Часть 1.

Герой нового времени.

Раз, два-три, раз, два-три.

Раз - вдох, два-три - выдох. Отлаженный крейсерский ритм.

Три километра позади, осталось шесть.

Сейчас за лесочком будет спортплощадка со стадионом, за ней - метров четыреста через академический посёлок, из них около половины, где трудно избежать встреч с людьми, а потом опять по малолюдному берегу почти до самой работы.

Только на середине пути приходится сворачивать с реки и бежать через самый центр. Здесь уже никак не спрятаться от зевак, особенно на мосту. Но, в крайнем случае, когда очень уж не хочется выделяться, можно этот сравнительно короткий отрезок пройти пешком.

А там опять по набережной, где бегуны так же привычны, как пенсионеры и безработные с собачками.

Последние несколько лет почти каждое утро он таким образом через весь город добирался до работы. Нормальный утренний моцион перед рабочим днём. А что такого, у кого-то моцион - 10 минут, а тут - около десяти километров. Время, пространство, какая разница, всё из одного источника. И материя оттуда же. И вообще, всё - иллюзия.

В армии тоже есть единица измерения - от забора и до обеда.

Там, кстати, каждое утро бежали три километра по утоптанной лесной тропе, и тот живописный дальневосточный лес и армейская зарядка запомнились на всю жизнь. Особенно восхитительным было ощущение свободы, когда перевели в сержантский состав и уже никто не подгонял. Можно было свернуть, забежать ещё дальше, срезать или вовсе не бегать, отсидевшись в роте. Но ни за что не хотелось отказываться от ощущения пружинящей лесной почвы, ранних птичьих голосов с непременным дробным сопровождением дятла, с утренним свежим морозцем, взбадривающим после сна. А главное - от ощущения почти полной свободы, особенно желанной в армии.

А что такое девять - десять километров? Самое трудное - первые полминуты. После первых пятидесяти метров ноги сами отказываются работать и надо сделать усилие, заставить их, подчинить сознанию. Первый психологический барьер преодолевается в первую минуту бега. Потом будут ещё, но они уже легче. Три минуты, и приходит ритм, перестраивается дыхание, уже не до ног. Пять минут - и, кажется, можно бежать до бесконечности. Потом, через полчаса, час, два, приходит другой враг - скука. Это монотонное "раз, два-три, раз, два-три" просто надоедает, и тут необходимо терпение.

На каком-то этапе самосовершенствования он отчётливо понял, что выносливость и физические силы вовсе не на первом месте, может быть и не на втором. Главное - психологический настрой. Ну и глубокие внутренние духовные силы.

С настроем было проще, его можно, по крайней мере, контролировать, когда он не поддавался управлению. А духовная энергия приходила сама. Конечно, что-то способствовало её приходу и уходу, но это было нечто неуловимое, не поддающееся ни определению, ни контролю, ни управлению. Один случай чуть-чуть открывал завесу этого тайного процесса.

Как-то его пригласили на собрание в группу дианетики. Он заходил к ним раньше один раз, ему почему-то казалось, что они там все - клиры. Хотелось посмотреть и пообщаться с реальными клирами, может быть удастся и самому очиститься, и он, после долгих сомнений, преодолев главное своё качество - застенчивость, заявился в их офис, нашедший заинтересованных покровителей в одном из городских педучилищ, поблизости от его работы.

Нельзя сказать, что он разочаровался. Приняли его очень тепло, он околдовал их своими рассуждениями и разговорами "за жизнь", его даже пытались подвергнуть одитингу. Но позже, взвесив всё и проанализировав, он понял для себя, что никакие они не клиры, просто хорошие ребята и девчата. Слишком молоды они были, ещё много жизненного опыта им предстояло накопить, чтобы полностью осознать то, чем решили заняться. Во всяком случае, ему они ничего дать не могли. Но он оставил там какие-то письменные отзывы, и, время от времени, наткнувшись на эти его рассуждения, ему присылали приглашения на всякие мероприятия и процедуры. На одно из них он всё-таки по каким-то неведомым причинам явился. Ничего особого не было, что-то презентировали, что-то рекламировали, некоторые из приглашённых немного рассказали о достигнутых результатах и успехах в работе над собой по методам Хаббарда. Обстановка и атмосфера была тёплой и доброй, никого ни к чему не принуждали, не лезли в душу.

Когда он вышел от них, был вечер бархатного сезона, тепло, сухо и малолюдно, и ноги сами понесли его домой лёгким бегом. Тогда он первый раз пробежал весь этот маршрут, ставший потом таким привычным и обыденным. До этого он ему не давался, а в тот раз пробежался на удивление легко и быстро, бежал бы ещё столько, да незачем. Наверно всё-таки у этих дианетиков была какая-то заряжающая аура или открытый канал, по которому из бездонного космического источника лилась энергия.

Размышления прервал приближающийся поворот. Вообще-то он избегал поворотов, предпочитал прямые и короткие пути. Но самый короткий, проведённый линейкой по городской схеме, на довольно приличном участке проходил через одну из самых грязных улиц города, он пользовался им редко, только при вынуждающих обстоятельствах летом в сухую погоду.

За поворотом тропка бежала вдоль приусадебных дач городской администрации. С другой стороны, за шеренгой деревьев, тянулась магистраль.

Вчера где-то здесь в траве у забора он приметил краем глаза некий предмет - что-то светлое, кожаное, довольно приличное на вид. То ли футляр от какой-нибудь современной штучки, то ли бумажник. Возвращаться не стал, не в его правилах было подбирать что-то на дороге, но решил, если оно снова попадётся на глаза, то надо будет посмотреть, что это. Нельзя игнорировать знаки судьбы.

Кофейного цвета бумажник ждал его на том же месте. Это было, скорее, весьма внушительное и солидное портмоне. Все его многочисленные отделения были пусты, только в наружном, самом маленьком и неприметном кармашке, затаилась визитка:

ЗАСЛАВСКИЙ

Драгомир Валерьевич

Менеджер по консалтингу

Все реквизиты, включая емайл, были на месте.

Визитку то ли не заметили, то ли оставили за ненадобностью. Последнее было вероятней, судя по профессиональному почерку карманника. Впрочем, карманник стал лишь подвернувшимся орудием судьбы, это было ясно.

Сунув "знак" в карман, он продолжил путь. Мысли потекли по новому руслу.

Всё это явно неспроста. За таким звучным именем скрывается не меньше, чем духовный наставник, или ангел-хранитель. А что такое "менеджер по консалтингу"? Это, кажется, что-то вроде консультанта по общим или профессиональным вопросам. В современных условиях им может оказаться и пустой болтун и эрудит-энциклопедист широчайшего профиля.

Всё это очень хорошо подходит наставнику. Ну что ж, будем ждать, что за этим последует, если всё это не случайно.

# # #

В офисе он появлялся за 15 минут до официального начала рабочего дня. Приходить по звонку он, мягко говоря, не любил. Так же, как и уходить. Быть в толпе, в "коллективе", в строю, в тусовке, в группе товарищей, среди "сопровождающих лиц", в свите и вообще в любой системе было противно его натуре. Он был ярко выраженным индивидуалистом.

Его натуре было бы предпочтительней приходить на час - полтора позже, как привык на прежних своих трудовых фронтах и как было бы естественней, но в старых конторских стенах царил дремучий махровый совок, и при таком режиме легче было вставать в седьмом часу и заявляться ни свет, ни заря, чем привлекать к себе повышенное внимание частыми опозданиями.

- Доброе утро, Генрих Генрихович, - вахтёр в это время обычно выходил в коридор размять суставы.

- Здрасьте, - он прошмыгнул к лестнице.

Эти несколько минут одиночества были ему необходимы. Он успевал сделать всё, что нужно, чтобы сесть за свой компьютер и не вставать до конца рабочего дня. Суетиться в присутствии других, вызывая участливые советы, беспредметные вопросы и предложения помощи не хотелось. А так он, проделав назревшие перестановки, что-то прибрав, выставив или выбросив, забирался в свой отгороженный угол, откуда он видел всё, а его самого за огромным монитором почти не было видно, особенно, если он этого хотел, и углублялся в свои личные дела на весь день. Беспрестанные чаепития он игнорировал, потребностей в еде, питье и других в течение нескольких часов работы у него практически не возникало.

Выходил он, только если куда-то вызывали, а это случалось всё реже и реже. Вся эта бурная деятельность, окружавшая его, была никому не нужной суетой, и пользы от неё было намного меньше, чем вреда. То, ради чего был создан этот микроскопический филиал дочерней компании большой энергетической системы, делали самые нижние подразделения, а вся надстройка, сидя у них на шее, больше мешала им, чем помогала. Вред выражался в пустой, практически хищнической и слабо контролируемой, если даже не поощряемой, растрате ресурсов, материальных, трудовых и человеческих, прежде всего моральных. Всё делалось в сумбуре, суматохе, без малейшего рационального подхода и планирования, с нервотрёпкой и давлением на психику.

Попал он в этот котёл случайно, в результате революционных перестроечных катаклизмов, буйствовавших в те времена в великой, как потом выяснилось, до этого спящей империи и разрушивших её, в конце концов, до основания.

Начиналось всё относительно неплохо. Он работал в некой наладочной фирмочке и по роду деятельности имел много контактов в самых разных организациях. Одному из обслуживаемых им заказчиков выпал счастливый шанс и возможность организовать свою фирму в производственной схеме большого завода. Этот новоиспечённый свободный капиталист и пригласил его за здравые экономические взгляды, мобильность и лёгкость в общении, своим первым помощником. Вторым директором, а, фактически, главным действующим лицом. Недолго думая, Генрих согласился.

Судьба этому не противодействовала, во всяком случае, никаких предупреждающих знаков не подавала. Или, может быть, он их не видел. А, возможно, она считала, что ему надо пройти через всё это, получить и такой жизненный опыт.

Они начали разворачиваться. Занимались тем же, чем и все - писали программы, покупали-продавали компьютеры и оргтехнику, обслуживали, чем могли, большой завод, при котором образовались. За компьютерами он ездил в Ригу, тогда ещё легко доступную.

Начали налаживаться первые робкие международные контакты. Пока только с Китаем. Контакты могли вылиться, как минимум, в халявные визиты в Поднебесную. Один как-то стихийно уже случился, правда, ограничился обильными гостеприимными "знакомствами", но обоюдостороннее стремление было явным и непременно к чему-нибудь привело бы. Обошёлся "контакт" очень дёшево, практически, даром.

Но, довольно скоро, у его шефа открылись глаза, и шеф, несмотря не свою сермяжную ограниченность, понял, кто тут, фактически, главный. И напугался. Чего - вряд ли сам смог бы объяснить, это был, скорее, животный, инстинктивный страх, ревность к "своему детищу". Наверно он просто выстроил цепочку наиболее вероятного, на его взгляд, развития событий, в результате которого он оказывается на улице голодный и обобранный.

Явно, в прямых действиях, его сомнения никак не выразились, но всё и без этого было очевидно - во взглядах, в манере общения, в вольных и невольных жестах, в конце концов, в неосторожных словах. В воздухе повисла напряжённость, ничего доброго не предвещавшая.

Было ещё одно обстоятельство, пожалуй, значительно весомей: изрядно потолкавшись в "деловых кругах", Генрих понял, что представляет собой "российский бизнес" в период своего младенчества. Самым дорогим качеством в нём, приносившим наибольшую прибыль, была наглость. Беспредельная наглость приносила беспредельную прибыль. На этом росли "МММ", Русский дом "Селенга", Хопёр, и нет им числа. Они были только видимой верхушкой айсберга. В этом стихийно развивающемся рынке царили драконовские законы джунглей, и, как минимум, требовалась решительность и твёрдость, когда надо было кого-то оттеснить или что-то всучить.

Этих качеств он был начисто лишён. И в обычной, бытовой жизни, когда затевалась какая-то конкуренция или просто делёжка, он сразу отходил в сторону, заранее отказываясь от своей доли. Даже в общественный транспорт он заходил последним, когда уже не было претендентов на место.

Все эти обстоятельства привели к тому, что он тихо ушёл из "научно-производственной" фирмы, проработав там ровно год, день в день. Почти сразу же умерла и сама фирма.

Приютили его друзья, с которыми работал в институте ещё в студенческие годы. Они тоже по-малому занимались бизнесом, свои материальные запросы вполне удовлетворяли, видимо, рассчитывали, что и он будет себя обрабатывать сам под их крышей. Он был в их глазах серьёзным авторитетным бизнесменом, с широкими связями (в том числе и с международными).

Но он, как пришёл к ним и сел за компьютер, так из-за него и не вставал, пописывая бухгалтерские программы. Фактически сел им на шею наравне с немногочисленным обслуживающим персоналом - секретаршами, водителем, сторожем и техничкой. К телефону - первому и главному инструменту бизнеса, практически не подходил, хотя к развёртыванию своего дела были все условия.

Нахлебавшись "деловой жизни", вынырнув из этого водоворота, он приобрёл новые принципы и в целом получил хорошую школу. Эти новые принципы, объединившись со старыми качествами его натуры, сразу зажили своей жизнью, взяв всё управление в свои руки. Они не подпускали его к телефону, блокировали слабые попытки принять участие в каких-то делах.

Друзья терпели его довольно долго. Но к этому времени в стране стали привычными и нормальными новые производственные отношения, во всём мире всегда считавшиеся самыми дикими и крайними - стали задерживать или просто не выплачивать зарплату. Поскольку в дележе материального фонда он участия не принимал, с ним стали поступать так же. Это была для них вынужденная мера.

Пройдя все круги безденежья, он как-то позвонил ещё одному старому другу, небольшому начальничку. У того тоже сохранилось в памяти впечатление о Генрихе, как о деловом, грамотном и трудолюбивом кадре, кстати, и штатную единицу удалось выбить без особого труда. Платили здесь стабильно и вполне прилично, по крайней мере, до этих пор. Так Генрих попал в эту шарашку.

В офисе было ещё два рабочих места. Официально за ними работали его подчинённые, они тоже считали себя его подчинёнными, да и все так считали, кроме его самого. Он так за всю жизнь и не понял - как это - говорить взрослому человеку, образованному и обученному специалисту, что ему делать, а чего не делать. Сам он так и прожил всю жизнь - делал то, что считал нужным.

Явное противоречие он разрешал просто: если от него требовали делать что-либо ненужное, и он не мог это проигнорировать, то делал это так, что оно становилось нужным.

В соседних комнатах тоже было несколько его подчинённых, но с ними, ввиду их удалённости, проблем было ещё меньше. Правда, женщины очень долго не могли с этим смириться, им надо было, чтобы он их контролировал, когда они приходят и уходят, чем занимаются в рабочее время, о чём говорят и что думают. Вероятно, им просто хотелось внимания, но он так и не смог себя преодолеть и подладиться под это.

Комнатушку называл офисом только он, по привычке, так как до этого он сам работал в приличных офисах, и по роду своей деятельности ему приходилось бывать в основном в офисах, часто в очень шикарных.

На самом деле вся контора размещалась то ли в каком-то бывшем складе, то ли в бывшей насосной, освобождённой за ненадобностью от оборудования и кое-как приспособленной под новые нужды.

Новая организация среди многочисленных служб, в основном не нужных и далёких от выполнения основной задачи, для которой и была создана, имела и службу ремонтов. И за всё время своего существования эта ремонтная бригада, копошась день за днём по всему зданию, что-то где-то пристраивая или перестраивая, настолько его преобразила, что в нём уже очень слабо угадывалась прежняя архитектура. Впрочем, лучше оно не стало, скорей наоборот, поскольку отделывались и приспосабливались в основном внутренние помещения. Местный народ под ремонтом понимал, прежде всего, ремонт квартир, в данном случае своих кабинетов, такие заявки в основном и поступали в ремонтную службу. А маляры да столяры - народ простой. Что скажут, то и делали. В результате из бывшей насосной получилось невесть что.

Внутри были и красивые обои, и плитка, местами даже паркет и кафель, особенно, как водится, сияли приёмная и директорские апартаменты. Но при этом, когда недалеко по путям мчался грузовой железнодорожный состав или просто по улице проезжал грузовик, на столах вполне заметно качались мониторы. А этажи и лестницы, их соединяющие, были расположены как в домике из детского конструктора:

Зазвонил телефон.

- Да.

- Геныч, ты? Привет. Прокопьич не заходил?

- Нет ещё.

- Ну, блин, Прокоп, лысый чёрт. Договаривались с утра на склад съездить, а он, как всегда, то ли забыл, то ли проспал - Гоша-водитель ещё долго не мог успокоиться, перемывая кости бедному Прокопьичу. Впрочем, самому Прокопьичу Гоша благоразумно ничего не скажет.

Явился Аркаша-программист.

- Доброе утро, Ген Генович.

- Здорово, Аркаша.

Он включил компьютер, взял стакан и убежал за чаем.

Ещё пара минут одиночества.

Вошёл Чип - ещё один программист.

- Добрый день, Генрих Генрихович

- Здорово, Саша.

Народ собрался. Рабочий день начался.

# # #

Проблемы, чем заняться, у него практически никогда не было, хотя от всех производственных дел он давно отстранился. Когда-то, в молодости, он был очень активным, всё делал бегом, с полной отдачей, прикладывая все физические и интеллектуальные силы.

Но всё-таки, наверно, каждому человеку отмерена своя мера вклада в преобразование окружающего материального мира. Выполнив норму, он переходит в некоторую иную фазу развития, это выражается в изменении его мировоззрения, взглядов на окружающую действительность и на себя в ней, в отношении к своим действиям. Взгляд поворачивается с внешнего мира в себя.

Если человек не поверхностный, если он ставит вопросы и ищет на них ответы, то, в конце концов, понимает, что преобразовывать нужно не мир, а себя в нём, это самый эффективный путь найти себя и выполнить своё предназначение в этом мире.

Глубокие размышления над этими глобальными вопросами привели Генриха к печальному выводу, что вся деятельность человечества в целом и каждого человека в отдельности, направленная вовне, на переделывание окружающего мира под свои нужды и потребности, неизбежно ведёт в пропасть, и, чем больших успехов достигает человек, тем быстрее он мчится к своей пропасти. Продуктивна только внутренняя работа над собой, поиск своего места в мире, усилия в гармоничном вписывании себя в мир, и, если заниматься этим настойчиво, только это приведёт к всеобщей гармонии.

Наверно Генрих очень активно взялся за первую часть и довольно быстро выбрал свою норму. Он уже давно перешёл в следующую фазу и, воспринимая всё расширенным сознанием, ясно понимал, что духовная работа над собой, познание себя и самосовершенствование не имеет конца, в отличие от материальной деятельности.

На своём конкретном месте он постоянно убеждался в справедливости своих рассуждений и выводов. Всё, что делалось вокруг, все эти задания-поручения он видел не оторванными от истоков и последствий, как обычно их воспринимают исполнительные (и не очень) работники, а как звенья всей цепи или ячейки полной сети, во всех их взаимосвязях с предыдущими, вызвавшими их, и с последующими, к которым ведут они сами. Он ясно видел их цену и значение.

Получалось, что в среднем 95% того, чем они тут все занимались, бесполезно и ненужно, а больше половины просто приносит вред.

А ведь когда-то, видит бог, он честно пытался выполнять всё, что от него требовали, хотя уже понимал, что всё это, в лучшем случае, бесполезно, а часто и просто вредно. И каждый раз, сразу или немного позже, убеждался воочию в верности своего хода мыслей.

Вот такой простой расклад - чем больше работаешь, тем больше приносишь вреда. Эта ситуация была подобна государственной экономической системе в целом в период зарождения свободного предпринимательства в условиях новой, ещё несовершенной спекулятивной налоговой системы. Тогда честные и законопослушные директора и менеджеры барахтались в водоворотах противоречивых законов и постановлений. Чем больше они выпускали продукции, тем большие убытки терпели после выплаты всех налогов. Так самые принципиальные и последовательные приверженцы "честных" отношений с государством один за другим и утонули - это была меньшая часть, а основная масса, кто как смог, приспособились и стали вести дела с государством так же, как и оно с ними.

Долго он боролся с собой, пытаясь преодолеть вредную страсть к добросовестной работе. Здравый смысл был его самым верным союзником в этой борьбе, постоянно одёргивая - "не нарушай гармонию, не порть окружающую среду, совершенствуйся, а не деградируй". В итоге его железная воля взяла верх - себя он побеждать умел. Воля его уже была закалена в борьбе с ненужными привычками, пристрастиями к миражам и заблуждениями.

