой - перевёл глаза на Иоанна. - Вот Мать твоя.

Это была Его последняя земная забота о Матери.

Это было Его последнее действо, которое Он должен был совершить в смертном земном теле.

Он выдержал все испытания, пройдя через все муки, унижение, предательство и измену, не нарушив даже в самом малом предназначенный ход вещей.

Отныне Он был свободен, Он заслужил право на бессмертие.

Превозмогая боль, Иисус Христос поднял голову, устремив взгляд в небо. Оно стало светлеть, из просвета к Нему протянулся сияющий луч, видимый только Ему. Тело Его облеклось ореолом, осветилось внутренним светом, он провозгласил:

- Отец! прими Душу Сына Твоего! Я возвращаюсь к Тебе! - и душа Его, освобождённая Богом, оставила плоть.

Голова поникла на грудь, глаза погасли, безжизненное тело повисло на гвоздях.

Жизнь покинула его.

Воскресение

Но это было не всё. Ему предстояло воскреснуть, пройти Самому через то, что Он делал с другими. Он видел, как пронзали копьём Его безжизненное тело, прежде чем снять, сняв, перенесли на носилках в сад, расположенный неподалёку, принадлежащий Иосифу Аримафейскому - давнему Его знакомому, обратившему внимание на Него ещё в Его отроческие годы. Всё это время он втайне почитал Его, приняв Его учение и веря, что Он - Мессия.

Сам Иосиф Аримафейский был богатым, уважаемым в городе человеком, членом Храмового Совета, но, быв праведным и мудрым, он искренне верил Иисусу Христу.

Иисус понял, что он выпросил или выкупил у Пилата Его тело, чтобы похоронить достойно, иначе его закопали бы в общей яме с другими преступниками.

Кроме слуг, Иосифу помогал фарисей Никодим, тоже бывший при Храме и тоже с детства знавший и почитавший Иисуса. Никодим принес сосуды с благовонными растворами смирны и алоэ, ими умащивали плащаницу, которой обернули тело.

Завернув Усопшего в благоухающие полотна, внесли тело в пещеру, прочли заупокойные молитвы и завалили вход круглой каменной плитой. Исполнив печальный долг, удалились для совершения пасхального ужина.

Всё это время галильские женщины не оставляли Иисуса, они тоже шли в сад и присутствовали при погребении. Стоя напротив склепа и непрерывно плача, смотрели они на прощальный обряд.

Если бы им позволили, они бы сами с большой любовью умастили тело Господа ароматами и оплакали Его, но их, спеша закончить всё до начала праздничных торжеств, не допустили. Правда, теперь они знали место могилы и надеялись по прошествии субботы снова прийти сюда.

Видел Христос и последующие события - как первосвященники, прознав о погребении, пришли к могиле, опечатали её и оставили при ней свою охрану. Они боялись, что тело Его украдут, или ещё больше, что Христос воскреснет, как предсказывал, и уйдёт.

Так и случилось - Он воскресил своё тело. Не было уже никаких преград и ограничений Его могуществу.

Пройдя через предсмертную агонию и смерть, Он непостижимым для слабого человеческого разума образом приобрел иную духовную телесность - пока недоступную обычным смертным ступень бытия, но перед приходом Царствия ожидающую всех людей. Ныне лишь Богочеловек и некоторые Высшие Пророки, избранные Создателем, могли достичь её.

Погружённый в суету мирской жизни человеческий разум не способен понять, чт? возможно Господу; в своём узком ограниченном мире человек слеп и глух, даже то, что он видит и слышит, он не понимает. А границы чувств человеческих очень узки, не видит он многократно больше, чем видит, от него закрыты окружающие миры, населённые множествами бесплотных сущностей, среди них и Ангелы, хранящие каждого смертного человека.

Но бOльший, чем ограниченность чувств, грех человека - он отрицает то, чего не видит, и чего не может понять своим приземлённым разумом.

"Я его не вижу, значит, его нет. Покажите, где у человека душа. Пока не покажете - не поверю".

А где у человека совесть? Впрочем, и в совесть многие не верят.

Неверием и отрицанием человек напрочь отсекает себя от истины, и даже от пути к истине, и, что совсем плохо - от Бога.

Отпадение от Бога, от Создателя, дающего жизнь, привело к несовершенству, к слабости, греховности и смерти. Только подлинная жизнь с Богом даёт бессмертие и всемогущество.

:Его уже ждали - два Ангела радостно встретили Его в ближнем к земному мире, помогли сделать первые шаги в новом для Него состоянии, и затем сопровождали Его во всех Его явлениях Своим родным и близким. Сорок дней предстояло Ему провести на этом уровне бытия, после Он поднимется выше, к Своему Отцу.

Он вернулся в своё тело, впрочем, как всё это было, невозможно изъяснить словами - нет в человеческих языках слов, обозначающих эти явления.

Иисус - невидимый и неосязаемый - помог Матери и её подругам добраться до ночлега, успокаивая их мысли, внушая покой и умиротворение в их переволновавшиеся сознания. Уже ранним утром они побежали искать душистые порошки и мази, из которых приготовлялась смесь для бальзамирования, чтобы вернуться в пещеру и позаботиться о Его теле, как полагается.

Он не стал препятствовать - эти хлопоты отвлекали их от тягостных мыслей. Только Матери Он внушил остаться и успокоиться, ей нездоровилось после всех трагических потрясений.

Мария Магдалина была активней других - к живому Иисусу она не осмеливалась приближаться, несмотря на свою безмерную любовь к Нему, но сейчас - бездыханный - Он был в её власти, так ей казалось. Ей не терпелось прикоснуться к Нему, обласкать Его неживое тело, обмыть Его раны, облить Его слезами. Она сама не понимала того, что где-то в самой глубине души не верит в Его смерть, чувствует, что Он жив.

Не мог Он умереть! - подсказывало ей её сердце.

Невольно ускоряя шаг, она обогнала подруг и пришла раньше их. В предрассветном сумраке, не видя куда-то пропавшей стражи, она сразу подошла к склепу.

Пока она шла, одна мысль тревожила её - как они отодвинут тяжелый камень. Но, подойдя, увидела - камень сдвинут. Вся в сомнениях, дождалась Мария подруг. Заглянув в пещеру, они никого в ней не нашли.

Решив, что тело забрали для злых дел, женщины помчались к ученикам, рассказать о несчастье. Мария, убитая горем, прибежав первой в дом, где были Пётр и Иоанн, сообщила им горестную весть:

- Унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его.

Пётр с Иоанном поспешили к склепу. Молодой Иоанн добежал первым, увидев, что камень действительно сдвинут, дождался Петра. Тот, еле переводя дыхание от бега, не раздумывая, вошёл внутрь, Иоанн зашёл следом.

Каменное ложе было пусто, только плащаница лежала на нём.

Погребённый исчез.

Это было неслыханное нарушение Закона - надругательство над упокоенным.

Растерянные, не зная, что предпринять, сидели они молча на камне, дожидаясь других, потом, ничего не придумав и не решив, полные печали, побрели назад.

Магдалина без сил и без мыслей, полная отчаяния, осталась стоять у могилы, надеясь на чудо. Она не могла поверить в такое кощунство, в полное и безвозвратное крушение своих надежд и ожиданий. Даже мёртвого Его ей не оставили. Жизнь потеряла для неё всякий смысл. Зачем дальше жить?

У неё не было сил встать и уйти с этого места, ей казалось, что только здесь она может вновь обрести Его, или нигде.

Иисус, видя такую Любовь, сжалился над ней, хоть было ещё не время.

Марии вдруг показалось, что в склепе блеснул луч. Смешанные чувства овладели ею - страх и надежда. Превозмогая страх, она осторожно заглянула внутрь. Двое в белых одеждах, неизвестно откуда взявшиеся, стоя по сторонам каменного ложа, смотрели на неё.

- Женщина! что ты плачешь? - неожиданно спросили они.

- Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его - машинально ответила она и обернулась назад, почувствовав ещё кого-то.

В солнечном ореоле, заслонив Солнце телом, стояла светлая фигура.

- Женщина! что ты плачешь? Кого ищешь? - спросил Он.

Ослеплённая, она не узнавала. Мысли мешались в её помутившемся сознании. Вдруг ей почему-то показалось, что это садовник, и он может ей помочь.

- Господин! - плача, стала она умолять Его, - если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я Его возьму.

- Мариам! - тихим, до боли родным, голосом позвал Он её, как раньше называл.

Она задохнулась от избытка чувств, не в силах сказать что-то, ни двинуться.

- Раббуни! - только и могла воскликнуть она, едва придя в себя, упав к Его ногам.

- Не прикасайся ко Мне, - остановил её Иисус; прикоснувшись, она бы испепелилась, - ибо Я еще не восшёл к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему.