Здесь, на этом месте он смог, наконец, подняться над суетой. Его статус - промежуточного начальничка - хорошо позволял отстранённо "канализировать" задания и результаты их выполнения сверху вниз или снизу вверх. Многие, уже отлаженные производственные цепочки он вообще замкнул между собой, исключив своё звено, и они его не касались.

Формально он работал, как все - приходил-уходил вовремя, весь день находился на рабочем месте. Только самые проницательные понимали, что с ним что-то не так. Его непосредственный начальник - Прокопьич - хоть и не был ни умным, ни проницательным, тем не менее, тоже подозревал, что он занимается чем-то не тем, но ясно не мог сформулировать свои претензии.

Какое-то неуловимое сгущение в атмосфере над ним медленно, но верно накапливалось, и он знал, что рано или поздно оно сконденсируется. И ударит либо дождём, либо грозой, а может быть и громом с молнией. Потому что дело было не только в этом.

Впрочем, его это мало тревожило, потому что он знал всему цену, знал, где реальность, а где иллюзия, где сон, а где явь, или менее глубокий сон.

А скучать без дела он уже давно не умел. Как можно скучать, если перед тобой раскрыт твой внутренний мир, эта беспредельная вселенная.

К тому же у него был Интернет. Их головная компания в пору своего подъёма, когда с ней ещё в срок и сполна рассчитывались за продукцию и услуги, как шубу с барского плеча уступила им немного от своего широкого канала. (Этот подъём продолжался недолго, вскоре все поняли, что можно не платить за то, что не могут не дать - а энергосистема не могла прекратить работать и предоставлять потребителям свою жизненно необходимую продукцию, и процветание компании очень скоро переросло в катастрофическое падение. Прекратился рост зарплаты, она стала отставать от инфляции и от возросших за время процветания потребностей, а скоро её к тому же перестали платить в срок, и задержки росли до бесконечности. Кроме того, оно - процветание - окончательно отучило толково хозяйствовать, забывать и терять навыки всегда легче, чем учиться и приобретать их, Да никто и не стремился к этому. Отцам-руководителям, директорскому корпусу, который при желании и умении вполне мог бы навести порядок, на их баснословные зарплаты, которые они бесконтрольно сами себе устанавливали, вполне хватало, а серую массу очень быстро приучили бесконечно затягивать пояса. А многие руководители, сваливая всё на тяжёлые времена, на нерассчитывающихся потребителей, на плохие и не работающие законы, пользовались моментом и изо всех сил гребли под себя всё, что можно и сколько можно, обеспечивая свои семьи, включая будущие поколения, всем, что удавалось урвать. Это был коммунизм для отдельных личностей. За счёт остальных).

Как бы то ни было, Интернет с тех времён остался, правда был он в конечном пункте канала и не очень хороший, потому что халявный. По всему протяжению широченного канала на нём висело столько халявщиков, что никакой его мощности не хватило бы. (На дворе стояло время Лёней Голубковых). Бывалые сёрферы не смогли бы в нём работать. Но у Генриха терпение было беспредельным, и он без особого напряжения приспособился к наличным ресурсам. Где требовалась голая текстовая информация, отключал графику, в иных случаях, пока шла перекачка картинки, сёрфил по другим адресам.

Интернет для него тоже был Вселенной. Если знать, что тебе нужно, он никогда не даст скучать. Интернет так же, как и всё окружающее, помогал Генриху познать себя, но с ним это было намного эффективней и глубже. Ответы на многие свои вопросы он нашёл в этом бездонном океане информации. Прикладывая к ним в полной мере свои аналитические способности, он всё ближе подбирался к Истине.

Зазвонил телефон.

Аппарат стоял посередине, примерно в геометрическом центре комнаты, чтобы всем было до него одинаково близко, или одинаково далеко. Но фактически получалось так, что одинаково близко от него было Саше с Аркашей, а одинаково далеко - Генриху, потому что дотянуться до него из своего угла он не мог, ему надо было обойти свой необъятный, как футбольное поле, стол.

Честно говоря, так им и было задумано. Общаться с телефоном он не любил, потому что с другого конца чаще всего обращались с каким-нибудь идиотским или пустяковым "производственным" вопросом, который не стоил даже того, чтобы сотрясать из-за него воздух.

Это сатанинское изобретение использовалось здесь именно в таком качестве, как и было задумано его главным автором, стоящим за спиной Белла и других инженеров, материализовавших его дьявольскую идею.

Здесь хватались за трубку (преимущественно женщины) по первому импульсу, ещё не выяснив для себя, что им надо спросить или сообщить, не сформулировав ни слов, ни мыслей. И начинался долгий и нудный процесс выяснения цели звонка.

После обязательных витиеватых приветствий - дань "вежливости" и условностям - (при этом нередки были случаи, когда за приветствиями уходили в личные беседы и забывали, чего было надо), следовал многоступенчатый подход методом итерации, как сказал бы математик, к существу вопроса.

Обычно Генриху уже после того, как он по голосу узнавал собеседника (-цу), всё становилось с той или иной степенью точности ясно - что хотят знать и как ответить. Ясновидения здесь не требовалось, достаточно было знать - кто чем занимается, на каком этапе сейчас это дело и что представляет собой позвонивший - по характеру, интеллекту, темпераменту, семейному положению, увлечениям и т. д.

Но мистические свойства телефонной связи выражались в том, что это не помогало, ни на секунду не сокращало разговор, скорее наоборот, его попытки сразу всё разъяснить и растолковать уводили в тупики, из которых непременно должен был последовать возврат на первоначальную витиеватую колею путаного диалога. Здесь умели говорить только так.

Не все, конечно, были такими, но большинство приучило к подобной манере ведения беседы всех, кто попадал в ауру конторы. Генрих тоже так и не смог преодолеть это давление. Вот поэтому он и избегал телефонных разговоров.

Ну а Саша, как и Аркаша, с этим вполне мирились, даже не замечая почти полного отсутствия здравого смысла в местных порядках и негласных правилах.

Но сейчас они оба "выскочили" по утренним делам - Аркаша готовил себе чай, а Чип, кажется, кому-то что-то включал. Или пропал в туалете. А может быть уже перекуривал.

Генрих взял трубку.

- Да.

- Привет, Акакич, - это был Коля-электрик. - Как слышно?

- Нормально.

- У вас с телефоном всё в порядке? Вызов идёт?

- Идёт.

- Ну ладно. Тогда отбой.

Следовало спросить - "а в чём дело?", или "а что случилось?", и завести долгий технический разговор с отклонениями на личные темы. Это было бы в духе местного кодекса вежливости, но он предпочёл в очередной бесчисленный раз показаться невежливым, чем затевать тягомотный, выматывающий пустой диалог.

Все уже привыкли к нему и давно считали его "не таким", ему от этого было только легче, больше покоя.

Коля был интересный тип. В культурных кругах его считали бы снобом, но в таких кругах он не вращался и, скорей всего, такого слова не знал. Всё, что не вписывалось в его мир, он считал ненужным, глупым и нарушающим порядок. А мир его был очень узок.

Многие его откровенно не любили, особенно женщины. Он мог без капли сомнения брякнуть что-нибудь, с его точки зрения, если и не остроумное, то, по крайней мере, вполне приличное. Но в тонкой женской психологии он совершенно не разбирался, и поэтому частенько попадал впросак. Впрочем, по простоте своей, он и этого не замечал.

Имя "Генрих Генрихович" тоже не вписывалось в его мир. Его снобизм выражался ещё и в том, что он, едва познакомившись с новым человеком, тут же переходил на фамильярные отношения, независимо от возраста, и, даже, от положения. Табель о рангах - эта условность была выше его понимания. Всех он звал по коротким отчествам, и этим заразил многих подобных себе.

"Генриховыч" - это было неимоверно сложно для него, и в запоминании, и в произнесении. Он пытался переделать это во что-нибудь приемлемое, с его точки зрения, но дальше, чем Геныч, Иваныч и Петрович его фантазия не доставала.

Генрих решил ему помочь, избавить его от болезненных и даже смертельных для него творческих мук, как когда-то Сирано де Бержерак своих убогих насмешников, и дал ему большой список допустимых имён.

В нём были, среди прочих, Акакий Акакиевич, Алистарх Алистархович, Ассистент Ассистентович, Ассенизатор Ассенизаторович, Зосим Зосимович, Никодим Никодимович, Поликарп Поликарпович, Полиграф Полиграфович, Армагеддон Армагеддонович, Апокалипсиус Апокалипсиусович, или, попроще, Апоплексис Апоплексович, и много других. Причём, время от времени, при случае, этот список пополнялся. Для Коли это было фантастическим расширением кругозора.

Предвыходной рабочий день катился по обычной накатанной колее. Аркашу поминутно выдёргивали то туда, то сюда, загружая разнообразными, в основном пустяковыми, вопросами и заданиями - так здесь имитировали кипучую деятельность.

Справляться со своими проблемами самому, без громогласного её озвучивания, было не принято, о ней должны были узнать все окружающие, и, очень желательно, разрешать их должен был кто-то другой. Аркаша хорошо подходил на эту роль. Он был молодым, отзывчивым и коммуникабельным. Большего и не требовалось.

Чип был посолидней, но в отсутствии Аркадия всё это ложилось на его плечи. Он с этим мирился.

В отсутствии обоих отдувался Генрих. Особенно интересные ситуации складывались летом, в сезон отпусков. Уже не раз случалось так, что Генриху приходилось подменять до пяти - шести человек, почти весь свой отдел.

Но в последнее время его почти не дёргали. В конце концов местный народ понял, что он думает обо всём и обо всех.

Ни в коем случае нельзя было сказать, что он выражал это как-то внешне, он всегда с готовностью откликался на призывы, охотно отвечал на вопросы, особенно, если они были по существу. Однако при этом в разговорах обходился без пространных отклонений и сам ни к кому за помощью не обращался.

Его затаённые мысли материализовались сами и создали вокруг него разряжённое пространство. Чуждая среда его отторгала, он это знал и ощущал.

Ближе к обеду стало выясняться, что сегодня - укороченный день. Завтра то ли какой-то отраслевой юбилей, то ли профессиональный праздник. Короче, Совет Директоров головного управления подарил всему коллективу, начиная с себя, несколько дополнительных часов отдыха к уикенду.

Негласно подразумевалось, что руководство, кадровый состав и прочие примкнувшие патриоты, особо влюблённые в свою профессию и в своё предприятие, используют это время, чтобы отметить наступающий праздник в коллективе, в тесном кругу коллег, хотя официально распитие алкогольных напитков на рабочем месте с некоторых пор настрого запрещалось.

Это означало, что садово-огородная братия ещё с обеда разбежится по дачам-фазендам, а остальные, отоварившись в обед всем необходимым, разбившись по подразделениям, отделам, службам и группам, составив столы в самой большой или самой приспособленной комнате на своей территории, рассядутся сразу в начале второй половины дня за праздничными столами.

Процедура была отработана годами, даже десятилетиями, и слаженность действий и организованность всех участников в реализации этого мероприятия могла сравниться только с запуском космической ракеты с космонавтами на борту или с чем-нибудь подобным.

Этих праздничных обедов Генрих тоже уже давно избегал. Когда-то в самом начале, когда он только входил в коллектив, сторониться всего этого было нельзя. Его бы не поняли и не простили. Это выглядело бы как неуважение всех и каждого в отдельности, презрение к обществу, гнусное предательство и оскорбительный плевок в душу коллектива.

Тогда он временно перебил хребет своей застенчивости и стал первым человеком в этом процессе - приносил самые лучшие закуски и салаты, приготовленные его женой-искусницей, активно участвовал в подготовке, а уж за столом был вообще самым главным - все смотрели ему в рот и слушали все его речи. При необходимости он мог себя заставить поддержать любой разговор или завести его самому.

В сущности, с его приходом здесь установились новые стандарты этих гулянок. Другие отделы и службы завидовали им, как красиво, вкусно и душевно проходило всё в их информационно-техническом центре.

До этого всё сводилось к традиционным попойкам, где спиртное лилось рекой, и к нему были тощие бутербродики с нарезанной колбаской и сыром, если удалось найти нож, и, может быть, пара помидорок да огурчиков от чьей-то щедрости. Пили из чайных-кофейных стаканов и чашек, которые были у каждого.

Сейчас же докатились до фужеров и хрустальных рюмочек (у него дома их скопилось от раскомплектованных наборов довольно много, они пылились по углам шкафов и занимали место, и он их все собрал и принёс) и салфеток - неслыханное дело.

И никому не приходило в голову, как всё это его угнетало. Значительно позже стали замечать, что он не только практически не пьёт, но и почти не ест, в то время как другие за обе щёки уплетали всё, что он приносил. Тем более это было странным потому, что финансовое участие - на спиртное, бутерброды и прочее - он принимал полное, наравне со всеми, и отказывался от денег за всё, что приносил.

А он просто откупался, усыплял бдительность. Когда необходимый контакт был установлен, и он стал даже в какой-то степени душой коллектива, он, наконец, смог себе позволить постепенно вернуться к своему естеству.

Он стал "выступать" только тогда, когда без этого нельзя было обойтись, а это было, обычно, только в начале застолья. После третьей - четвёртой, как это всегда бывает, никому ни до кого уже не было дела, все разбивались на микрогруппы по интересам и обсуждали свои узкие темы. Он оставался один в уголке, делая вид, что с интересом слушает.

При первой возможности незаметно выскальзывал и прошмыгивал к компьютеру, возвращаясь к своим делам, или просто уходил домой.

В конце концов как-то получилось, что эта его обособленность уже никого не смущала, его давно приняли за своего и стали прощать молчаливость и скорые уходы, воспринимая это сначала как неотложные дела, а при устойчивом повторении как мелкие, простительные причуды.

На самом деле он всё контролировал и предугадывал, и точно вычислил момент, когда смог вообще уворачиваться от этих пьянок. Он это честно заработал.

Аркаша с Чипом, по уши задействованные в подготовке к застолью, ушли ещё в начале обеденного перерыва. На всякий случай он их предупредил, что его не будет. Закрыв за ними дверь, он вернулся к прерванным делам.

Надо было просмотреть служебную почту. Вообще-то она его не касалась, все входящие просматривал, сортировал, рассылал и разносил специальный человек, но это была ценная для него информация, и поэтому он сделал себе доступ к ней, как, впрочем, и ко всей другой мало-мальски важной, курсирующей в локальных сетях. Зная её, можно было держать руку на пульсе всего предприятия, быть в курсе всех дел.

Бухгалтерские базы данных, ведомости, документооборот, приказы и инструкции всех уровней - всё это и многое другое он мог без особо сложных манипуляций посмотреть или скачать. Что-то было доступно без всяких ухищрений, а то, что ему не положено было знать, пришлось взламывать хакерскими методами, впрочем, для него это не составило труда.

У руководства было много секретов от простых смертных, например, их безалаберные и безграмотные методы ведения дел, объясняющие все болезни компании. Строго секретной, была также любая информация об их зарплатах, премиях и всевозможных подарках, которые они при каждом удобном случае дарили себе, эту форму оплаты можно было вывести из под налогов.

Уже давно первые руководители филиалов, тоже относившиеся к номенклатуре, получали зарплату в управлении, конечно вовремя и сполна, чтобы даже их бухгалтерии ничего не знали о её размерах. Это было одним из первых пунктов коммерческой тайны - явления новой экономики, сразу ставшего так необходимым и спасительным для горе-бизнесменов.

Он при необходимости входил не только в закрытые локальные сети стоявшей над ними дочерней компании, но и в главное управление. Там царила та же бюрократическая косность и рутина, угнетавшая его здесь. Впрочем, оттуда всё и шло.

Сейчас особенно важно быть в курсе всех новостей - на дворе стоит время преобразований, реорганизаций и реструктуризаций, и, как следствие - сокращений. В когда-то спящих конторах стали разыгрываться бурные представления всех жанров, от трагедий до комедий.

Бок о бок соседствовали для кого-то крах всей жизни (в его представлении), а для кого-то - фантастический взлёт карьеры.

Один из курьёзных спектаклей косвенно задел и подразделение Генриха.

Некий ушлый начальничек среднего звена из вышестоящей дочерней кампании во всём этом перестроечном кипении и бурлении разглядел для себя удобный момент повысить свой ранг, перескочить на пару ступенек вверх, превратиться из просто начальника в директора, не важно чего.

Он написал объёмистый доклад, ключевыми фразами которого были: "централизация и укрупнение", "в целях повышения эффективности", "для усиления отдачи", "чтобы поднять на более высокий уровень", ":не отстать от научно-технического прогресса", "в ногу со временем", ":экономический эффект:" и ещё много страниц подобной бюрократической словесной трескотни.

Раздул он этот мыльный пузырь размером с дирижабль, преследуя одну единственную, сугубо меркантильную личную цель. Со стороны это было видно невооружённым глазом, многие, в первую очередь искушённые в аппаратных играх, сразу всё поняли. Но он сумел раскрутить вокруг этого целую кампанию и вовлечь всех, кто мог играть здесь какую-то роль.

Сработал эффект толпы или уличного митинга - каждый отдельный субъект сам по себе нормальный и здравомыслящий, а все вместе, как стадо идиотов. Каждый понимает, что в целом это абсолютно ненужно и даже абсурдно, но, когда его втягивают в обсуждение деталей, изнутри видит всё по-другому, и, поддавшись магии толпы, вместе со всеми совершенно серьёзно обсуждает вещи, которые издалека выглядели пустыми и несерьёзными.

Субъективно он был готов убедить всех, но требовалось соблюсти одну формальность, без которой ни один бюрократ ничего бы не подписал - для директорства не хватало штата.

Вот тут-то и была идея, на которой он всё построил.

Он командовал относительно небольшим информационно-вычислительным центром в дочерней компании, имеющей около десятка субдочерних филиалов, каждый из которых тоже имел свой информационный центр, или просто людей, связанных с компьютерами. Где-то эти группы были крохотными - два, три человека, а где-то и вполне приличными.

Идея состояла в том, чтобы всех программистов, пользователей, операторов, специалистов, в той или иной мере занятых обслуживанием и работой на информационно- вычислительной технике, и вообще всех, кого удастся, передать в его подчинение. Вот тогда-то и собирался так необходимый ему штат.

Всех главных, начиная с генерального директора, он по одиночке уболтал, расписав каждому радужные перспективы задуманной им инициативы. При этом его ничуть не остановило то, что к каждому пришлось подбирать свой ключик. По его мнению, дело стоило того. Впрочем, может быть, это филигранное лицедейство даже доставляло ему удовлетворение, может быть как раз в этом он и был специалистом, это и было его призванием.

Обработав надстройку, он перешёл к базису, непосредственным исполнителям, своим потенциальным кадрам. Ведь в конечном итоге всё зависело от них. Если бы они заартачились, принудить их он не мог, не было у него пока таких прав и рычагов. Тогда бы он не набрал штата, и "добро", полученное с такими хлопотами у начальства, ничем бы не помогло.

Тут уже каждого уговаривать было нереально, он собрал всех скопом, даже не всех, а только руководителей подразделений. Может быть, он уже слегка выдохся, может быть не смог достойно оценить их, а, возможно, просто не стал себя утруждать перед низшими звеньями, посчитав их по привычке всех совковых начальников глупей себя, грубо говоря, быдлом.

В этом был его просчёт, чуть не нарушивший все планы. Программисты - народ умный, как правило, много умней своих руководителей. Почти все сразу всё поняли, не поддавшись его велеречивым байкам о пользе для всего общества и для каждого в отдельности.

Его проблема была ещё в том, что он не мог их ничем заманить: сохранить фонд зарплаты на прежнем уровне - это было одно из главных условий всего предприятия.

Тем не менее, подавляющее большинство возражать не стало, каждый по своим соображениям. Нашлись, конечно, и яркие индивидуалисты, ни в какую не поддавшиеся уговорам.

У них тоже были свои соображения. Одни вообще всегда были против, особенно когда у них спрашивали согласия, а не ставили перед фактом, другие были слишком принципиальными и не могли поступиться принципами, третьи - просто упрямыми, ведь в данном случае упрямство никак не наказывалось.

Человеческая душа бесконечна, а у компьютерного народа, частенько пропадающего в виртуальных мирах, часто ещё и непредсказуема.

Единственный аргумент отказавшихся, который Генрих готов был признать, как существенный, это простое отстаивание человеческого достоинства, ведь все они в данной ситуации были пешками, разменной монетой в чужой игре, "компьютерным мясом".