Обезумевшая от счастья, спеша обрадовать всех радостью, которую испытывала сама, Магдалина помчалась к Апостолам.

Они, убогие разумом и слепые сердцем, не поверили женщине, приняли её за сошедшую с ума от горя и потери Его, не смогли отличить радость от безумия.

И так велико было их горе и траур по своему Учителю, что они не поверили и другим женщинам - Марии Клеоповой, Саломее и Иоанне - жене Хузы, которым тоже явился Иисус на дороге, когда они возвращались, и повелел передать ученикам и Петру, чтобы они шли в Галиль, там Он к ним явится.

Иисус был огорчён неверием своих учеников.

Но, не желая опережать события, не стал Он являться всем им.

В тот день двое Его учеников шли в селение Еммаус, отдалённое от города. По дороге они обсуждали все эти события, чтобы скоротать неблизкий путь. К ним и присоединился Иисус, приняв облик путника.

- Отчего вы так печальны и что вы обсуждаете столь бурно? - спросил Он.

Ученики, удивлённые, что Он ничего не знает, и обрадованные новому собеседнику, подробно рассказали Ему обо всех происшествиях последних дней - об Иисусе Назарянине - пророке, о том, как Его предали и распяли, и о том, как женщины говорили, что видели Его воскресшего, но другие не видели.

- Как же вы, несмысленные и медлительные сердцем, не можете поверить тому, что предсказывали пророки - ответил Он. - Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в Славу свою?

И напомнил им всё, что говорили пророки о явлении Мессии, о его казни и воскресении. Придя в селение, Он хотел идти дальше, но они удержали Его, просив переночевать у них, потому что день уже клонился к вечеру.

И, когда они вкушали вечернюю трапезу, признав Его за старшего, просили прочесть молитву благодарения. Он произнес молитву и преломил хлеб.

И тогда открылись у них глаза, и они узнали Его, и удивлялись, как они не узнали Его, когда Он изъяснял им Писание.

Но не успели ничего сказать Ему, Он стал невидим для них.

Не в силах ждать утра, они в тот же час отправились назад, к Апостолам.

И пока они шли, Иисус явился Симону Петру.

Когда восторженные женщины взахлёб, перескакивая со слова на слово, рассказывали о своих видениях, трудно было им поверить - их состояние не внушало доверия. Ну а вдруг они говорили правду?!

Но почему тогда Учитель не явился ему, любящему Его больше всех!?

Первый среди Апостолов не находил покоя, сомнения владели им. Он и верил и не верил женщинам. Почему всё-таки Иисус явился им, а не ему? Он не выдержал и пошёл по ночному городу в сад Иосифа Аримафейского.

Подходя, он услышал голоса. Обрадованный, кинулся он к склепу, забыв об осторожности, но вовремя опомнился - прислушавшись, понял, что это не Учитель. Стоя за отваленным камнем, он слышал, как Каиафа внушал стражникам, чтобы они никому не рассказывали о том, что видели, как в склеп, сквозь камень, проникли два сияющих облака, и как вскоре так же, сквозь камень, наружу вылетели уже три, и как они потом легко отодвинули тяжёлый обтёсанный валун, закрывающий вход, сотрясая при этом землю.

Он учил их говорить, будто приходили ученики и украли тело Иисуса, когда они, стражники, спали, а он, Каиафа, даст им за это денег и избавит от наказания.

Выслушав всё это, Пётр тихо удалился, отойдя на безопасное расстояние, упал на колени и стал молиться.

Здесь и нашёл его Иисус, явившись перед ним уже под утро. И сказал ему, чтобы шли они в Галиль, там Он будет говорить с ними и с народом. Пётр в тот же час вернулся в дом к другим.

Собравшись в доме, плача от счастья, обсуждали Апостолы, ученики и бывшие с ними радостные новости.

С наступлением дня пришло время, и явился Иисус к ним, стал посреди них, сказав:

- Мир вам.

Не видевшие Его смутились и испугались, подумав, что видят духа. Он стал упрекать их за неверие и жестокосердие:

- Вот, и увидев, не верите. Раскройте глаза, посмотрите на руки Мои и на ноги Мои, это - Я Сам.

И чтобы рассеять всякие их сомнения, сказал им:

- Есть ли у вас здесь какая пища?