Генриха эти соображения ничуть не волновали, он прекрасно знал себе цену, а остальное - суета.

Его тоже втянули в это. К тому времени он уже всё знал, понимал, видел истоки, движущие силы и, будучи достаточно хорошо знакомым с типом, затеявшим всё это, предвидел, чем оно закончится.

Когда он получил директиву - составить список всех сотрудников, работающих в их филиале с компьютерами, он уже знал, что делать. Этот список, независимо от того, понравится он кому-то или нет, будучи документом, скорей всего и станет ориентиром, на который все будут ссылаться.

Список он составлял по единственному принципу - как можно меньше суеты вокруг него, её и так уже было сверх всякой меры. Всем вписанным он был готов аргументированно объяснить, на каких основаниях это сделано, если бы об этом зашёл разговор. Не вписанным, если бы среди них нашлись желающие - тоже.

Особый вопрос был по нему самому. Он мог бы одинаково убедительно обосновать и своё присутствие в списке, и наоборот. С одной стороны, он был тесно привязан к компьютеру, а с другой - входил в нижний слой номенклатуры филиала. И то, что он всё-таки вписал себя, ни у кого не вызвало вопросов и сомнений, уже по тому только, что это стало фактом.

Для себя решающее достоинство своего перехода он увидел в том, что фактически в данном случае для него, как и для других, ничего не менялось, ни в зарплате, ни в работе, но при этом начальство отодвигалось далеко, и все они, согласно списка, оказались недосягаемы. Впрочем, и дела до них никому не было, они были нужны лишь как штатные единицы.

А прежнее, близкое начальство всё чаще посматривало в его сторону, недовольное его независимостью, обособленностью, исключённостью из общего бедлама.

Отдалённость от начальства могла дать ему то, что он считал самым ценным в этом мире - внутреннюю свободу и покой для главной позитивной и созидательной деятельности - работы над собой.

В обширной почте среди служебных распоряжений и циркуляров было несколько личных писем.

Он пока ещё был фидошником - участником "компьютерной сети друзей". Эта очень популярная во всём мире сеть в доинтернетовские времена была самым разветвлённым и известным средством связи для приверженцев виртуального компьютерного общения.

С приходом Интернета для Фидо настали тяжёлые времена - все поуходили в более продвинутые сети. Но установившиеся знакомства и связи остались, они сами по себе имели высокую ценность. Уже хотя бы потому, что распространялись на весь мир.

Для Генриха они сыграли свою особую роль. За границей жила его мать-старушка.

Относительно недавно он помог ей перебраться на родину предков. Как любящий сын, он активно поддерживал с ней связь. Так как обычная почтовая его не очень устраивала по своим черепашьим скоростям, он разыскал недалеко от неё бывшего фидошника и договорился с ним как о передаточном пункте связи. Он отправлял ему "мылом" письма, тот их распечатывал и отдавал маме. Так же и её письма шли сюда "мылом".

Все фидошники, бывшие и нынешние - друзья, это был главный закон сети, поэтому о подобных услугах договаривались легко. Тем более что старушка была очень рада такой быстрой и тесной связи и щедро вознаграждала "друга". Телефонные разговоры всё равно обходились дороже. Оперативность этого способа общения не шла ни в какое сравнение с почтовой перепиской.

В почте было очередное письмо от неё. Ничего особенного, последние незамысловатые новости, описание тамошней жизни, приветы для всех знакомых и родных. В каждом письме между строк ощущалось тайная надежда на то, что и он когда-нибудь переберётся к ней.

А он ещё не созрел для этого. Известное выражение - "Хорошо там, где нас нет", он воспринимал во всём его глубоком смысле, к тому же был искренне убеждён, что будущее России светло и прекрасно и что именно из России придёт спасение мира.

Ещё в почте из документов, курсирующих по управлению, явствовало, что готовятся новые сокращения. Надвигалась следующая волна лихорадок, трагедий и подковёрных интриг. Простой народ, которого, как обычно, в первую очередь касались все события с отрицательным знаком, хуже смерти боялся сокращения, хотя, в сущности, в этом не было ничего трагического.

Увольняли в системе пока ещё с полным соблюдением законов - с заблаговременным предупреждением, с выплатой всех пособий, с неоднократным предложением альтернативных рабочих мест. Если не терять от страха голову, то на каком-то этапе легко можно было найти вполне приемлемый выход. Да и службы занятости функционировали уже вполне исправно.

А если отнестись к этому с полной серьёзностью и отдачей, побегать и поискать, воспользоваться доступными связями, то вообще можно было вынырнуть из этого водоворота с хорошим прибытком, найти что-нибудь лучше и ближе.

В общем здесь, как и везде, все страхи люди создавали себе сами.

И ещё в ворохе служебных распоряжений среди прочих прошло незамеченное многими коротенькое сообщение о том, что когда-то переведённые в штат управления программисты и работники информационных служб переводятся, согласно приказа такого-то, на свои прежние места.

Всё, "компьютерное мясо" отыграло свою роль. Теперь за ненадобностью их сбросили с игровой доски. Должность получена, за прошедший плодотворный год отыскались и тщательно сформировались другие, более надёжные подпорки, и вся эта братия стала не нужна, да и вообще, хлопотно с ними было.

Генрих с самого начала знал, что рано или поздно последует такой обратный ход конём, сбрасывающий с доски всех пешек. На его подготовку понадобился ровно год.

У него лично вся эта мелкая суета, подковёрные аппаратные игры с секретами Полишинеля ничего, кроме смеха и презрения к её авторам, не вызывали.

А вообще тот факт, что рядом, в одном пакете, оказались три таких разных сообщения, наводило на глубокие размышления. Где-то там, в других мирах, они были тесно связаны и образовывали объединённый знак, указатель, и Генрих уже знал, что он означал и куда указывал.

# # #

Бывшая насосная уже гудела. Можно и нужно было уходить.

Погода стояла прекрасная, надвигался тёплый летний вечер. Он решил прогуляться до дома, насладиться свободой и одиночеством, расслабиться после постоянного внутреннего напряжения, никогда не отпускавшего его на работе.

Пошёл он по прямой короткой дороге.

Он очень мало пользовался транспортом, искренне не понимая, какой смысл тесниться в трясучей вонючей железной коробке, обрекая мышцы на медленное атрофирование, лёгкие на дыхание скверным отравленным воздухом, а нервные клетки на массовую гибель в атмосфере стрессов, скандалов, ругани или оглушающей безвкусной музыки, почти всегда царящей в общественном транспорте.

Можно ещё как-то мириться с маршрутками, в них намного спокойней и быстрей. Ими он и пользовался, когда очень уж спешил. Такое, хоть и редко, но случалось. Но в последнее время, когда стоимость проезда там и там почти сравнялась из-за безголовой хозяйственной и экономической политики муниципальных транспортных начальников, в маршрутках всё чаще стали появляться неприятные малокультурные особи, вносящие дисгармонию в прежний порядок.

Особенно подвыпившие молодые мужики и парни, дойдя до кондиции "гулять, так гулять" и "море по колено", норовили в качестве продолжения гулянки шикануть в заключение поездкой до дома в шикарной обстановке. При этом считали обязательным продемонстрировать своё состояние и хорошее настроение всем окружающим.

Минусы транспорта переходили в плюсы при пеших передвижениях на свежем воздухе, и в восклицательные знаки при лёгком ненапряжённом беге берегом реки и лесочками.

О том, как добирается до работы, он особо не распространялся, хотя и не скрывал. Его и так во многом не понимали, а это было вообще не постижимо. Подавляющее большинство даже одну остановку считает большим расстоянием, а он регулярно проходил двадцать две.

Совсем непонятным это было тогда, когда у них ходила дежурка - служебный ПАЗик. Можно было ещё допустить, что он экономит на транспорте, это бы все поняли, хотя, непременно поиздевались бы. Там, где можно что-то высмеять, всегда всем всё понятно. Но служебная маршрутка была бесплатной и доезжала до его дома.

Некоторое время он ею пользовался, пока до него не дошло, что он сам себя обрекает на полуторачасовое дополнительное лицезрение и общение с субъектами, надоевшими ему за весь день. И к тому времени, как дежурку отменили за неимением средств на горючее и ремонт (при этом почти каждый начальник повыше имел служебную легковушку, на которую средства были), он уже давно ходил своим ходом.

Ясное, безоблачное небо, солнце, уверенно склонявшееся к горизонту, лёгкий ветерок вызывали расслабление и ощущение полного покоя. Он мог бы уснуть, если бы не был на марше.

Да и мысли ворошили сознание, не выпуская его в свой ментальный мир. Им было за что зацепиться.

Значит, выстраивается такая цепь событий:

- распоряжение об обратном переводе компьютерного народа приходит в контору. Отдел кадров берёт под козырёк и исполняет приказ. Все его прежние титанические усилия по сокращению штатов вылетают в трубу, потому что нежданно-негадано сваливается ещё несколько кадров. Они, конечно, свои, но кто же тогда лишний? По всему получается, что при новой волне сокращений они - первые кандидаты. Или, по крайней мере, кто-то из них.

- немного погодя, в соответствии с принятым стратегическим планом реорганизации и реструктуризации из главного управления катит следующий вал сокращений. Докатывается до низа. Как это ни тяжело, приказ надо выполнять. А кандидаты уже есть. Подать их сюда!

Генрих по многим параметрам подпадал под эту роль.

Он был уверен, что, если бы не эта длинная рокировка длиною в год, его бы "освободили" гораздо раньше. Слишком инородным телом был он в этом театре абсурда.

В этом смысле вся эта история с заячьими прыжками туда и обратно сыграла свою положительную (а, может быть, и отрицательную, хотя по самому большому счёту всё-таки положительную, потому что всё к лучшему:) роль, оттянув момент расставания, тогда он ещё не был готов, не созрел.

А сейчас созрел? Хотя почему сейчас? Это так быстро не делается. С полгода, минимум месяцев пять ещё есть на дозревание и подготовку.

Дозревание до чего и подготовка к чему? Как это чего-чему? Его же тоже земля предков ждёт, зря, что ли сегодня письмо от мамы пришло?

Надо уметь разбираться в знаках судьбы. Комбинация с пешечным гамбитом была знаком судьбы, три сегодняшних письма были знаком, почта, Фидо, мама, да всё окружающее - знаки. Вон вечер тёплый, тоже знак. Плохая погода, дождь, тоже знак. Даже красный свет светофора тоже знак, как и зелёный. Надо только видеть их и понимать.

Со светофором проще, красный - стой, зелёный - иди. А как с другими, более скрытыми и сложными? Даже если его видишь-слышишь и ясно понимаешь, что это - знак, то как разобраться, о чём он? Стоять или идти? Куда идти? Или вообще о чём-то другом?

Да если бы слышать все знаки, разбираться в них и жить по ним, то в течение одной жизни можно получить всё, о чём мечтаешь, стать совершенным и спасти страну, народ, да и всё человечество.

Мысли улетали всё дальше, заводили всё выше. Что за прелесть, этот вечер!

Где-то глубоко в душе крохотной искоркой разгоралось ощущение, что грядут большие перемены, и что всё будет очень хорошо, да иначе и быть не может.

# # #

Дома никого не было. Он уже довольно давно жил один. Дети выросли, и у них была своя жизнь. Жена опять гостила у стариков-родителей в другом городе.

Она была свободна и могла себе это позволить.

Её НИИ ГИПРО НЕЧТО развалился сразу вслед за Советским Союзом. Она пыталась чем-то заняться. Как многие бывшие коллеги, да и весь интеллигентский корпус бывшей державы, оставшийся не у дел, привозила откуда-то, в том числе и из-за рубежа, всякий ширпотреб и продавала его из арендованного контейнера.

Это был тяжёлый хлеб, адский и рискованный труд. Генриху было очень жаль её, да и всех их, как и весь многострадальный народ самой большой и богатой территории, но она была самостоятельной и не нуждалась ни в советах, ни в жалости.

Однако и это продолжалось недолго. Государство и рэкет, помогая друг другу, в конце концов победили челночный бизнес, он стал слишком убыточным и опасным.

После этого, не желая мириться со статусом иждивенки, она ещё долго барахталась, пыталась торговать своими изделиями - шитьём, вязаньем, кулинарией, она была большой мастерицей. Но государство было тоже непревзойдённым мастером бить по головам и рукам всех думающих и работающих, требуя от них всякие лицензии, разрешения, налоги с несуществующих прибылей, и бедная женщина, наконец, сломалась и сдалась.

Исполнилась его давняя мечта - он всегда хотел освободить её от унизительного труда. Денег им на достойную жизнь хватало, всё необходимое они имели. При их рациональном отношении к расходам им всегда хватало - и в самом начале совместной жизни, когда он учился на вечернем отделении, а днём работал лаборантом в том же институте, получая за это мизерный лаборантский оклад, и во всякие другие безденежные периоды, которые время от времени случаются во всякой семье.

Были периоды и больших заработков, особенно, когда он мотался по северным командировкам, налаживая там сложную электронику. Баснословные по тем временам деньги тоже расходились полностью, и, пожалуй, тогда их ещё больше не хватало.

Позже он понял, что дело не в количестве денег, а в разумном отношении к ним и к своим потребностям. А от больших денег больше вреда, чем пользы.

Он постепенно понял ещё многое, например, что количество произведённой работы не коррелированно с полученным за это вознаграждением, проще говоря, можно пахать до темноты в глазах и ничего за это не иметь, а можно, перекладывая бумажки с одного края стола на другой, иметь всё.

Ещё он понял, что всё это суета сует, как и вообще всё в этом мире.

Дома он тоже никогда не скучал. Его внутренний мир всегда и везде был при нём. Кстати, дома у него тоже был Интернет, причём бесплатный, и значительно лучший, чем на работе.

Было бы, наверно, несправедливо, если бы ему, долго занимавшемуся "наладкой и обслуживанием средств вычислительной техники", как было записано в трудовой книжке, не удалось подключиться к всемирной паутине.

Опять же помогли старые знакомства. Один крупный вуз, где он сначала запускал, а потом обслуживал компьютерный зал, получил в своё время Интернет по гуманитарной программе Сороса. Сотрудникам, имеющим какое-то отношение к компьютерам, помимо неограниченного доступа с рабочих мест давали некоторое количество часов ежемесячно в личное пользование. Можно было войти в сеть откуда угодно, достаточно было знать номера телефонов, логин и пароль.

Это время чаще всего не использовалось, им Интернет надоедал на работе. Один из этих сотрудников, хороший знакомый Генриха, отдал ему всё своё время. Времени было не то, чтобы очень уж много, но при умеренном использовании, как дополнение к рабочему Интернету, его вполне хватало. По крайней мере, было чем заняться по выходным и иногда по вечерам.

А одиночество он любил. Оно давало ему ощущение полной свободы мыслей и действий. Никто не мешал, не стоял за спиной, он знал, что никто его не оторвёт от дела, ни о чём не спросит, ничего не скажет и не предложит. Даже если кто-то всего лишь присутствовал рядом, не обязательно в той же комнате, он уже чувствовал себя скованно.

Его мечтой было - уединиться в глухом месте, в непроходимой тайге или в горах, в избушке или пещере, погрузиться в самосозерцание и коротать там дни, пока не придёт прозрение, или пока не надоест.

Надолго ли его хватит, он не знал, но пережить такой опыт ему хотелось.

Дома он освежился под душем после долгой прогулки под ещё жарким предвечерним солнцем, погрел скромный ужин, он же завтрак и обед, и, включив кухонный телевизор, удобно расположился напротив, совместив приём физической и духовной пищи. Смотрел он только новости, да и то не всегда.

Иногда он начинал скакать по программам, но надолго его не хватало. Одиннадцати каналов для него было слишком много. Обычно он ни на чём не задерживался, никакие программы его не привлекали.

А выпавшие в последнее время как из канализации всевозможные ток-шоу да сериалы вызывали у него непреодолимое отвращение. Заглядывание в окна и за стёкла, стирки грязного белья, глубокомысленные бесконечные публичные обсуждения одних и тех же самых низких человеческих страстей, всё это крутилось вокруг тем, лежащих на уровнях не выше пояса. Ведущие соревновались между собой, кто вынесет на всеобщее обозрение такую грязь, которую никто до него не выносил, кто вызовет ещё большее отвращение у публики.

При этом все они вторили друг за другом - "Зрителю это нравится", и верили в то, что таким путём повышают рейтинги своих программ.

Генрих всегда полагал, что масс-медиа вообще и телевидение в частности - очень мощное и очень опасное средство. С его помощью можно поднять массы до духовного совершенства или опустить в самую непотребную грязь и невежество, разрушить самую монолитную крепость или построить хрустальный храм.

Невыносимо горько было наблюдать, как оно превратилось в оружие массового оглупления и всеобщей дебилизации. Как великий народ великой страны обобрали, превратили в рабов, а теперь всеми средствами, вкладывая в это многие миллионы, отобранные у него же, превращают его в послушное стадо дураков с животными инстинктами.

Он бы вообще никогда не включал телевизор, в конце концов все новости можно было узнать из Интернета, они размещались на многих сайтах и их даже не надо было искать - сами лезли в глаза. Но бывали редкие удачи, когда он, обычно случайно, натыкался на талантливо сделанный фильм, или какой-нибудь грамотный аналитический обзор, а иногда и просто удавалось послушать умного, духовно богатого человека - уже этого было достаточно.

Тогда у него просыпалась надежда, что не всё ещё потеряно, есть ещё люди, которые когда-нибудь - придёт время - спасут этот мир.

На всякий случай пощёлкав по программам, он неожиданно попал на "Непутёвые заметки" Дмитрия Крылова. Сейчас было не её время. Это была, очевидно, запись с эфира. Какой-то из частных каналов гнал её в своих, скорей всего, рекламных целях.

"Заметки" были одной из очень немногих программ, которые Генрих мог смотреть без раздражения, часто даже с удовольствием. Некоторые сюжеты открывали что-то новое, надолго запоминались.

Так он часто вспоминал большой - на две передачи - сюжет о крошечном Брунее. Это был пример того, какой достойной может стать жизнь народа, если богатства его территории и недр используются в его пользу.

Примерно то же произошло и в Арабских Эмиратах. К сожалению, это были редкие исключения, гораздо чаще богатства становились проклятием и несчастьем для народа, проживающего на территории, где их обнаруживали.

Так, для России плохую службу сыграла сама необъятность её территории, воспитав в поколениях ощущение неисчерпаемости любых ресурсов и сформировав национальный характер, одной из первых черт которого стала беспечная расточительность в отношении ко всему окружающему.

Сам Дмитрий Крылов тоже был очень симпатичен с его искренним и добрым отношением ко всем, кто попадал в видоискатель его камеры, к своим зрителям, да и, похоже, к жизни вообще. Уникальное явление для современного телевидения.

На этот раз он рассказывал о Баден-Бадене. Это тоже было интересно по многим причинам, среди них - сравнительно недалеко оттуда жила мать Генриха. Хотя недалеко было по сибирским масштабам, в Европе они другие.

Но сама вероятность того, что, может быть, когда-то придётся там побывать, вызывала повышенный интерес. Да и место заслуживало внимания, и то, как Крылов рассказывал обо всём, объективно, непредвзято, с теплотой и нескрываемым восхищением.

Если какие-то места особо заинтересовывали Генриха, то он шёл к компьютеру и там выяснял интересующие его подробности. Наверно не было уже в мире города, не имеющего своих сайтов в Интернете. У многих их было множество, официальных, любительских, политических, ведомственных, каких угодно.

Многие можно было посмотреть "живьём", с помощью вебкамер, установленных где-нибудь на высокой точке или в интересном в архитектурном, историческом или ещё каком-то смысле месте.

Как-то Генрих набрёл на сайт некоего любителя этих живых картинок. Тот специально коллекционировал адреса страниц с вебкамерами и вставлял в свои ссылки, да ещё и классифицировал их по странам, местностям, и давал коротенькое описание.

Генрих частенько заходил к нему, обсмотрел с его помощью всю планету. Были там камеры, установленные даже в Антарктиде, правда, в их картинках было, конечно, мало интересного.

Одна камера гнала картинку из какого-то маленького уличного итальянского кафе в Генуе, направлена она была прямо на выставленные столики, за ними была видна улица. Это уже было интересней - далёкая чужая жизнь, как она есть.

В городе, где жила мать Генриха, тоже была камера. Она стояла на самом высотном отеле, и ею даже можно было управлять, менять направление обзора, масштаб. Правда, это было возможно только при незагруженном канале, а это случалось редко.

Он ввёл её в фаворитные адреса и частенько заглядывал туда - какая там реальная погода. Иногда ему удавалось, набравшись терпения, развернуть её в район дома, где жила его мать. При максимальном увеличении можно было разглядеть её окна. Это создавало непередаваемый эффект присутствия.

Кстати, надо было ответить на её письмо. Он не любил задерживаться с ответами. Если конкретных новостей не было, он рассказывал о текущих событиях или просто рассуждал о житье-бытье.

Только надо было всегда быть очень осторожным, взвешивать каждое слово, ясно представлять, о чём можно писать, а о чём нельзя.

Старушка, как и все матери, переживала за детей по всякому пустяку. Ему очень долго пришлось приноравливаться к её сверхмнительности, следить за каждой своей интонацией, жестом, выражением, чтобы избавить её от пустых и вредных переживаний, сберечь её покой и здоровье.

В свои годы он уже понял, что стариков надо принимать такими, как они есть, прощать им всё, как и маленьким детям. Здесь должна работать человеческая воля, сознание. Природа не заложила в человека такого инстинкта - беречь чужую старость.

Когда жизнь повернулась так, что ему пришлось взять на себя заботу о матери, некоторое время понадобилось ему для того, чтобы осознать свою новую роль, найти стратегию и тактику поведения. Он опытным путём подобрал для себя надёжный и безотказный метод - каждый раз, когда не мог понять, почему она действует так, а не иначе, не находил никакой логики в её словах и поступках, он просто представлял её своим маленьким ребёнком, вспоминал, как он поступал со своими маленькими детьми, терпеливо и с любовью приспосабливая их к непростой жизни в этом многообразном мире.

И ещё он всегда помнил, как много пришлось хлебнуть ей в юности, да и вся её жизнь была слишком тяжёлой, даже для того, полного горя и несчастий, времени. Она иногда говорила, читая чьи-нибудь воспоминания, что с её жизни тоже можно написать целую книгу.

Вообще она очень много читала. Тяга к одиночеству была у Генриха, наверно, наследственной чертой, ей гораздо приятней было проводить время с книгой, чем в пустых разговорах с другими старушками.

Не откладывая, он сел за компьютер и стал сочинять письмо. Это было совсем не просто. Письмо должно быть жизнерадостным, но не содержать слишком волнующих надежд и возможных грядущих счастливых событий.

Он бы написал, что, возможно, в недалёком будущем они увидятся, но это было бы грубейшей ошибкой. Она бы начала ждать с завтрашнего дня и это ожидание не грело бы её, а, наоборот, вызывало переживания - почему он так долго не едет, отнимало бы все силы и здоровье.

Так допоздна он и просидел за письмом. Была уже ночь, когда он его отправил. Зато у неё время только подходило к вечеру.

# # #

Ясное субботнее утро. Обычно по выходным Генрих не бегал, вполне хватало беготни по будням. Но утро было таким замечательным, он представил, как сейчас хорошо в лесополосе, в которой пролегал его обычный маршрут, и решил всё-таки пробежаться. К тому же срочных дел никаких не было.

Недалеко от его огромного дома-муравейника, вмещавшего около тысячи жителей, за трактом, раскинулись поля опытного хозяйства. Они были по линеечке разделены лесополосами, всё там было аккуратно, рассчитано по науке, правда, немного грязновато. Рядом раскинулся густонаселённый микрорайон, и его жители частенько "отдыхали" в лесополосах.

Говорили, что в своё время все эти земли, ещё по декрету, подписанному Лениным, были закреплены за сельхозакадемией, уже тогда действовавшей в городе. Если бы не эта легенда, город давно бы оттяпал у академиков их ухоженные облагороженные земли. Впрочем, он уже начал отщипывать уголки с краешка. Микрорайон выстроили на этой, политой потом и кровью академиков, земле.

За полями, за дачами, за деревенькой раскинулось большое городское кладбище. Обычно до него он и добегал. Там, в самом дальнем угловом квадрате, была могилка его отца.

Иногда у него возникало желание пробежать марафон. Тогда он миновал кладбище и по тракту мог бежать хоть до бесконечности. Машины ездили в основном по другим дорогам, этот тракт был не разбит и практически свободен. К тому же по километровым столбам можно было прикидывать расстояние.

Вообще-то он довольно точно без всяких вспомогательных приборов, по внутренним ритмам, отслеживал время, расстояние и своё самочувствие. Бывали дни, когда он, только добежав до лесополосы, минут через пять - десять ясно понимал, что сегодня - не беговой день, и возвращался домой.

А бывало наоборот - пробегав едва ли не полдня, возвращаясь и уже приближаясь к дому, чувствовал, что мог бы пробежать ещё столько же. Всё зависело от внутреннего настроя.

В этот раз он, легко преодолев восьмикилометровую дистанцию, обогнул территорию кладбища и зашёл с дальнего угла. Отыскав могилку, присел на скамеечку, в тишине посидел несколько минут, глядя на фотографию отца. Отец с той стороны строго и пристально смотрел на Генриха.

Вообще он всегда был молчаливым и самодостаточным. Они оба были как две замкнутые вселенные. Вряд ли они знали, что друг у друга на душе.

Отцу тоже выпала нелёгкая жизнь, она его трепала до самого конца. Его сердце не выдержало очередного инфаркта, подъехавшая бригада неотложки не смогла помочь.

Хотя всё было не так просто. Сердце окончательно встало после укола излишне эмоциональной медсестры, пропустившей мимо ушей его слабое напоминание о том, что у него аллергия на нитроглицерин, и не увидевшая это в карточке, но, даже, если бы оно устояло и на этот раз, было бы ещё хуже. В его много испытавшем теле дозревали и другие, значительно более тяжёлые недуги. Но так получилось, что его смерть оказалась очень лёгкой, буквально за один вздох.

При таком его здоровье мать всю их совместную жизнь была за ним как за каменной стеной, и после его смерти это роль легла на Генриха.

Посидев в молчании, восстановив дыхание и силы - предстоял ещё обратный путь - он прополол травку вокруг оградки захваченным ножиком, почистил участочек, осмотрел, что где надо подкрасить и подправить.

Недалеко был сильно запущенный колодец, но воду из него можно было добыть, хоть и не без труда. Принёс ведёрко с водой, полил ландыши и другие цветы на холмике. Помолчал, стоя, ещё пару минут, попрощался, и лёгкой трусцой двинулся в обратный путь.

# # #

На больших дистанциях он менял темп с "раз, два-три" на "раз, два". Энергия приходила с дыханием, и её приток при таком темпе немного увеличивался. Он уже миновал дачи, пустынную дорогу и бежал лесочком, приближаясь к полям.

Солнце поднялось, становилось жарко. Вот поэтому он больше любил бегать в межсезонье, когда ещё не дошло до морозов, но уже не жарко.

Мороз тоже был не страшен. Он уже знал, что, даже если очень холодно, то через десять - пятнадцать минут бега внутри появляется тепло. Сначала согреваются внутренние органы, потом закрытые участки тела, а при долгом беге уже лицо, конечности, пальцы полыхают жаром и их не берёт никакой мороз и ветер.

С жарой бороться трудней. Он боролся мысленно, представляя, как сейчас окатит себя парой вёдер холодной воды, и потом будет долго стоять под душем, отходя от бега и перегрева.

По-хорошему водой надо было обливаться на улице, в снегу, но он не мог себе представить, как выйдет раздетый в мороз с ведром воды и посреди двора, на который были обращены окна ещё четырёх больших домов, выльет эту воду себе на голову. Народ здесь был разный, в основном простой, и в лучшем случае его бы не понял.

Среди нескольких тысяч наверняка нашёлся бы какой-нибудь сердобольный доброжелатель, и тут же вызвал бы скорую. Это для многих было привычней зрелища закаливающегося человека. Кто-то мог бы и милицию вызвать, это тоже делалось запросто.

Генрих не любил привлекать к себе внимание и даже у подъезда никогда не задерживался. Прошмыгивал мимо постоянно занятых разношёрстной публикой скамеек, бросая на ходу "здрасьте", даже не приглядываясь, кто там сидит на этот раз.

Впрочем, скамеечные завсегдатаи менялись редко, обычно сидели одни и те же компании, в зависимости от времени суток.

Если бы не его общительная и компанейская жена да не дети, с которыми он частенько выходил во двор, когда они были маленькими, его бы вообще никто не знал.

Из-за жары его начала доставать и монотонность бега. Когда ему что-то надоедало, он уходил в размышления. Строил своё будущее. Он верил, что, если о чём-то думать, ясно и отчётливо представлять его образ, оно сбудется.

Думал он о своей школе, в которой будет учить людей счастью и гармонии, рассказывать им о простых законах жизни, возвращать их к духовным истокам, спасать от беспросветной суеты и бесконечных проблем.

Это были воздушные фантазии, замки не песке. Для себя он уже давно всё объяснил, но объяснять другим - это совсем не то. Каждый человек живёт в своём мире, и, если хочешь, чтобы он тебя понял, надо войти в его мир, говорить с ним его словами, его понятиями и образами.

Сейчас он не был готов к этому, ему самому не хватало совершенства, но он верил, что будет жить долго, и его жизни хватит на то, чтобы научиться проникать в мысли и чувства окружающих и передавать им сокровенные знания. Тогда он станет Освободителем.

# # #

Генрих удобно расположился напротив монитора, придвинул клавиатуру, рефлекторно проехал туда-сюда мышкой. Компьютер попищал, пошуршал, поприветствовал хозяина фанфарами и развернул свои облака.

Настроение было приподнятое после утренней разминки, освежающих водных процедур и ощущения свободы на два предстоящих дня.

Привычно загрузил домашнюю страничку Интернета, просмотрел самое необходимое: новости, почту, заказанные конференции.

Когда-то он впервые услышал фразу - "Мой дом там, где мой персональный компьютер". Её произнесли довольно давно, когда начали появляться первые компьютероманы, спавшие и принимавшие пищу у своих компьютеров. Он чувствовал, что со временем это изречение станет таким же фундаментальным лозунгом и девизом (сейчас бы сказали - слоганом), как, например, многовековое "Мой дом - моя крепость".

Во всяком случае, он уже понял весь глубокий смысл, который вкладывали в эти слова те, кто их произнёс. Он тоже мог проводить за клавиатурой весь день и всегда знал, чем заняться. Порой так расходился, что не хватало дня, и он засиживался допоздна.

При его неприхотливости, понимании суетности всего материального, ему и в самом деле ничего не было нужно.

Спать он пока ещё предпочитал в постели, но принимать пищу ему уже удобней было напротив монитора. Если бы он ел как все, то, пожалуй, тоже делал бы это за обеденным столом. Но для него еда сводилась к трём-четырём стаканам чая на весь день с чем-нибудь лёгким - бутербродом, печеньем или каким-нибудь пирожком.

Изредка, в охотку или больше для разнообразия, он готовил себе что-нибудь незамысловатое. Но очень редко.

Потягивая чай, он обычно раскладывал какой-нибудь пасьянс, это было для него отдыхом, сменой занятий.

При такой жизни недолго превратиться в компьютерный придаток, самые развитые органы у которого - пальцы, глаза и, может быть, ещё голова, этакое высокоинтеллектуальное периферийное биологическое устройство. Наверно он в своё время и занялся бегом, чтобы избежать этого.

Впрочем, зарядкой, гимнастикой, он занимался всегда, уделяя внимание не только мышцам, суставам, физическому телу, но и энергетическому.

Проделав на компьютере все дежурные манипуляции, он стал вспоминать, что же он хотел сделать? Что-то на нём висит. Кажется, что-то важное:

А не попить ли чайку-кофейку?

Пока кипела вода, он включил кухонный телевизор. Субботние программы отличались от будних, на тех по утрам обычно гнали повторы вчерашних передач, а в выходные они показывались первый раз.

Он переключился на канал "Культура". На других в это время шли сериалы, ненавистные ток-шоу, розыгрыши лотерей и миллионов и прочие дебиловки. На "Культуре" легче было найти что-нибудь удобоваримое.

На экран выпрыгнул символ Великого Предела, китайская монада, эмблема Дао. Надо послушать, может быть расскажут что-то дельное.

К сожалению, в последнее время этот простой знак, выражающий всю мудрость даосизма, затаскали и опошлили. То и дело он мелькает тут и там, в рекламках, в "гербах" и логотипах всяких фирмочек, в визитках. Так что вполне возможно, что и тут происходила та же суета.

Говорили об учении Дао, причём на довольно высоком уровне. Немного послушав, он вник - передача была о человеке, "мастере Лао". Не о том Лао-Цзы, который стоял у истоков учения, а о современнике.

Судя по рассказу, человек и в самом деле был выдающийся. Уже в шесть лет его обучили науке медитации. Постигнув учение в совершенстве, он ушёл в мир, много лет провёл в гуще жизни, учился на Западе, стал учёным, философом и много кем ещё.

Но в зрелые годы вернулся к даосизму, сталь учить и лечить людей. Создал школу, помогал ученикам постигать премудрости древних знаний и совершенствовать тело и дух.

Рассказ сопровождал видеоряд - мастер Лао помогает ученикам очищать энергетические каналы для свободной циркуляции энергии "ци".

Передача была интересная, в конце выяснилось, что это сюжет из цикла "Неизвестная Земля". Возможно, и не канал "Культура", а, впрочем, какая разница.

С Дао Генрих был, конечно, знаком и полностью признавал это учение. Некоторые изречения он всегда помнил, они хорошо совмещались с его личными наблюдениями и выводами, например "знающий - молчит, говорящий - не знает", или "победу приносит не преодоление, а следование".

Глядя эту передачу, вспомнил, что хотел написать письмо Драгомиру Заславскому. Это было взаимосвязано.

Впрочем, он и не забывал. Он едва не забыл другое - попить чайку. Привычный к буднему режиму питания, при котором первый раз брал что-то в рот только вечером, после работы, он и сейчас настроился обойтись без утреннего чая, а горячий чаёк был очень кстати после пробежки и освежающих водных процедур.

Что же ему написать? Что-то абсолютно нейтральное, безличное. Единственная цель пока - получить ответ и определить, что он за человек? Или не получить никакого ответа, это тоже результат, из которого будет ясно, что это не тот человек.

Письмо должно быть таким, на которое обязательно захотел бы ответить нужный человек.

Генрихом двигала какая-то сила. Он чувствовал это, с этой силой он был уже давно знаком. Ей он никогда не сопротивлялся, наоборот, он всегда ждал её, пытался уловить, услышать. Ведь именно она вела его кратчайшим путём к той цели, которая была предназначена ему в жизни.

Он очень надеялся достичь когда-нибудь такой остроты восприятия, при которой постоянно смог бы слышать голос этой силы, ведущий его к совершенству.

# # #

"Hello, Драгомир Валерьевич,

судьба распорядилась так, что ко мне в руки попал ваш бумажник, увы, пустой, если он представляет для вас какую-то ценность, или просто дорог, как память, я мог бы вам его вернуть, вообще-то он красивый, наверно, вы к нему привыкли:

Best regards,

Генрих Грин"

Вот такое сообщение сочинили они с почтовым роботом.

Генрих поколдовал над письмом, снабдив его "крючками", щёлкнул мышкой на "send" и с этого момента стал ждать.

# # #

Почти весь день Генрих провёл за компьютером. Отправив письмо, он запустил в сети поиск материалов по даосизму, ему захотелось ещё раз вернуться к этому учению, вспомнить, что оно из себя представляет.

В Интернете эти вещи очень популярны. Его завалило адресами сайтов, содержащих заданные им ключевые слова. Он долго выбирал наиболее интересное и потом очень долго всё это изучал, извлекал и сохранял.

Получилось много сотен страниц текста. В таких случаях, когда перед ним был необъятный текст, и не хотелось тратить много времени на чтение, он концентрировался, отвлекался от всего окружающего и, пользуясь методами скорочтения, разделывался с ним за пару-тройку часов.

Так же он поступал и с толстыми книгами, особенно с взятыми на время. Он не любил их долго держать, всегда старался побыстрей отдать, удивляя всех такой скоростью чтения.

Некоторые не верили, считали, что он сочиняет, хотя никаких причин для этого не было. Содержание он запоминал полностью и в подробностях, мог ответить на любые вопросы по прочитанному.

Но в обычных случаях он читал без всяких хитрых приёмов. Во-первых, потому, что и так у него получалось очень быстро, а, во-вторых, он избегал отклонений от естества. Да и скорочтение получалось только с художественной литературой, с беллетристикой, а всякие научные мудрёные книги сами требовали сосредоточения на своём содержимом и концентрации на всё не хватало.

На этот раз ничто не мешало, но долго сидеть не хотелось, ведь он решил посмотреть это из простого любопытства, и, напрягшись, он прочитал всё не отрываясь и на едином дыхании за несколько часов.

Ну что ж, он ещё раз убедился в бесконечной мудрости древней китайской философии, в её непреходящей ценности и важности для человечества. Он обратил внимание, помимо множества других мудрых мыслей, ещё на такую: "кто принял на себя унижение страны - становится государем, и кто принял на себя несчастье страны - становится властителем. Правдивые слова похожи на свою противоположность".

Чем они привлекли его внимание? Наверно, актуальностью.

Но человечество в массе своей ещё не доросло до этой философии и трудно сказать, приближается оно к ней или отдаляется.

У Генриха было своё мнение: единицы - приближаются, а масса удаляется. Так, пожалуй, было всегда, начиная с эпохи открытия этих знаний людям.

Работает извечный закон природы - прорастает и продолжает жить лишь несколько семян, а всё остальное служит почвой и удобрением для них. Как у деревьев в лесу и вообще во всей природе.

Единственное, что можно сделать, это - чтобы таких "единиц" или "проросших семян" стало как можно больше. Вот этим и занимался "мастер Лао", вероятно это и было целью его жизни.

Генрих думал об этом человеке.

Наверно ко всем этим знаниям и к созданию такой школы его вела судьба. Даосы не делают ничего сами, не борются, не преодолевают, они только следуют. Значит, так распорядилась его судьба, а он мудро следовал указанным ею путём.

Ещё оставался интересный вопрос: а каков результат, насколько успешна вся эта его деятельность? Но это был уже чисто земной, суетный вопрос. Результат, безусловно, был, даже если о нём никто не объявлял и никто его не видел. Возможно, результатом была подготовка к чему-то грандиозному, назревающему, что должно изменить ход развития человечества.

# # #

"Здравствуйте, Генрих Грин.

Спасибо за письмо и за хлопоты.

Я мог бы прожить остаток жизни без своего пропавшего бумажника.

Но раз уж он нашёлся, пусть играет свою роль до конца.

Давайте договоримся о встрече, если не возражаете. Жду ваших предложений.

P.S. Судьба избегает случайностей, не правда ли? Я думаю, вы меня понимаете.

Всего доброго,

Д. В. З."

Примерно такого письма он и ждал. Это был тот человек, во всяком случае, пока ничто не говорило, что он не тот.

Очевидно, вчера вечером он прочитал письмо, и утром ответил.

Эти несколько слов, как и сопутствующие обстоятельства, очень многое сказали о нём.

Генрих когда-то давно размышлял о том, как происходит процесс сближения двух людей, под одним из них имея в виду себя. Предположим, незнакомец только приближается, он ещё не вошёл, его не видно. Но уже слышно. По шагам, по походке, может быть по дыханию, если оно не совсем тихое (сам Генрих дышал бесшумно, чем пугал тех, к кому подходил) уже можно что-то определить.

Человек вошёл. По тому, как он вошёл, по манере, осанке можно уже что-то сказать о его характере, состоянии. Очень многое говорит внешний вид, одежда. Но далеко не всё.

Если он по какой-то причине повернётся и уйдёт, многое останется не ясным.

Но вот он заговорил. И всё, на 99,5 % он познан. В первых словах, произнесённых незнакомым человеком, и по тому, как он их говорит, Генрих видел всю его суть. Его интеллектуальный уровень, воспитание, характер и наклонности, прошлое, настоящее и частенько - будущее.

Заславского он ещё не видел. Но письмо почти всё о нём сказало. Его слова дополнили образ, сложившийся из его имени, дорогого пижонского бумажника (мог ведь быть традиционно чёрным, а не кофейно-шоколадным, да ещё с латунными уголками под золото) и оперативности, с которой он ответил на письмо.

Это были хорошие признаки. Иногда, бывало, Генриху приходилось подолгу ждать ответа, и потом оказывалось, что тот, кому он написал, электронной почтой пользуется очень редко. Сам Генрих предпочитал этот вид связи всем другим, особенно телефонной.