Ему подали печёную рыбу и мёд, и он ел перед ними. И сказал им:

- Вот, чему надлежало быть исполненным - исполнилось. Приняв страдания и смерть от людей, Христос воскрес из мёртвых в третий день. И вы пойдёте и будете проповедовать во имя Моё покаяние и прощение грехов во всех народах, начиная с Иудейского. А сейчас возвращайтесь домой, и там увидите Меня.

С лёгкими сердцами, воспрявшие духом, возвращались одиннадцать Апостолов и все с ними домой, в Галиль, а Иуда Искариот как пропал после взятия Иисуса в Гефсиманском саду, так и не вернулся.

Здесь уже знали о казни Иисуса Христа - Сына Давидова; столичные новости распространялись быстро. Ждали учеников Его печальных, убитых горем, а они пришли радостные и просветлённые.

Собрав всех рассеявшихся последователей Мессии, они объявили - Он жив, Он воскрес и скоро явится всем и будет с ними говорить. И после этого они занялись своим привычным делом - ловили рыбу, выходя в лодках в море. Но всё время помнили и ждали Учителя, и каждая тропинка, каждый бугорок напоминали им о Нём.

Однажды вышли они на ночной лов, но он оказался неудачным - с пустыми сетями возвращались они к берегу. Они уже подплывали, и увидели в утреннем тумане кого-то, стоящего у воды. Он окликнул их:

- Дети! Есть ли у вас какая пища?

- Нет - ответили они.

- Закиньте сеть по правую сторону, и поймаете - как когда-то давно сказал Он им.

Они закинули и вытащили полную сеть.

- Это Господь - тихо сказал Иоанн Петру.

Симон Петр, не дожидаясь, когда подплывут, оделся и бросился в море. Подплыв, они вытащили сеть с рыбой. А Иисус уже разложил костёр и, приготовив пищу, ждал их.

- Придите, обедайте - позвал Он их.

Они подошли, расселись, не спрашивая, кто Он, зная, что это Господь, хоть обликом Он был другим. Он, по обыкновению помолившись, поблагодарив за пищу, преломил хлеб и раздал всем еду.

Явившись им, Он назначил им следующую встречу, и вместе с ними всем своим слушателям и последователям. И покинул их.

В назначенный день на некоторой горе, куда повелел Иисус позвать весь народ, собралось великое множество людей - всем хотелось видеть воскресшего Мессию, вновь услышать Его речи. Когда Он появился на вершине в божественном сиянии, все опустились на колени, в благоговейном трепете слушая Его голос.

Он был немногословен. Пересказав все предсказания древних пророков о явлении Мессии, о суде над Ним и предании Его смерти через распятие, и о воскресении Его на третий день, Он подтвердил, что так всё и случилось, и закончил словами:

- Дана Мне всякая власть на небе и на земле. И я этой властью освящаю вас Духом Божьим. Храните Этот Дух в сердцах ваших, помните Слово Господа и передавайте его другим.

И оставил их.

Вознесение

Приблизилось завершение миссии Сына Господня Иисуса Христа среди людей. Истекало время совершенного очищения Его, и пришёл срок возвращения к Отцу Своему.

И созвал Он Апостолов Своих, и учеников, и последователей, и всех верующих в Него в город Ерушалаим на праздник Шавуот, или Пятидесятницы.

Основание Христовой Церкви нужно было закладывать в городе пророков, там, где Мессия принес Себя в жертву.

Явившись к Апостолам, он вывел их и других учеников Своих до Вифании, на Елеонскую гору. И здесь Он говорил им:

- Идите, начиная от Ерушалаима, по всему миру и несите Евангелие всем творениям Божьим, всякому народу и племени, уча их соблюдать всё, что Я заповедал вам. Проповедуйте во имя Моё покаяние для отпущения грехов во всех народах, крестя людей во имя Отца и Сына и Святого Духа,. Кто будет веровать и креститься, спасён будет, а кто не будет веровать, осуждён будет.

Христос, подняв руки, благословил Своих посланников, и постепенно стал отдаляться от них, возносясь в Царство Отца Своего.

Апостолы, и все слушавшие Его, не испытывали печали. Всех собравшихся осенил небесный свет, облако Славы Господней. Победив, Он восшёл в бессмертие, одесную Отца.

Отныне Его присутствие не будет иметь границ, ни на Земле, ни на небе, ни в пространстве, ни во времени. Он - всюду: и в тайниках души, и в просторах земли и неба, и в беспредельности звездных миров. Он будет обитать в Церкви, в Своих Апостолах, и в душе каждого человека.

Так всё было. Аминь.

BO3BPAT