У него были корреспонденты, проводящие за компьютером весь день, как и он. С ними он общался с удовольствием - получив от него письмо, они тут же на него реагировали, и в течении нескольких минут получался полный диалог, почти как в чате. А чат он не любил по определению, ещё больше, чем телефон.

Ну что ж, замечательно. Продолжим процесс.

"Hello, Драгомир Валерьевич,

благодарю за оперативный ответ, сразу видно делового человека, в принципе я готов встретиться в любое время в любом месте, но лучше сузить пространственно-временные рамки, мне было бы удобно в районе центра завтра часам к шести (18) или немного раньше:

Best regards,

Генрих Грин"

Генрих ощущал всем нутром - накатывается что-то особенное, значительное. Новый жизненный опыт.

Объективной причиной, кроме всего прочего, был и многообещающий пост-скриптум полученного письма. Конечно же, я тебя понимаю, Драгоша. Ты не представляешь, как я тебя понимаю.

Открывалась новая глава в книге жизни.

Часть 2

Национальная идея

Понедельник начался, как обычно. Внешне всё происходило так же, как всегда, но Генрих уже знал - где-то там, в высоких инстанциях, зародилась идея, срослись обстоятельства, зацепились шестерёнки, и стало насыщаться энергией, материализоваться, крутиться новое наполнение его жизни. Началась новая глава.

Заславский предложил встретиться в "Девятке" в 17.30 - 18.00 "за кружкой пива", Генрих предложил кружку пива заменить на чашечку кофе, со всем остальным согласился.

С каждым письмом образ Д.В.З. наполнялся. Выбор места тоже говорил о многом. На месте "Девятки" в годы перестройки и до неё была пельменная, не то, чтобы выдающаяся, но вполне приличная.

Стояла она как бы на пригорке, рядом с оживлённой магистралью. Вблизи был большой завод. По всем этим обстоятельствам ей не давали захиреть, хорошо снабжали, поддерживали на плаву, вовремя ремонтировали и даже пытались как-то украсить, придать индивидуальность.

Но грянула запоздалая контрреволюция, на смену развитому социализму с человеческим лицом пришёл капитализм и стал искать своё лицо, в этих поисках всё перерыл и разрушил.

Огромный завод, гигант местной индустрии, быстро развалился. Его погубили его же масштабы. Одному хозяину такую махину приватизировать не удалось, не хватило у местных приватизаторов наглости, его растащили на отдельные производства и цеха, большинство из которых очень быстро тоже умерли.

В пельменную ходить стало некому, и она постепенно разваливалась. Кажется, её даже закрывали, что было бы вполне закономерно и предсказуемо, кто ж ходил тогда по пельменным?

Но через некоторое время горожане стали замечать, что кто-то пытается вдохнуть в эту точку общепита новую жизнь. Её обставили лесами, ремонт, судя по всему, затеяли солидный. Уже после того, как снаружи здание стало выглядеть как праздничный пирог, его ещё долго не открывали - занимались внутренней отделкой.

Получилось очень красиво и, наверно, невероятно дорого. Народ туда ходить, естественно, боялся.

Видимо этому дворцу или храму долго не могли придумать название. Позже над входом у него появилась большая цифра 9. Наверно это и было название, но создалось всеобщее ощущение, что хозяева сами не уверены, так ли это? Похоже, что это было временно.

Но у нас всё самое постоянное было когда-то временным. Народ быстро привык к "Девятке", она была хорошим городским ориентиром.

Многое объяснилось, когда, наконец, разглядели где-то сбоку от дверей маленькую скромную табличку "Клуб деловых людей". Деловые люди, затеявшие всё это, не хотели сильно светиться.

Однако всё было предельно ясно - это место сбора городской бизнес-элиты. В основном они там, конечно, пили-ели, но, вполне возможно, иногда что-то и обсуждали "за кружкой пива". В конце концов, это было очень удобно - иметь такое место деловых встреч, причём не только частных, но и коллективных.

А ведь Генрих когда-то слегка коснулся этой самой элиты.

Директор фирмочки, пригласивший его замом, в прошлом был лётчиком-вертолётчиком. В пору своей молодости ему пришлось в очень длительной служебной командировке поработать на Кубе. Она тогда была отдалённой республикой, оплотом коммунизма-социализма в западном полушарии.

Впрочем, она так республикой и осталась, а вот её мать-кормилица распалась.

За время этой командировки будущий директор обзавёлся многочисленными знакомствами среди летающей братии, и, выйдя по выслуге на пенсию, старался их поддерживать.

Народ это был активный, свободный и нестарый, хоть и пенсионеры, неудивительно, что многие из них оказались у истоков бизнеса. Правда, в основном мелкого и среднего, всё-таки они были далеки от крупных производств и мощных экономических и управленческих рычагов.

Тем не менее, активности им было не занимать, и, как-то так сложилось, один из них смог настолько завоевать авторитет в городе, что его выбрали мэром. Это ещё больше вдохновило и сблизило всю эту в недавнем прошлом летающую братию.

Помогая друг другу и поддерживая, они, по мере сил, укрепляли свои позиции. Генрих со своим шефом тоже сподобились оказать услугу мэру - они взяли его с собой в ознакомительный визит в Китай.

Вспоминать всё это было печально. Мэра скоро с треском провалили, еле дождавшись перевыборов - организатор он был никакой, тем более в таких масштабах, а городского хозяйства вообще не знал.

Все их кустарные фирмы-кооперативы один за другим полопались с приходом крупного бизнеса и настоящих капиталистов с железной хваткой и огнём в глазах.

Пришло другое время и другие люди.

"Девятку" строили, скорей всего, другие.

Предположение, что Заславский крутится в бизнесе, оправдывалось. Генрих понятия не имел, хорошо это или плохо, но, если уж так поворачивается, значит, так надо. Он не пытался слишком напрягаться, глубоко анализировать факты, выстраивать логические цепочки, чтобы заглянуть вперёд и узнать свою судьбу.

Зачем? Терпения у него было с лихвой, и он был готов к любому развитию событий, к тому же главное он знал - всё идёт к лучшему. Таков уж закон природы - по самому большому счёту всё идёт к лучшему. Если что-то не устраивает, надо лишь сменить точку зрения, подняться над ситуацией, посмотреть сверху и издали.

А что будет и как - он уже привык, если ему положено это знать, оно само откроется без напряжения с его стороны и он всё ясно и отчётливо почувствует. Так с некоторых пор было всегда.

На работе он терпеливо досидел до конца. По времени хорошо складывалось, он подходил к "Девятке", расположенной в середине пути домой, точно в назначенное время.

Парадным входом пользовались редко. Это было легко объяснимо - автостоянка располагалась с другой стороны, а публика была вся на колёсах. Со стороны стоянки был свой широкий и удобный вход прямо в зал.

Генрих сориентировался быстро. Было ясно, что свои проходят с заднего входа, а со стороны проспекта - только чужие и новички. Учитывая то, что на своих, обычно, обращают меньше внимания, он вошёл в настежь открытый задний вход.

Средних размеров зал был весьма шикарный, нельзя сказать, что оформлен с тонким вкусом, но и безвкусицы не было. Массивные столы, стулья с обивкой и с подлокотниками, тяжелые гардины на карнизах, похожие на горностаевую королевскую мантию. У стены между окон - огромные напольные часы с маятником.

Полы с покрытием, лесенка на второй этаж. В конце зала - несколько кабинетов, тоже завешанных шторами.

В одном из них кто-то был, оттуда доносился разговор.

В зале - пусто, если не считать приятного вида молодого человека за стойкой.

Сбоку от стойки узкий проход в "производственное помещение", попросту говоря, кухню. Там вдоль стены виднелась шеренга сервировочных столиков на колёсах.

С другой стороны тоже проход. Здесь, судя по всему, сидела охрана, как же без неё? Генрих намётанным глазом уловил мерцание мониторов.

Под стойкой, явно, тоже были мониторы - бармен изредка бросал туда взгляды.

- Добрый день, вы к Драгомиру Валерьевичу? - профессионально вышколенный тон, манеры, осанка. В меру достоинства и в меру услужливости.

- Да.

- Пройдите, они в кабинете, - бармен жестом конферансье указал в сторону кабинок.

Генрих начал понимать, откуда это неприятное, сковывающее ощущение, появившееся ещё до того, как он вошёл - за ним уже давно и пристально наблюдали.

А что ты думал, так просто придёшь, зайдёшь, и всё в порядке? Как в какую-то рабочую столовку?

Да если бы не договорённость с Заславским, если бы вся эта братва не была предупреждена и строго проинструктирована, его бы и близко не подпустили. У них же на каждой стене по наблюдательной видеокамере, на все четыре стороны, да ещё такие, которых и не увидишь.

А сейчас ещё придётся врываться, прерывать разговор совершенно незнакомых людей. Он никогда не начинал говорить, если говорил кто-то другой. И частенько, ожидая паузы, он вдруг понимал, что и не надо начинать. И без него много слов.

Ну что ж, куда деваться? Придётся и через это пройти. Но только он направился к указанной кабинке, штора распахнулась, и оттуда выглянули:

- Генрих Генрихович, проходите сюда.

Проходя, он думал - откуда Заславский знает его отчество? Мистики здесь, скорей всего, не было. Полное имя можно было посмотреть в анкетном файле к адресу в электронной почте, да и просто в телефонной книге. Однако это означало то, что Заславский интересовался. Что ж, ещё один важный штрих к его портрету.

В кабинке было трое. Драгомир Валерьевич - скорей всего, это был он - встал ему навстречу. Двое других сидели за столом, обедали. Один мучился с шашлыком, зато перед другим стояло высокое блюдо с суши, в руке он держал палочки. Тут же ждала своей участи неизвестно к чему приготовленная "Вдова Клико".

Да, круто! Придётся соответствовать.

- Приятный вечер, господа, - он слегка склонил голову. - Приятного аппетита.

- Проходите без церемоний, - Заславский протянул руку, крепко, по-деловому, сжал на мгновение ладонь Генриха, он ответил тем же.

Рукопожатие, как и первые слова, очень много говорит о человеке. Но Генрих разбирался в этом хоть и хорошо, но, в основном, теоретически - он не любил всяких физических контактов и опускался до них только по необходимости.

-Знакомьтесь, это Генрих Генрихович Грин - представил его Заславский, и, поймав выжидательный взгляд гурмана с суши, добавил, - просто хороший человек.

Гурман рассмеялся, слегка привстал, протянул руку:

- Бережной, Александр Борисович. Для хороших людей Саша, а для совсем хороших - Борисыч, - и добавил, - а вам бы пошла фамилия Герц. Представляете? - Генрих Генрихович Герц.

Генрих послушно представил и улыбнулся, поддерживая шутку.

Шашлычник продолжал невозмутимо бороться с шашлыком.

- А это мой водитель, Коля - добавил Бережной, перехватив взгляд Генриха.

- Николай - буркнул тот, пожимая протянутую руку. И вернулся к своему шашлыку.

- Очень приятно - завершил процедуру знакомства Генрих.

- Присаживайтесь, мы сейчас наше знакомство заодно и отметим - Заславский выглянул в зал, - Гарик, принеси нам посуду под "Вдову", и чего-нибудь занюхать, шоколадки какие-нибудь. Вы ведь не спешите? - обратился он к Генриху. - не пренебрегайте нашим гостеприимством.

- Нет - коротко ответил Генрих. И добавил - До пятницы я совершенно свободен.

Бережной расхохотался.

- А вы, вообще, чем занимаетесь? Если не секрет, конечно - спросил он сквозь смех.

Генрих догадывался, что здесь это вопрос номер два, сразу за именем-отчеством. Слишком важно было это для местной публики.

- В основном тем, что избегаю всяких занятий, то есть того, что принято так называть - ему не хотелось углубляться в тему.

Но Бережной не входил.

- Что, совсем ничем? А-а, человек свободной профессии?

- Да нет, как все - маленький начальник в маленькой фирме.

- Фирма своя? - вопрос с утверждающим ударением на последнем слоге.

- Да нет, чужая.

Вошёл Гарик с фужерами под шампанское и с вазой, полной со вкусом подобранных шоколадных конфет.

- Вам открыть?

- Да, будь добр - распорядился Заславский.

Гарик профессионально хлопнул пробкой, стал разливать по фужерам.

- Коле не надо, он за рулём - предупредил Бережной.

- Я помню - среагировал Гарик.

- А мне и не надо этой кислятины - подал голос Коля.

Бережной расхохотался ещё громче. Судя по всему, дела его шли хорошо, он был очень жизнерадостный человек.

- Я представил, как мадам в гробу от твоих слов переворачивается - обратился он к Коле. - Ты знаешь, сколько эта бутыль стоит?

- Да знаю, ящик водки можно взять, да ещё и останется.

- Ну, вообще-то, да. Только, смотря какой водки. А то ведь и водка бывает:

- Ну, какой? Народной, наверно? Какую водку ящиками меряют? - вмешался Заславский, и обратился к Генриху. - А вы не на машине?

- Нет - откликнулся Генрих и в повисшей паузе добавил, - мне не нужна машина. Где тут ездить? Тут нет таких расстояний, чтобы мне на машине ездить.

Все задумались.

Бережной отпил глоточек.

- А кто её на этот раз привёз? - он имел в виду "Вдову Клико".

- Ну, как, кто? Кто у нас гусар? - Заславский обратился к Гарику в зал, - "Вдову Клико" кто закупил, Давыдов?

- Да, конечно - откликнулся Гарик.

- А, Давидoфф - понимающе закивал Бережной, - это его двойное гражданство обязывает.

- Ну что, за знакомство? - предложил Заславский.

- Да, пусть оно будет плодотворным и взаимовыгодным, - Бережной был, прежде всего, деловой человек.

- И всем на процветание, - в том же духе продолжил Генрих.

Он вместе со всеми поднял фужер, но только смочил губы.

Помолчали.

Заславский повернулся к Генриху:

- Ну что, пообщаемся?

Генрих кивнул:

- Давно готов.

- Мы, с вашего позволения, уединимся, - обратился он к Бережному.

- Брось церемонии, Драгун, всё путём, - отозвался тот, - нам тоже пора. Повернулся к Николаю - Давай, Коля, закругляйся, нас на отгрузке ждут.

- А пи-ива?

- Поехали. Ещё успеем, вся жизнь впереди, - он допил шампанское, утёр рот салфеткой. - Удачи вам, - и добавил, прощаясь с Генрихом крепким рукопожатием, - приятно было познакомиться.

- Взаимно.

Тут же подскочил Гарик, взял деньги, оставленные Бережным, убрал всё лишнее, смахнул крошки. На столе осталась бутылка с шампанским, ваза с конфетами и фужеры. И ещё мобильник Заславского, по правую руку.

Генрих достал его бумажник и положил рядом с телефоном.

Помолчали, глядя на виновника встречи.

- Можете оставить его у себя, - прервал молчание Драгомир. - Он свою роль сыграл.

- Да нет, спасибо. Я никогда не нуждался в бумажниках, кошельках, барсетках всяких. Они меня сковывают, привязывают к материальному.

Заславский, похоже, другого ответа и не ждал.

- Ну, пусть здесь останется. Мы его когда-нибудь на стену повесим. Он ещё реликвией станет.

Подтверждалось предчувствие, что у Заславского какие-то планы, грандиозные и далеко идущие. Но он пока не знал, как к ним подступиться.

- Ну что, по кофейку? - напомнил он. И, пока Генрих формулировал ответ, опередил его. - Вы - гость, я - хозяин, на правах хозяина я угощаю. Обратился в зал. - Гарик, сделай нам по чашечке кофе.

Было ощущение, что в его сознании уже давно выстроена некая сложная многоэтажная конструкция, очень важная для него, возможно, самое главное в его жизни дело. И он пытается подобрать слова, чтобы перейти к её обсуждению, но сомневается, следует ли с первой встречи заговаривать об этом, может быть, сначала сблизиться, укоротить отношения?

- А, может быть, заодно и поужинаем? Дело к вечеру, - предложил он.

- Нет, нет, мне бы не хотелось нарушать сложившиеся привычки. Я и с кофе согласен только для поддержания ритуала, объективно я в нём не нуждаюсь.

- Ну что ж, будь по-вашему. Но, если вас всё же что-то смущает, я внесу ясность: это всё, - он кивнул на стол с шампанским, - идёт по представительским расходам. У нас тут клубный фонд, я - один из его распорядителей со всеми полномочиями. И вся "Вдова Клико", скорей всего, по этим расходам и уйдёт.

- Да, я догадываюсь, - Генриху была знакома эта ситуация по одной из недавно прочитанных книг.

Гарик принёс ароматный кофе со сливками, видимо, по вкусу Драгомира.

Они сделали по глотку.

- А не перейти ли нам на "ты"? - похоже, к Драгомиру стали постепенно и издалека приближаться нужные слова. - Я не думаю, что нам следует на этом завершать наше знакомство. Почему бы хорошим людям не продолжить отношения?

- Абсолютно согласен и поддерживаю, - Генриху нравился такой переход, ему сразу стало свободней и как-то теплей. - Тебя как здесь зовут?

Для Генриха не осталось незамеченным, как Бережной назвал Заславского.

Тот рассмеялся:

- Да как только не зовут. С таким именем, имея чуть-чуть фантазии, можно что угодно сделать. Сейчас-то, конечно, больше по имени-отчеству. Только некоторые, если без официоза, могут Драгуном назвать, хотя чаще - Валерьичем. А раньше, когда молодыми были - о-ой, - он опять рассмеялся, вспоминая молодые годы и взаимоотношения. - А в школе, там вообще: Вот раздолье было для любителей поизгаляться. Драгун - это самое терпимое. Там и Дрыгун был, и Дрог с легкой руки одного любителя фантастики, точней, с лёгкого языка, и Грог. Я, конечно, всех не помню. Но мне нравились Мир и Гомер, даже такие были.

- Н-да: Жизнь, конечно, многогранна:

Ддагомир вопросительно посмотрел на него.

- У меня как-то возникли другие ассоциации, - продолжал Генрих. Заславский выжидательно молчал. - Послушай, - Генрих внимательно заглянул ему в глаза. - Ты когда-нибудь ощущал на себе давление своего имени?

Теперь пауза была за Заславским::

- Моё безошибочное чутьё опять меня не подвело. Я верил в тебя и знал, что ты сразу всё поймёшь.

Генрих пока не догадывался, что он должен был понять, причём сразу. Но было ясно, что слова, которые он говорил, как бы озвучивая чьи-то мысли, были те слова. Заславский продолжал:

- Ты попал в "десятку" (в "Девятку" - подумал Генрих). Я это давление - ты очень точно сказал - постоянно ощущаю. Особенно в последнее время. Как будто какая-то огромная ответственность, как гора на плечах: Я уже многого добился: Всего, чего хотел, достиг, а сейчас такое ощущение, что всё это не то, или нет, точнее - всё это только подготовка, средство к чему-то другому, значительно более важному: Не знаю, что думали родители, когда давали мне это имя, наверняка особо глубоко не задумывались, просто послушались внутреннего голоса, голоса судьбы: Ну а я теперь расхлёбываю, - он улыбнулся.

- Судьба избегает случайностей, не правда ли? - напомнил Генрих.

Они смотрели друг другу в глаза. Никому ещё Генрих так не открывал своих глаз, никого не пускал так глубоко. Окружающие думали, что это его застенчивость, что он не хочет нарушать их внутренний покой, влезать в их внутренний мир. Да, отчасти так, но ещё больше он не хотел вмешательства в свой мир.

Не встречался ему ещё человек, достойный этого.

Драг был им.

Генриху стало необыкновенно свободно и легко. Всю жизнь он искал такого человека. С ним он не будет мучительно подбирать слова, чтобы выразить всю глубину, самый затаённый смысл того, что крутится в его сознании. Они будут общаться мысленно, чуть-чуть помогая и корректируя словами.

Справедливости ради надо отметить, что в далёкой молодости, когда он ещё работал в институте, был у него знакомый ли, друг - они работали над одной темой. Андрей был уже аспирантом, Генрих тоже навострился в аспирантуру.

Андрей был талантливым. Когда он ещё студентом подрабатывал в научно-исследовательском секторе, вся кафедра и весь НИС, включая преподавателей и кандидатов наук, консультировались у него. Он запросто щёлкал любые проблемы и мог подсказать параметры и функции всех сверхмудрых микросхем без всяких справочников.

Генриху было очень легко с ним. Он знал, что ему достаточно сказать слово, и Андрей всё поймет, потому что думал о том же и в том же направлении. Точно так же и полслова, сказанных Андреем, дополнялись до полной картины его мыслями.

Они думали одинаково, понимали друг друга с полуслова.

К сожалению, Андрею не удалось проявиться, по крайней мере, в этом институте. Как это часто бывает, ему не повезло с научным руководителем. Вскоре он понял, что его рамки гораздо шире, и ушёл, совсем уехал в другой город. Общение и знакомство оборвалось.

Были они тогда молоды и не имели никакого жизненного опыта, относились ко всему легко и плохо разбирались в приоритетах вечных человеческих ценностей. Да и не было у них тогда внутреннего мира, не открылся ещё. Он не вмещался в научные книги и справочники. Чтобы постичь его, надо жизнь прожить, познать её со всех сторон и на всех уровнях, много раз упасть и подняться, набить шишек и нахватать звёзд.

Уже в зрелые годы Генрих, вспоминая Андрея, понял, насколько важен был тот жизненный опыт. Всю жизнь он ждал его повторения:

Неужели дождался?

Они смотрели друг на друга и думали об одном и том же - их свела судьба. - У нас ведь есть общий знакомый, - прервал затянувшееся молчание Драг.

А-а, так вот оно что! Выходит, никакой мистики, всё в рамках банальных физических законов.

- Моё чутьё молчит, - Генрих даже отдалённо не мог представить, кто же из знакомых знал его таким, хотя он ведь ничего о себе не скрывал. Любой, имеющий глаза, мог увидеть его таким, каким он был в реальности. Так кто же из знакомых видел его в истинном свете?... - Н-не знаю, даже предположить не могу.

- Ты, наверно, не осознаёшь до конца, насколько выделяешься из общей массы.

- Может быть: Да, наверно, просто привык.

- А представь, человек сталкивается с тобой в первый раз. Например, вы работаете в одних стенах. И всё ближе узнаёт тебя. Ты ведь весь открыт. По крайней мере, для тех, кому интересен. В тебе очень много такого, что не входит в общепринятые рамки, даже сбивает с толку, не даёт пройти мимо.

Ну что ж, с этим он был согласен. Когда-то он замечал, что при первом знакомстве многие "западали" на него.

Правда, позже, узнав его поближе, убедившись, что он такой же смертный, из того же теста, с чисто человеческими недостатками, теряли к нему интерес. Он становился в их глазах таким же, как все окружающие - человек, как человек, чем-то лучше, а чем-то и хуже.

Нельзя жить в мире и не быть мирским. Мир этого не допустит.

Но пара случаев ему запомнилась.

Давно, ещё в институте, к ним повадилась ходить Таня - сотрудник институтской многотиражки. Ей было скучно одной в редакции, там из штатных был только редактор, заходивший очень редко, и она, в поисках общения, вошла в их отдел.

Генрих тогда, вроде бы, ничем не выделялся, делал своё дело, как мог, но у неё был журналистский взгляд, и она видела глубже. Его личность настолько её увлекла, что она сочла необходимым рассказать о нём "всему миру", тем более, был повод - они тогда создавали один из первых институтских учебных телецентров, и, в сущности, главные технические решения и идеи, да и их воплощение, были его.

Её статья на полполосы вышла очень удачной.

Но прошло время, всё снивелировалось, для Татьяны стали все равны, и она по очереди написала помаленьку обо всех остальных своих новых друзьях, выразив этим равное отношение ко всем им.

И ещё, уже в последней фирме, к ним как-то зашёл журналист из областной газетки, ему нужен был материал для дежурной заметки с фотографией к Дню Энергетика. Из приёмной его отправили в отдел кадров, а там, подумав немного, привели к Генриху.

Ход мыслей был понятен - а кто у нас особенный, кого можно в газете напечатать? Да вот же кто! Ну и пойдём к нему.

Правда, потом, когда кто-то показал Генриху эту газету с фотографией, он едва себя узнал. Но все данные совпадали - ФИО, должность, место работы:

- Так кто всё-таки? - ему уже просто из любопытства хотелось знать, кого он не смог разглядеть там.

Все его переборы ничего не подсказывали. Может быть, следовало расширить круг, ведь его знали очень многие?

Но всех охватить не удастся, он это ясно осознавал - слишком много контактов имеет человек с внешним миром, и даже он, стремящийся свести число этих контактов к минимуму.

- Виктор Павлович, - подсказал Драг, и, видя его по-прежнему вопрошающий взгляд, добавил. - Из библиотеки.

Виктор Павлович? А знакомы ли они? Ах, ну да, Генрих вспомнил, было у него несколько контактов с библиотекой.

В каждой новой организации, куда он случайно или закономерно попадал, его едва ли не в первую очередь интересовала библиотека. Особенно раньше, когда у него не было Интернета, из которого сейчас можно получить любую мыслимую и немыслимую информацию.

Зашёл он и в этой фирме в библиотеку, когда узнал о её существовании. Но с первого раза понял, что ловить там абсолютно нечего.

И позже заглядывал в неё очень редко, только, когда надо было зарегистрировать очередную книгу, которую он брал для служебных нужд на казённые деньги. Собственно, брал он на свои, не устояв перед каким-нибудь очень интересным руководством к новой программе или справочником, но так как хорошие компьютерные книги стоили очень дорого, он брал копию чека и сдавал в бухгалтерию, в надежде, что её оплатят.

В случае оплаты он заходил в библиотеку, регистрировал книгу, как библиотечную, и оставлял у себя.

В те несколько минут, пока Виктор Павлович оформлял нужные записи, он сидел напротив и, оглядываясь по сторонам, поражался уюту, тишине и покою, царящим в этом небольшом помещении.

И искренне завидовал. Виктор Павлович был молодой пенсионер, офицер в отставке. Над ним не капало, его не теребили, ни с верху, ни с низу, жизнь была худо-бедно обеспечена.

Близко они не контактировали, но у того, конечно, был свой круг общения с соседями по этажу, и он был в курсе всех известий, пересудов и обсуждений. Так что ничего не было удивительного в том, что он хорошо знал Генриха, может быть даже то, о чём Генрих и не догадывался.

Человек он был не глупый, по крайней мере, ни одного слова, поступка или наклонности, опустивших бы его в глазах Генриха, не случилось.

Наверно Генриха обсуждали в конторе довольно активно. Он давал, сам того не желая, достаточно поводов для этих пересудов. Для одних это были непостижимые странности, для других - причины для восхищения.

- Палыч - грамотный и тёртый мужик, хоть и скромный. Он сразу понял, что ты - феномен.

- Феномен?!

- Ну, не от мира сего.

- Что ж, каждый имеет право на свой взгляд.

- Да нет, он нормальный, уравновешенный и трезвый. Ты бы его понял.

- Да я и не сомневаюсь.

Но связи Генрих пока не улавливал. Не хватало каких-то звеньев.

- Ну ладно, с ним ясно, а ты? - продолжил он расследование.

- Я?... - Драг задумался. - Как-то раз он рассказал, что знает человека, прочитавшего толстую книгу страниц в шестьсот за один вечер. Был у вас такой случай. Он, как библиотекарь, обратил на это внимание. И, конечно, был поражён. Не ожидал там такого. Тогда он и запомнил твоё имя. А потом начал сопоставлять с другими фактами, которые там у вас обсуждают. Их больше всего поражает в тебе сочетание скромности с потрясающими способностями: Ты не подумай, он не болтун. Мы просто много общаемся в неформальной обстановке. Мы с ним очень давно знакомы, учились вместе: А я?... Я довольно скоро понял, что к тебе нельзя подходить с обычными мерками. Честно говоря, сам стал его расспрашивать. И у меня сложился образ:

- Супермена? - улыбнулся Генрих.

- Не надо, Генрих, ты же меня понимаешь.

- Прости.

- Образ духовно развитого человека. Человека нового времени. Героя нового времени. Не того, которого изо всех сил со всех экранов подсовывают толпе, а истинного, каким он должен быть.

Помолчали, обдумывая:

- Драг, ты вот говоришь - скромный, скромный. А каково скромному слушать такое в глаза?.. Улавливаешь?

- Да не принимай ты так близко: Будь выше. Ты же управляешь своими эмоциями. Отбрось личное. Не до этого.

Генрих почувствовал всем сознанием, всем сердцем - сейчас будет оно - то, вокруг чего всё это завертелось.

- Дело-то в другом: - Драг поднял взгляд. Невыразимая тоска разлилась в его глазах. - Я смотрю вокруг, и у меня душа болит.

Такая вселенская боль была в его словах, что у Генриха едва не навернулись слёзы. Это же его, Генриха, чувства, его ощущение мира. Он это спрятал в самую глубину, на самое дно. А иначе как жить?

- Надо что-то делать, Ген. Спасать, что ещё можно спасти.

Во-первых, надо спасти егo - подумал Генрих.

- Не убивайся, Драг, всё выправится. И начнётся с нас. Только не надо себе ад строить.

- Да, я знаю. Сейчас тем более. Ты верно сказал - начнётся с нас. Но ты имел в виду - отсюда, в географическом смысле. Из России. А я хочу поправить - от нас, в персональном. Вот в этом разница между нами, насколько я тебя изучил. Ты ждёшь, что судьба сама сделает. Так то оно так, но ведь делает она всё нашими руками. У нас с тобой при общем одинаковом понимании чуть-чуть приоритеты смещены.

- Пожалуй, ты прав. Только я уточню: судьба подскажет, что делать.

Драг преобразился. Сейчас его глаза сияли.

- Мы с тобой идеально дополним друг друга. Меня, когда письмо от тебя пришло, как молнией ударило. Я понял - всё срослось. Это же знак! Тут невозможно ошибиться!

Но у Генриха пока - одни вопросы.

- Драг, ты, наверно, дальше меня видишь. Честно, я не вхожу - о чём ты.

- Дальше мы все хорошо видим - "всё будет хорошо". Так бы близко видеть, что - завтра, например: Ничего, Ген. Я пока знаю, что самое главное на сегодня то, что мы - вместе. Остальное - приложится.

Ну что ж, всё закономерно. Он - человек дела. Тут у них в клубе все деловые, и он - один из первых. У него уже все на своих местах, построены, и он готов к воплощению своих замыслов.

Хотя, в сущности, ради такого грандиозного и благородного дела можно и в ряд встать. А получится ли? Не потеряется ли что-то важное в ряду? Это же всё настолько тонко - чуть не добрал концентрации, рассеял внимание, и всё. Не то, что на других влиять, за собой уследить не сможешь.

А как oн всё это видит?

- Драг: Ты должен знать, я в команде не работаю. У меня не получится.

- Погоди, Ген, не бери в голову. В тебе проснулся инженер и всех других задвинул. Ты сразу начинаешь думать о технологии. Пока надо зафиксироваться на достигнутом уровне, это очень не мало: Я думаю, сейчас, на этом этапе, если мешают сомнения, надо задаться вопросом - а кто, если не я? Как в любом деле, надо делать, а не искать причины, по которым ничего не получится. Если они всё-таки мешают, то надо думать, как их преодолеть: А то вот так все ждут, что кт?-то сделает: президент, или Бог, или судьба, или волшебник на голубом вертолёте прилетит. Нет. Ни Бог, ни царь и ни герой. Каждый сам, на своём месте: Некоторые говорят: нет нынче у России национальной идеи, потеряли в борьбе, революциях, войнах и режимах. Вот была бы общая национальная идея, все бы поднялись, и страну подняли. Давайте придумаем, или вспомним нашу идею: А не получается. А почему не получается? Да потому, что себя сначала надо найти, себя познать, а то живём, как во сне - ни прошлого не помним, ни будущего не видим. А в настоящем тоже спим, живём без осознания происходящего. Как себя осознaем, так и страну осознaем, и место её - где она должна быть и где находится: Эпоха Водолея уже пришла, эпоха России. Впереди она должна быть, а не позади всех, как сейчас. Вот это я бы сначала и объявил Великой Национальной Идеей - пробудиться, себя осознать и познать, найти свой путь, а путь России и её место потом сами найдутся, - он осёкся. - Ты прости, Ген, меня куда-то понесло. Ты же всё это лучше меня знаешь.

- Да ладно:

Зная, что им движет, можно всё простить.

- Да, Драг, ты прав... Ты прав на все сто: Я же тоже об этом много думал. Да многие об этом думали: Ой, как ты прав: Думать-то думали, да все на кого-то другого надеялись. А ведь кто-то должен начать, - сейчас Генрих задумался надолго.

В его сознании происходила работа, может быть, самая важная во всей его жизни, и не только его, а и всего народа, всей страны. "Он в черепе сотни губерний ворочал:".

В самом раннем детстве, когда ещё не утратилась полностью связь с Космосом, он был убеждён, что он - особенный. Когда вырастет, то станет очень известным, его будут все знать. Объяснить всего этого он не мог, ещё очень мало понимал в жизни. Став немного старше, он стал думать, что в детстве все или почти все так думают. А, став взрослым, узнав людей и научившись в них разбираться, увидел, что это вовсе не так.

Так может быть всё-таки он - особенный? Почему нет никаких сигналов, как были в детстве? Наверно, есть, но он их не слышит. Или не так понимает.

А, может быть, просто боится? Безотчётно, где-то глубоко внутри, у самой сущности, и по этой причине не слышит голоса своей судьбы.

Драгомир - голос его судьбы! Его она подослала! Хватит спать, хватит бояться, берись за дело, за своё дело! Которое никто, кроме тебя не сделает!

:Как туго раскрываются глаза, как медленно приходит понимание. Как глубоко ты уснул. Просыпайся!

Легко сказать. С чего всё-таки начинать?

Тут Драг опять прав.

Для начала надо зафиксироваться. Потом решение само придёт, каким должен быть следующий шаг:

Всё, он решился. Спасать, так спасать. Если больше некому, берёмся за это сами. Но - не нарушая Законов Жизни.

- Я только одно знаю - всю жизнь в этом убеждаюсь, - он уже говорил о тактике. - Суета может всё испортить. Не надо подгонять, намечать графиков выполнения и опережать их.

В зале пробили часы. Там уже давно царило оживление, беспрерывно, на все голоса, заливались мобилы.

Наполовину выпитый кофе давно остыл. Мобильник Драгомира молчал, как бумажник, лежащий рядом. Наверно он его просто отключил, настолько важен для него был этот разговор.

- Ну что, Ген, проникся? - Драг прервал молчание. Его, наверно, уже давно звали текущие дела.

- Не знаю: Дозреваю: Ты, вижу, масштабный человек. Я тоже считал себя масштабным, правда, в других мирах. Но на такое замахнуться: Как-то не приходило в голову.

- Так и мне не приходило. Пока о тебе не услыхал. Ты же смог, значит и ещё кто-то сможет.

- У меня не получилось, чтобы ещё кто-то. С собой-то я справился, победил, хоть в чём-то. Показалось, это не так уж и трудно, хоть и говорят: самая трудная победа - над самим собой. А как с другими попробовал, ничего не вышло. Люди умирают от болезни, но не могут мизинцем пошевелить, чтобы облегчить себе жизнь.

- Люди разные, согласись: Но то, что мы сегодня с тобой прояснили и порешили - очень важно. Полдела. Совсем неплохо для первого раза. Я, даже, не рассчитывал.

- Да: Есть над чем подумать: Драг, я полагаю, мы засиделись. У тебя дела, я понимаю. Я, наверно, откланяюсь.

- Да: У меня ощущение, что скоро все мои дела вокруг этого одного завертятся. Ну а на сегодня, пожалуй, хватит. У тебя какие планы? Если ты домой, можно кому-нибудь дать команду, довезут мигом.

- Ой, нет, не стоит. Мне надо одному побыть. Обдумать всё, - он встал.

Драг отдёрнул перед ним штору. Они вышли, лавируя между столиками. Заславский, провожая Генриха к выходу, кивками отвечал на приветствия.

На улице они крепко пожали друг другу руки, прощаясь.

- Я тут подумал, - Генрих задержался ещё на мгновение. - Драг, Дрог, а Друг - никто тебя не называл?

Заславский рассмеялся:

- Называли, конечно. И сейчас многие другом зовут.

На этом их первая историческая встреча закончилась.

# # #

Мысли постепенно прояснялись. Из общего их нагромождения складывались блоки, блоки подстыковывались друг к другу, образовывались пролёты, этажи, возникала вся грандиозная конструкция, Вавилонская башня, на которую они замахнулись.

Всё отчётливей представлялся весь замысел Драгомира. Становилось страшно.

Что он надумал - Россию поднять? Он что, с ума сошёл?

Ах, да, на него же имя давит.

А при чём тут имя? Оно, что ли, делать всё будет? Будь ты Драгомир, Генрих или Зигфрид, работа от этого не меняется.

Да и вообще, есть сила посильнее давления имени.

Родина, она и в Африке Родина, если ты там родился и научился жизни, будь ты хоть трижды Зигфрид Зигфридович.

А если родился на Севере огромной страны, много раз был и даже жил на юге, взрослел в Сибири, всю её объездил по командировкам, и не только её? Что ещё? Дальний Восток? А там был? Ну а служил где?! Город Свободный, Хабаровский военный округ.

Тут и малая родина, и университеты, победы и поражения, радости и боли.

Только боли что-то слишком много. Вот она-то и давит. Такое ощущение, что одна боль кругом. Даже у тех, кто сейчас наверху, тоже - сплошная боль. Что это за жизнь - всегда за спинами охраны, каждый день ждёшь, либо разорят, ограбят, либо в тюрьму отправят, а то и вообще жизни лишат? Или Родины.

Кто её уменьшит, эту боль? И как?...

А почему этим должен заниматься кто-то? Ведь тебе так много дано. Для чего-то оно дано? Вот, давай, реализуйся. Выполняй своё предназначение. Кто, если не ты?...

Жизнь приобретала новый смысл.

С новым смыслом многое менялось: начиная с привычного распорядка, действий и кончая общим отношением к жизни. Менялся и масштаб. Правда, до больших масштабов было ещё далеко, но их надо было иметь в виду с самого начала. Иначе и браться не стоило.

Локальные, местные достижения, если их не расширить на всё пространство, не преодолеть критическую массу, будут вновь поглощены окружающим болотом. Нельзя быть совершенным в несовершенном мире. Кристалл, если не достигнет достаточных размеров, опять растворяется в рассоле.

Предстояла грандиозная духовная работа. Сейчас она представлялась в образе горы, монолитной скалы. Надо было скрупулёзно исследовать её, до мельчайшей трещинки, разложить на камешки, перенести и сложить заново. Из горы боли сложить храм гармонии и счастья.

А как там, в Библии?: если будете иметь веру и не усомнитесь, и горе этой скажете: поднимись и ввергнись в море, - будет, что ни скажете.

У истоков всего - мысль, укреплённая верой:

Одному, двоим, это не по силам. А скольким по силам?

Не надо считать, тут не расчёты нужны, алгеброй гармонию не поверишь.

Что он делал в таких случаях, когда надо было решить что-то важное, а решения не было?

В молодости, когда он стал сформировавшимся инженером и считал, что нашёл своё призвание, перед ним в его весьма активной деятельности тоже постоянно вставали проблемы.

Непрекращающиеся поиски решений настолько отточили его ум, что он достиг уровня, при котором запросто разделывался с любыми заданиями. Он уже считал, что нет задачи, которую нельзя решить.

Каким наивным и слепым он тогда был! Задачи и проблемы были все технические, другие в его узкий технократический мир не вмещались и просто для него не существовали. Да и те, возникавшие перед ним, он решал в основном методами электронной и цифровой техники, которую освоил в совершенстве и считал всемогущей.

Много позже, прозрев и познав жизнь во всём её многообразии, он ясно увидел, что вся его предыдущая деятельность, казавшаяся ему очень важной и нужной, ничего не давала человечеству.

Нет, придуманные и созданные им устройства были нужны людям, облегчали жизнь, помогали решать какие-то задачи, и это подтверждали полученные им патенты, но сам он отчётливо понял, что облегчали они жизнь в борьбе с окружающим миром, в преобразовании его под свои материальные, меркантильные интересы.

В духовном плане они не давали ничего, ни на миллиметр не поднимая человека по лестнице эволюции, а, наоборот, как и любые, чисто технические решения, вели его в пропасть.

Тогда он понял, что хитромудрые логические построения изощрённого ума уводят от истины. Только внутренний голос, голос Сущности, не имеющий ничего общего с логикой материального мозга, указывает верное направление.

Его иногда называют интуицией. На самом деле это работает новая форма сознания, ещё не обретённая человеком, ждущая его на следующей ступени эволюционного развития.

Услышать его можно только в полной тишине, отключив все другие "интерфейсные" каналы, связывающие человека с материальным миром: зрение, слух и прочие.

Генриху иногда удавалось вызвать это ощущение, но чаще оно приходило само, без его волевого усилия. Примерно то же происходит с учёными, когда они долго размышляют над каким-то вопросом, и внезапно к ним приходит гениальное решение.

"Утро вечера мудренее" - сказал он себе и пошёл спать.

# # #

Спал он неважно. Среди ночи он выпал из осознанного сна - такие частенько снились ему в последнее время. Он уже к ним привык и не пытался удостовериться, спит или бодрствует на этот раз, а внимательно воспринимал всё происходящее ясным сознанием, чтобы не упустить главного, разглядеть и понять, решение какой проблемы он должен увидеть на этот раз. Насколько он понимал, в этом и было предназначение таких снов.

Но на этот раз ничего заслуживающего внимания не было. Возможно, по какой-то причине сон прервался до того, как действие дошло до нужного места.

Он лежал среди ночи, собираясь продолжить сон.

С бессонницей он уже давно научился справляться. Был период, "чёрной полосы", когда на него навалился ворох проблем - материальных, семейных, производственных. Все они теснились в его мозгу по ночам, вызывая мучительную бессонницу. Он тогда понял, что, если не сможет с этим ничего сделать, то могут возникнуть проблемы ещё и со здоровьем.

То ли уже достаточный жизненный опыт, то ли внутренний голос подсказал ему некоторые приёмы, с помощью которых он относительно легко смог побороть эту напасть. Это оказалось значительно проще, чем решить вызвавшие её проблемы.

Но в этот раз что-то встревожило его. Перед ним стоял образ двух пацанов из сна, кто такие - неизвестно, какие-то абстрактные, без определённых черт и образов. Они были какие-то заторможённые, с плохо двигающимися ногами и руками, качающиеся, как от ветра. Возможно, просто пьяные.

Для него это было труднопереносимо. Эта формулировка - "просто пьяные" - по отношению к молодым парням для него была абсолютно противоестественной. К этому, давно ставшему обыденным, явлению современной жизни он относился как к трагедии, личной и общественной. Оно воспринималось им как тяжелейшая психическая, душевная болезнь, от которой окружающие взрослые не смогли уберечь этих детей.

В сущности, они тоже были детьми, не понимающими жизнь, не знающими её причинно-следственных связей и не представляющими ни в малейшей степени цены окружающих вещей и явлений.

Что ощущает нормальный человек, видя пьяных детей семи-шести лет? То же самое чувствовал Генрих в отношении шестнадцати, семнадцати, да и двадцатилетних.

А взрослые, побитые жизнью, со следами тяжёлых жизненных уроков, валяющиеся или сидящие где-то на земле, с трясущимися головами и руками? Их - не жалеть!?...

В памяти торчали кадры ещё более жуткой российской действительности из какого-то документального фильма - журналистского расследования о наркомании. Конкретный эпизод о том, как подсаживают на иглу детей - беспризорников, снятый скрытой камерой. Как уж это было сделано технически - полностью осталось на совести журналиста. Но он тоже боролся с этим злом своими доступными средствами.

Это было детально, секунда за секундой, документально зафиксированное убийство, самый первый его этап. Но не банальное, если можно так говорить об этом, когда "раз" - и готово, или "раз-два" - и готово, а растянутое во времени на долгие годы. Убийство личности, души, которое, прежде чем закончиться физической смертью, будет, как кругами по воде, расходиться горем и несчастьем близких, окружающих, да и посторонних тоже, ведь эта непреодолимая страсть требует огромных средств, а где их взять после того, как из дома всё вынесено?

Россия и наркомания. Когда они открылись друг другу, у этого сатанинского явления распахнулись новые широкие горизонты на необъятных просторах России и российских душ.

В западном благополучном обществе это - блажь, времяпровождение, а для бесшабашного российского характера с его разудалой уверенностью, что всё обойдётся, вечным поиском новых ощущений, беспечным отношением ко всему окружающему, и к своей жизни тоже, это стало весьма благоприятной почвой.

Девятилетний мальчонка, вколовший под присмотром чуть более старших "друзей" первую в жизни дозу в сумраке душной грязной теплокамеры, и потом, подгоняемый "друзьями", куда-то убегающий на ватных, непослушных ногах, с затуманенным взглядом - от этой картины не помогли никакие приёмы борьбы с бессонницей.

Наверно эта, или подобная ей картина стояла перед мысленным взором Заславского, когда он говорил о своей боли.

С эмоциями Генрих научился справляться уже давно, но тут были не эмоции. Это была боль, ржавым гвоздём торчавшая в его сердце, мешающая лично ему совершенствоваться, делать свою эволюцию.

Как можно стремиться взлететь, когда такие трагедии, существующие рядом, тянут вниз стопудовыми гирями. Совершенствоваться можно только, совершенствуя окружающий мир. Другого не дано.

Так что у него не было иного выхода, как только принять предложение Заславского. Он бы всё отдал, чтобы спасти всех этих людей. Он бы без сомнений пошёл за них на Голгофу, если бы знал, что это поможет.

К утру он дозрел.

# # #

Встречи с Драгом он ждал с нетерпением. Они уже стали тандемом, жили общими мыслями и интересами. Их объединяло общее дело.

С утра они связались, договорились, что Заславский заедет за ним к обеду. Генрих предупредил своих, что после обеда его не будет, и ушёл.

- Сейчас заедем в одно место, - сообщил Драг. - Посмотрим интересный объект, мы его на баланс принимаем.

- Что за объект?... База отдыха, или зал заседаний?

Драг рассмеялся:

- Ну я с тебя не перестаю удивляться! Ты в самом деле, что ли, мысли читаешь? - он долго смеялся, ничего не объясняя - не хотел отрываться от дороги. Только, когда проехали сложный участок, он пояснил. - Объект называется "конференц-зал", так он проходит у нас по документам. Но функциональный диапазон у него очень широкий, можно и базой отдыха назвать, в нём и сауна есть.

Он опять помолчал, ориентируясь в дорожной ситуации на оживлённом перекрёстке.

- Мы сейчас его посмотрим вместе со всей комиссией, и ты тоже присмотрись.

- Я? Зачем? - для чего-то спросил Генрих, хотя всё прекрасно понял.

Драг ответил не сразу. Он знал, что Генрих всё понял.

- А какая главная задача стоит перед нами на сегодняшний день? Забыл?... Вдвоём мы её не решим: Придётся привлекать массы: В какой форме это будет происходить, я пока не знаю. Думаю, ты тоже не очень ясно это представляешь. Но общаться придётся, это уже сейчас можно определённо сказать: - пауза. Слегка повернулся, бросил короткий взгляд на Генриха. - Я ведь ничего нового тебе не сказал?

- Да нет, всё логично, всё ясно.

- Кстати, для интересующихся ты по легенде - инструктор.

- Инструктор? Чего?

- А чего бы ты хотел?.. Надо подумать, под каким флагом можно нашу деятельность развернуть наиболее эффективно. Так, чтобы никого не отпугнуть, но и чтобы противоречия не было: Какое-нибудь учение, к примеру.

- Мне кажется, надо дифференцированно подходить. Ведь люди разные. На первом шаге надо привлечь. Заманить: Придётся по обстановке ориентироваться: А учение? - он вспомнил свои недавние поиски в Интернете. - Есть учение. Вполне человеколюбивое, ещё не совсем избитое, под его идеи можно всё подвести. Дао.

- Как, Дао? Даосизм - ну да, понятно: Ну что ж, посмотрим, по ходу дела определимся.

Генрих уловил тень сомнения в его интонациях.

- Дрог, ты, вроде, до сих пор во мне не сомневался. Прими как аксиому - если я сам в себе уверен, то никакие сомнения постороннего уже неуместны. Я сам себе - лучший контролёр: Если бы ты пользовался общественным транспортом, то знал бы этот лозунг - в каждом втором автобусе золотыми буквами выбит: Кстати, в Дао все аспекты широко развёрнуты: физиологические, психологические, медицинские, духовные, на все вкусы и потребности. И своя система оздоровления и гармонизации есть, тайцзи-цюань, очень эффективная, к слову сказать. Так что и инструктору работа найдётся.

- Ну вот и чудно. На том и порешим. Уже подъезжаем.

- Кстати, в армии я инструктором был, - добавил напоследок Генрих. - Радиолокационных станций.

"Конференц-зал" был выше всяких похвал. Располагался он на верхнем этаже недавно построенного элитного жилого дома, отхватив едва не пол-этажа.

Сам зал широкими окнами выходил на зелёный сквер, за которым проходил оживлённый городской проспект. Наискосок раскинулась одна из центральных площадей.

В общем, ничего особенного, учитывая назначение помещения. Зато с другой стороны зала через несколько широких проходов был выход прямо на крышу, точней, на верхнюю террасу. Это была открытая часть зала. Что-то вроде зимнего сада.

Летом эту часть можно было полностью открыть. С неё далеко внизу был виден крутой берег, под ним раскинулся центральный пляж, за ним - река. Посередине реки - большой живописный остров, впрочем, необитаемый. Весной, в период таяния снегов и в ледоход его почти весь затопляло.

А дальше, на другом берегу, как на ладони раскинулись новые микрорайоны, застроенные перед самой перестройкой и по инерции ещё застраиваемые, но уже совсем другими темпами.

В комиссии было несколько человек, в основном они были знакомы между собой. Заславский представил Генриха без подробных разъяснений, не вдаваясь в детали, никто, впрочем, глубоко и не интересовался. Пока он играл роль правой руки Заславского в каких-то совместных делах.

Водил и показывал всё хозяин здания - менеджер солидной строительной компании, построившей уже несколько больших домов в городе. Он, естественно, тоже был членом клуба деловых людей. Помогал ему дизайнер клуба.

Генрих знакомился не только с помещением. С ним всё было ясно.

Гораздо внимательней он присматривался к людям - своим потенциальным слушателям. Он уже приступил к своей грядущей работе.

Самой сложной её частью была работа с людьми. К каждому придётся подбирать индивидуальный ключ, до тонкостей разобраться в том, что у него за душой, в его сильных и слабых сторонах, на что он будет пригоден, а чего от него ждать не следует.

Именно из этих людей, скорей всего, придётся собирать команду, которой предстоит создавать новый мир. Он уже начал подбирать себе апостолов.

# # #

- Ну, как? - Заславский, свободно раскинувшись вполоборота к Генриху, барабанил пальцами по спинке сиденья, когда они уединились, наконец, в его "Тойоте".

- Впечатляет. Мне понравилось. Очень:

- Да я думаю, было бы странно, если бы кому-то не понравилось.

- Я выражусь точнее - нам это подойдёт.

- Если ещё обыграть как следует, обставить, оформить: Соответственно назначению.

- Непременно: Надо будет подумать:

Генриху хотелось поделиться своими мыслями. Драг может многое прояснить, у него должна быть вся та информация, которую Генриху ещё предстояло выяснять:

- Если бы только это определяло успех, я был бы спокоен.

Драг взглянул на него:

- Я вижу, ты уже по уши в работе.

- Главное - люди, Драг. Согласись. Я чувствую, что это - самая сложная часть нашего предприятия. Меня это смущает больше всего: Ведь у меня же нет никакой информации.

- Я понимаю: Этот вопрос будем вместе прорабатывать. У меня, конечно, есть полная информация по всем, кто бывает в клубе, по крайней мере, анкетная. Ну и кое-какие личные наблюдения. Вроде бы тоже худо-бедно разбираюсь в людях.

- Было бы целесообразно не ограничиваться этим кругом. Чем больше сможем привлечь, тем надёжней результат.

Помолчали, думая об одном и том же. Заславский первым принял решение:

- Сделаем так. Завтра у нас презентация этого зала. Собственно, по этому случаю мы сейчас здесь и были. Должны быть все, или почти все. Я думаю, будут и те, кто редко заходит в клуб. Обстановка будет неформальная, так, типа тусовки. Фуршет, шампань, закуски. Многие, наверно, будут с жёнами, или, с кем не стыдно выходить в общество. Очень удобный случай присмотреться - кто есть кто. Никто никого напрягать не будет, можно свободно ходить, смотреть, слушать. На мой взгляд, идеальная возможность. Вот и будет твоё первое знакомство, взгляд со стороны. Как тебе?

- Идеально. Даже не думал, что так удачно получится: Впрочем, меня это очень радует ещё и потому, что, когда так срастается, это признак, что всё делается, как надо. Нас ждёт успех, Драг, я начинаю в это верить: Хотя, как подумаю, сколько ещё предстоит: страшно делается:

- Да-а: А я давно в успех верю. - Драг был воодушевлён. - Может быть у меня меньше оснований, объективных, я имею в виду: Да только иначе нельзя. Я буду считать жизнь зря прожитой. Грош цена тогда нам всем: Ты как думаешь?

Генрих не любил таких прямых вопросов. Он считал их бестактными, или, в лучшем случае, некорректными. Слишком глубокие, интимные уголки души они вытаскивали на обозрение и ощупь.

Но, в сущности, вопрос был по существу. Деловой вопрос делового человека.

- А что тут думать? - решил отговориться Генрих. - Делать надо. Если я принимаю решение, то, каким бы трудным ни было дело, я думаю - "глаза боятся, руки делают": И никогда не подводило: Возишься, возишься, и вдруг видишь и понимаешь, что почти всё сделал, и к концу идёт.

Заславского, похоже, этот ответ устроил.

- Ну и чудненько, - он решил на этом закончить разговор. - Погнали. Ещё дел куча. Завтра насыщенный день.

Они заехали в клуб, Заславский вручил Генриху пригласительную карточку на завтрашнюю презентацию, и они распрощались.

# # #

Народу было много, так много, что Генрих растерялся - как он здесь разберётся? Тут бы разойтись суметь, никому ноги не оттоптав. Но, когда после короткой вступительной речи перерезали алую ленточку и открыли все помещения, распахнули необъятную галерею, все рассредоточились, и стало вполне приемлемо.

Деловые люди ничего не пускали на самотёк, всё держали под контролем - общая площадь была известна, количество приглашённых строго определено, накладок и непредвиденностей не допускала бдительная и хорошо проинструктированная охрана, так что в целом и в частностях всё было на уровне.

Официальная часть продолжалась ещё некоторое время в зале. Все причастные и заинтересованные слушали, аплодировали, остальные бродили по многочисленным помещениям и осматривали новые владения клуба.

Посмотреть было на что. Один вид с галереи на реку и противоположный берег вызывал восхищение. Впрочем, внутренняя планировка и отделка заслуживали не меньшего внимания.

К тому же в зале стояли ряды сервированных столов, а на таких мероприятиях всегда присутствует категория людей, считающих это гвоздём программы. Большинство из них искренне не понимают, что существуют вещи, ещё более важные.

Генрих, стараясь держаться в тени, внимательно всматривался в лица и вслушивался в разговоры.

Было много знакомых, известных лиц, была пресса. С огромной профессиональной видеокамерой ходил Володя Мартынов, знакомый Генриха ещё по старым связям с областным телецентром.

Заславский переминался с ноги на ногу в свите во вторых рядах, среди "других официальных лиц". В первых рядах были вице-губернатор, представитель мэрии и глава строительной фирмы, каждый из них имел на это веские основания.

У истоков клуба деловых людей стоял нынешний вице-губернатор, молодой, но уже непростительно располневший. Клуб, в сущности, был его детищем.

Это была неафишируемая информация, но её все знали. Генрих догадывался об этом ещё в пору своей занятости в бизнесе, когда всё ещё только затевалось.

Поправко попал в бизнес по семейным связям - его отец имел прямое отношение к финансовому департаменту в областной администрации.

Сынок был напористым, уверенным в себе, мог, где надо, надавить, где надо - пустить пыль в глаза, а то и просто сжульничать. На 150% пользуясь связями и форой, даваемой ими, стремительно развернулся, стал средней руки бизнесменом. На большее у него, видимо, не хватило ума и экономических знаний.

Потом, судя по всему, ему открылась дорога в первые ряды администрации - сам губернатор ему симпатизировал, они были связаны финансовыми интересами - и он не упустил свой шанс. Некоторое время побыл при губернаторе представителем от деловых кругов, а, когда появилась возможность, получил пост вице-губернатора.

Внешне всё выглядело обоснованно и благопристойно, он надёжно укрепил свои позиции, правда, чрезмерная полнота сильно портила его имидж, сейчас народ может невзлюбить уже только за это.

Был ещё один повод для сомнений на его счёт, некая тёмная история с покушением. В него стреляли, он после этого с полгода лежал в больнице с пулевыми ранениями, впрочем, потом вернулся к своим обязанностям, и ещё через некоторое время всё встало на свои места, как и было.

Но народ всегда оставляет себе повод для сомнений.

Почему его водителя убили окончательно и бесповоротно - три пули, и все смертельные, ведь стреляли-то не в него? Дело усугублялось тем, что у молодого мужчины осталась жена с детьми.

Почему народ не посвятили ни в какие подробности: кто?, за что? О следствии вообще ничего не говорили, будто его и не вели.

На крайнем полюсе мнений поговаривали, что всё было инсценировано. Такой вот дорогой ценой.

Частенько к этой истории пристёгивали и другие, такие же тёмные. Их в городе и области было, конечно, не так много, как в столицах, всего несколько. Но разговоров и пересудов они вызывали много.

Например, смерть (убийство - говорили в народе) директора самого крупного городского производственного комбината. Этот комбинат, точней, некоторые его мощности, оказались важным звеном в производственной цепи очень крупной компании международных масштабов.

Все звенья до комбината и после него были уже приватизированы московскими олигархами, а директора никак не могли уломать. Он был весьма независимым и очень уважаемым всем огромным трудовым коллективом, да и большинством населения.

Смерть его была совершенно неожиданной и случилась при очень запутанных обстоятельствах. По официальной версии произошёл несчастный случай на рыбалке, в результате которого он утонул. Но концы совершенно не срастались: и до рыбалки он был не охотник, тем более время года было не очень подходящее для этого занятия, и времени у него никогда не было не то, что на рыбалку, а даже на семью, да и пловцом он был не слабым.

Официальную версию поддерживал и губернатор, совсем игнорировать это событие он не мог. Но если к этому прибавить вполне обоснованные слухи о том, что его сын входил в совет директоров той самой компании, то вывод для многих был однозначный.

Одним словом, всем было ясно - у администрации рыльце сильно в пушку. Если не хуже.

Мэр тоже вполне мог бы присутствовать, у него тоже были тесные связи с деловым корпусом. Но, кроме того, у него были серьёзные расхождения с губернатором и его командой, причина банальная - делили отпущенный на область бюджет, власть и сферы влияния. Поэтому они публично нигде не пересекались, от греха подальше.

Чтобы не отличаться от большинства, Генрих налил себе - минералки, и ходил с фужером, стараясь зафиксировать всё, что могло иметь значение для него и для их дела.

По внешности, манерам, каким-то тонким, не поддающимся описанию, параметрам, он определял среди публики интересного человека и, стараясь не упустить деталей - именно в тонких деталях могла проявиться высшая неординарность - пытался проникнуть в его внутренний мир.

Были личности, достойные внимания. Небольшая группа на галерее, поглядывая на великолепную панораму, обсуждала увиденное.

- :А где комната отдыха? Говорили, будет большая шикарная комната, с мягкой мебелью, телевизором. Я что-то не нашёл.

- Вася, ты не там смотрел. Шикарную мебель и телевизор можно на складе посмотреть. В упакованном виде. Ещё не привезли. Меня другое интересует, ведь тут по канонам и по необходимости должен быть бизнес-центр с оргтехникой. Как они, предусматривают что-нибудь? Компьютеры, там, выход в Интернет?

- Ну, ты раскатал. Впрочем, ксерокс, конечно, должен быть. И, лучше, не один.

- Да будут ксероксы, будут. И компьютер, чтобы дискеты и компакт-диски копировать, и принтер.

Их беседа продолжалась. Генрих присматривался к неприметному, немногословному мужчине. Его редкие авторитетные реплики как бы ставили точку, завершали разгоравшиеся обсуждения и возникающие то у одного, то у другого, вопросы и предположения. Он производил впечатление уверенного, компетентного человека. Если он не знал прямого ответа на какой-то вопрос, то чувствовалось, что, путём точных логических построений и широкого анализа, он на ходу приходил к наиболее вероятному выводу или ответу.

По тому, как внимательно и уважительно прислушивались к его веским словам, было видно, что эта роль уже закрепилась за ним, все привыкли к безошибочности его выводов и не подвергают их сомнению.

Генрих запомнил его имя на пригласительной карточке, приколотой к лацкану.

Тут же, на галерее, он обратил внимание на двух женщин, стоящих отдельно от других около ограждения на самом краю крыши. Он сразу определился в ситуации.

Это были жёны бизнесменов. Освобождённые не только от "общественно-полезной", но и от всякой тяжёлой и рутинной домашней работы, они изнывали от безделья, день-деньской не зная, чем заняться. Такие выходы в общество были для них отдушиной.

Особенно одна из них щебетала и щебетала, перескакивая с темы на тему, пользуясь редкой возможностью отвести душу в разговоре с подругой.

- : Я спрашиваю его: "Слава, а что вы там будете делать? У вас же в клубе зал есть на втором этаже?" А он говорит, что тут и зал намного больше, и кроме собраний ещё что-то будет. "А что?" - спрашиваю. Он говорит, я и сам пока не знаю точно, Заславский там что-то придумывает. То ли секции какие-то, то ли лекции. А я так думаю: что бы ни было, я обязательно запишусь, если получится, и буду ходить. Уже надоели эти четыре стены.

Собеседница её по осанке, жестам, манерам, выглядела более уверенной, спокойной и явно старшей, но не по возрасту, возраст был у них примерно одинаков. Очевидно и взгляды её были более уравновешенные, критические.

- Что бы ни было? - коротко переспросила она.

- Я тоже сначала подумала - а может галиматья какая-нибудь?, а потом ещё подумала, если Заславский, то обязательно что-нибудь умное, ты же его знаешь? Ой, Драгомир Валерьевич такая душка, он такой умный. Я даже боюсь, что ничего не пойму. А тебе обязательно надо пойти, ты же такая умная, так много знаешь.

Да, Генрих тоже это почувствовал. Он и её имя запомнил.

Народ, не занятый в официальной части, походив по всем доступным помещениям, всё обсмотрев, скапливался в основном на террасе. Некоторая часть клубилась вокруг столов, расправляясь с остатками. Остальные, их тоже было немало, в основном одиночки, продолжали бродить по отдельным небольшим вспомогательным и подсобным комнатам и кабинетам, каждый со своими целями. Некоторые, впрочем, без целей.

Генрих тоже прошёлся по всему пространству "конференц-зала", всё с той же целью - размышляя, как с наибольшей пользой приспособиться к предоставленным возможностям.

Довольно много приглашённых клубилось в курилке, это был приличных размеров зал с множеством отдельных уголков, с сидячими и стоячими комфортабельными местами, со всем необходимым для расслабления и отдыха после утомительных заседаний и обсуждений деловых проблем. Есть в России такой весьма распространённый тип профессиональных перекурщиков, основная деятельность которых к этому и сводится, и без неё они не способны ни к каким другим делам.

Генрих заглянул сюда на минуту, не ожидая увидеть здесь никого интересного, но что-то заставило его войти и оглядеться. Там и сям расположились группки, оживлённо обсуждающие что-то своё и не обращающие внимания на другие.

Недалеко от входа в отгороженной кабинке сидели двое - мужчина приятной наружности и женщина, привлекательная во всех отношениях.

- Я не выдержал уже, - говорил он. - Достали они меня. Что больше всего меня поражает, ведь мы так давно вместе, вроде бы должны изучить друг друга до самых мелких чёрточек, знать каждую секунду, чего ожидать от другого. Всю жизнь я поступаю так, и только так, но, стоит по какой-то причине один раз сделать по-другому, и всё - разговоры, будто я всегда неправильно делаю: Да дело не только в этом, не только во мне. Вообще такое ощущение, что они живут не здесь, ничего не видят вокруг и не слышат. То, что происходит реально, они не воспринимают, или оно как-то переворачивается в их кривом восприятии, становится неузнаваемым. Они живут своими иллюзиями. То, что происходит вокруг, все эти ужасы и трагедии, их не трогают, а над иллюзиями из их воображаемого мира они могут убиваться от горя, даже заболеть. Как с сериалами; над ними слёзы проливают, а происходящая рядом жуткая реальность их даже не колышет: У Пушкина есть: ":над вымыслом слезами обольюсь". Когда-то этим восхищались, а как оно реальностью стало, как все стали над вымыслом слёзы лить, тут и разглядели, что это такое:

- Ну, у Пушкина оно в меру было. Даже любовь сверх меры становится своей противоположностью.

- Любовь? При чём здесь любовь?

- Да вот ты говорил, как они настаивали, чтобы ты лекарство принял. От простуды или от чего там.

- Ну да. Уже лет десять не простужаюсь, да и вообще ничем не болею, а тут услышали про какой-то птичий грипп, где-то достали какое-то дефицитное снадобье, и вот - прими, да прими, иначе заболеешь, вон где-то там все болеют и умирают. И ничего не слышат - "мне не надо, я не собираюсь болеть, вам самим нужней". Чем больше убеждаю, тем сильней настаивают, до скандалов и истерик. Что одна, что другая.

- Я об этом. Ты не думаешь, что они просто любят тебя. Переживают за тебя. По своему.

- Да, ты так и сказала: любовь, которая превратилась в свою противоположность.

- Да, но тут не это главное. Главное всегда намерение. А намерение у них - уберечь тебя, они добра тебе хотят. В своём перевёрнутом, как ты говоришь, мире, они не понимают, почему ты отвергаешь их заботу. Они ведь страдают больше тебя. Ты их убиваешь.

Он задумался. Было видно, что её слова имеют для него большое значение, она всегда наставляла его не истинный путь.

- Ну, хорошо, может быть. Так мне теперь умирать от их любви?

- А кто среди вас мужчина?.. Во-первых, тебе надо понять, что никто не желает тебе зла, совсем наоборот. Во-вторых, встань на их место. Войди в их мир, подумай их мыслями. Они искренне желают тебе добра и не могут понять твоей реакции, считают это упрямством и капризом. И в третьих, не реагируй так агрессивно, для них это выглядит как зло за добро. Ты же знаешь, что надо делать с эмоциями: Может быть мне ещё слова подсказать, которые ты должен им говорить?

- Ну это, наверно, слишком. Ты со мной, как с дитём малым.

Она молча, как-то глубоко, будто из космической бесконечности смотрела не него.

- Да все вы дети малые, всех вас жалко: - опять помолчала. - Ты ещё вот о чём подумай. Никто и ничто никому не даётся случайно. Так и вы друг другу. Ты можешь уйти, но если ты не решишь проблему, она будет возвращаться к тебе вновь и вновь, пока не найдёшь приемлемое решение. А исправить что-то, что тебе кажется ненормальным, ты можешь только, меняясь сам: Не бросай их. Дай им счастье, и сам его получишь:

Сигаретки их давно потухли. Они молчали, думая о своём.

Генрих вернулся на галерею.

Его внимание привлекла ещё одна группка. Она как бы концентрировалась вокруг инвалида в коляске. Судя по его скособоченной позе и жестам, он был тяжёлый. Уверенно двигались только руки и верхняя часть тела. Весь низ был безжизненным.

Его выразительная мимика с живыми глазами привлекала взгляд, говорила о незаурядном интеллекте и богатом внутреннем мире. Очевидно, это было компенсацией за физический недуг.

Локти его всегда лежали на подлокотниках, но, когда он говорил, кисти, пальцы, запястья активно двигались, помогая образному оформлению мыслей, рисуя их пространственную картину. Иногда жесты были широкими, тогда он отрывал одну из рук от подлокотника.

Генрих представил, как его пальцы бегают по клавиатуре компьютера. Наверняка он управлялся с ней вслепую всеми десятью пальцами. Кстати, и коляска была особой конструкции, легко воображался установленный в ней ноутбук.

Несколько человек в его окружении явно были сопровождающими, помогали в преодолении препятствий и прочих затруднительных ситуациях, ведь российская архитектура, транспорт, да и вообще жизнь, в отличие от западной, не приспособлены к существованию инвалидов.

Глядя на него, хотелось послушать, о чём он так увлекательно говорит. Казалось, что так выразительно, помогая красивыми и содержательными жестами и столь артистической мимикой можно говорить только о чём-то необычайно интересном.

Он, наверно, всегда был в окружении слушателей, и это было для него привычным и естественным.

- :Нет, они неправы. Физические и психические травмы и моральная ущербность вовсе не обязательно сопутствуют друг другу. Так могут говорить только люди с узким мышлением, озабоченные какими-то личными проблемами. Вон, наши ребята, в нашем клубе, тоже в полной мере всего хлебнули, а ведь люди, как люди. Скорей, наоборот, на одного сломавшегося приходится десяток преодолевших всё, да ещё и закалившихся, и от них намного больше пользы в этой жизни, чем от многих окружающих, с руками, ногами и без других отягчающих обстоятельств. Это всё от самого человека зависит, от воспитания, мировоззрения. Если человек - барахло, он и в Афгане барахло, и после Афгана тоже. Туда же всякие попадали. Это же все сейчас понимают, что там было во многом легче, чем здесь сейчас стало. Там, по крайней мере, всё было ясно, и, если есть голова на плечах, то риск ненамного больше, чем в обычной жизни. Очень многие пропадали по неопытности, по незнанию жизни и людей, а, часто бывало, и сами голову в петлю совали. Там можно было сориентироваться, а тут - всё вверх ногами. Вот от этой нечеловеческой запутанности многие и растерялись, и у некоторых крыши посрывало. А ещё то, что всегда есть добрые люди, которые хотят помочь. И всегда есть такие, которые настолько научились этим пользоваться, что на этой помощи себе рай построили за счёт тех, у кого душа болит, и тех, кому эта помощь предназначалась. К доброму сердцу надо ещё глаза и разум иметь. А так оно в зло превращается. Что мы и видим:

- Так что же делать? - кто-то из окружающих, видимо, попытался вернуться к начатому разговору.

- Что делать? С чем? С кем, с ними, что ли? Да ничего не делать. Держать их в поле зрения и не суетиться. Может быть, это жестоко звучит для гуманистов, но каждый сам выбирает свой путь. Они сделали это осознанно. Знали все обстоятельства, что их ждёт. Получается, это их карма, им надо через это пройти. Вмешательство в чужую карму и есть нарушение законов природы. Главных законов. Да тут бы со своей разобраться. В конце концов, к этому наша главная задача и сводится.

Генрих, заслушавшись, только сейчас заметил за своей спиной Заславского, стоящего там уже несколько минут. Он тоже слушал.

- Верно излагает Костя. Он правильно жизнь понимает, хотя его жизнь очень непростая.

- Афган? - вопросительно-утвердительно уточнил Генрих.

- Да ты знаешь, в Афгане-то он не был. Так сложилось. Он давно в бизнесе, с самого начала, считай. И как-то случайно попал в чью-то разборку. Ему очень крепко досталось, ещё сейчас пули в позвоночнике. Пока лечили, сошёлся там с афганцами, как вышел, связи продолжились. Он видишь, какой разумный. Как-то постепенно он у них в клубе первым человеком стал, по его советам и подсказкам они дела наладили, тоже в бизнес вошли. И они ему очень благодарны, во многом помогают. За спинкой кресла двое стоят, видишь? Это оттуда ребята, чуть не круглые сутки с ним. Компьютер предоставили, первых заказчиков нашли. Сейчас он клубу огромный доход приносит. Они его очень уважают, да и любят. Ведь он же, в сущности, очень добрый. Особенно после того, как через всё это прошёл. Знает, как тяжело бывает: У него тоже за всех душа болит.

- И мы можем на него рассчитывать? - уточнил Генрих.

- Именно на него и на таких, как он, я и надеюсь.

Генрих достал записную книжку, авторучку и вписал имена заинтересовавших его людей. Вырвал листок и протянул Заславскому.

- Взгляни. Меня чутьё на них вывело.

Драгомир внимательно просмотрел список. По его лицу читалась напряжённая работа мысли.

- Будем работать, - коротко заключил он.

- Что-то не так?

- Нет, нет, я тебе доверяю: Нет, правильней сказать, твоему чутью: Понимаешь, просто я сам не знаю: Логически тут бесполезно: Я просто верю, понимаешь, тебе верю, себе верю, верю, что мы на правильном пути... - он огляделся. - Вон Косте тоже верю: - Он опять взглянул на список. - Я всё-таки не всех знаю настолько хорошо. Против этих я ничего не могу сказать. И "за" тоже. Ну, некоторые мне нравятся, в плохом, как говорится, в порочащих связях не замечены. Но ведь чужая душа - потёмки. Вот потому я и говорю - будем работать.

"Он хочет сказать - и среди апостолов оказался иуда" - подумал Генрих.

Драгомир продолжал:

- Мы ведь не на рыбалку ватагу собираем. Слишком серьёзное дело мы затеяли, чтобы однозначно сказать - этот пойдёт, а этот - нет.

- Да я и не надеялся, - успокоил его Генрих. - Это было бы слишком просто, если бы сразу определилось, кто годен, а кто нет. Так не бывает.

- Ну и хорошо, что мы поняли друг друга, - он снова взглянул на список. - А вообще ты опять меня поразил. С полувзгляда, с полуслуха высмотрел самых лучших. Вот соберёмся вместе, пообщаемся, и тогда выберем наверняка. Я постараюсь, чтобы эти, - он поднял список, - все пришли. У меня ещё есть кандидатуры, не вошедшие сюда. Мы и среди них покопаемся. Надо только вывеску придумать, в смысле - предмет занятий, или как это назвать, не знаю.

- Школа самосовершенствования, - Генрих думал недолго. Наверно это было уже готово и лежало в какой-то извилине.

Заславский задумался на секунду:

- Звучит. Скромно и привлекает. Может быть ещё каким слоганом сопроводить?

- Хочешь быть богатым и счастливым - будь им!, - а это уже лежало на языке.

- Замечательно, как раз в духе деловых людей, - Драг улыбнулся. - У меня устойчивое ощущение, что ты придумал это сейчас. Когда долго ломаешь голову, так здорово не получается.

- Это конфетная обёртка. То, что мы в неё завернём, никому говорить нельзя, по крайней мере, пока. Или сумасшедшими сочтут, или крупными жуликами.

- А помнишь, ты ещё что-то говорил? - Драг то ли не мог вспомнить, то ли хотел, чтобы Генрих сделал это сам.

- Сейчас мы говорили о форме. А про содержание мы ещё вчера наметили: ниже в кавычечках можно приписать: "Дао - путь к физическому совершенству и духовному бессмертию". Это известная формула, не я её автор.

# # #

Всё было готово к началу. Пора приступать к самому трудному - первому шагу. Слишком много зависело от этого первого установочного собрания. Что он будет говорить и как, пока представлялось довольно смутно.

Всё нужно сориентировать на тех, кто сможет справиться с намеченными грандиозными задачами, чем-то их заинтересовать и ни в коем случае не отпугнуть. Если уйдут другие, случайные, это даже лучше. Но способных упускать нельзя, слишком дорог будет каждый человек.

Пожалуй, наступил самый ответственный момент, решающий, в какой-то степени.

Генрих, насколько мог, приготовился. Они с Заславским обсудили все возможные кандидатуры, Заславский предоставил все имеющиеся у него материалы: анкетные данные, свои личные замечания и наблюдения по наклонностям, чертам характера, особым качествам каждого.

Информация была чрезвычайно ценная. Она помогла Генриху представить общую структуру предстоящей формы обращения, наметить линию поведения.

Но ещё нужна была какая-то изюминка. Всё, чем ему приходилось заниматься в своей жизни, должно было иметь эту самую изюминку - стихи, которые писал ещё в школьные годы, изобретения и технические решения, над которыми ломал голову в инженерную пору. Он считал любую идею завершённой только тогда, когда она приобретала внутреннюю гармонию и красоту. Она обязательно должна была понравиться ему самому, вызвать у него эстетическое удовольствие, будь то стихи о любви, электронная схема какого-нибудь устройства или чисто механическая конструкция.

Потом он стал понимать, что эта изюминка и была той частичкой его души, которую он вкладывал в дело своих рук и ума.

Сейчас было немножко не так. Он должен чем-то захватить публику с первой встречи, все должны увидеть без всяких представлений, объяснений, демонстрации регалий и прочих формальных доказательств, кто есть кто. Всё должно быть у него на лице. Ну что ж, на лице, так на лице:

Первое собрание решили назначить на субботнее утро, чтобы всем было удобно. С Заславским договорились встретиться на автостоянке у фонтана. Он ждал в своей "Тойоте":

- Я смотрю и не могу понять, ты или не ты? Какой-то парнишка, и походка не та: Причёску сменил. Ты что с собой сделал?

- Спокойно, Драг, так надо, - он снял затенённые модные очки. - А так узнал?

- Вот сейчас немного больше похож. Но всё равно пацан. Ни капли солидности. Кто нам поверит, что ты - Великий Гуру? Скандал будет.

- Пусть будет. Больше того, пусть скандалисты уйдут.

- Что ты затеял? Я не вхожу.

- Насчёт гуру ты прав, все должны сразу поверить. А как ты считаешь, каким должен быть Великий Гуру?

- А-а: Доходит. Ну, ты силён, опять меня поразил. Наповал. Как Кришна, всю жизнь - цветущий юноша, так? До самой старости.

- Сильней, Драг, сильней. Чем старше, тем совершенней и моложе. И так до бессмертия.

- Правда, что ли?

- Абсолютная. Истинный Дао и бессмертие неразделимы. Синонимы.

И всё же Драг понимал с трудом:

- А как ты смог? Ведь совсем другой человек.

- Я же говорю - так надо. А раз надо, значит - возможно. Ты приглядись, никакой же мистики. Самые явные признаки - глаза, морщинки в уголках - за очками, складки над переносицей - тоже, лоб в морщинах мудрости - под чёлкой. Что ещё? Брови лохматые, слегка расчесать пришлось и уложить. Если волосы взъерошу, то седина на висках проступит. А с затылка и так видна. А лицо у меня всегда молодое было, просто ты этого не замечал, потому что первое впечатление получают от глаз. А если ещё уголки рта приподнять - это несложно - то вообще, вьюноша за порогом безоблачного детства. Никаких чудес.

- Да, всё так. Но перемена разительная.

- Главное-то, не внешность, главное - в душе. Каким себя ощущаешь, столько и имеешь: Да ты не волнуйся, не побьют - он рассмеялся. - У меня паспорт с собой.

- Да, это ход конём. Кто нам нужен, для тех это неопровержимое доказательство. И никаких свидетельств, регалий и званий не надо.

- Вот, Драг, теперь ты понял. Ну, погнали. Время уже. Мы должны войти с последним шестым сигналом.

# # #

Они действительно вошли под бой часов, хотя Генрих выражался образно.

Во всех помещениях уже была расставлена мебель. Судя по обилию "малых форм" дизайнер успел воплотить все свои замыслы. Стены украшали со вкусом подобранные композиции, полочки, картинки.

Зал был набит битком, но и здесь явно наблюдалась чёткая организация, всем нашлось место и отовсюду всё хорошо просматривалось.

Заславский с Генрихом прошли к столу на небольшом возвышении, сели перед микрофонами. Генрих ощутил границу своих сил - сердце билось, пытаясь справиться с самым мощным его врагом - застенчивостью. Однако он взял себя в руки, оглядел зал, успокоился. Сконцентрировался, вызывая в памяти все заготовки.

Шум стихал. Генрих явственно ощущал растущее недоумение.

- Здравствуйте, - просто, по-свойски, начал Заславский. - Давайте сразу и начнём, без длинных предисловий. Со мной все вы уже наобщались, я вам ничего нового не скажу, я сразу передаю слово Учителю.

Это для многих было слишком. По губам, по глазам, по растущему ропоту и сгущающемуся возмущению Генрих почти физически ощущал реплики: "слишком молодой", "пацан", "молокосос". Как он и ожидал, в таком большом скоплении людей нашлись и не выдержавшие.

- А позвольте узнать, господин "учитель", сколько вам лет? Давно ли вы сами закончили школу, или ещё учитесь? - и, считая ответ совершенно очевидным, обратился к Заславскому. - Ну что же вы, Драгомир Валерьевич, издеваетесь, что ли? Или у вас денег не хватило на настоящего инструктора? Чему он нас научит, у него же жизненного опыта никакого нет.

Генрих успокаивающе взглянул на Драга и обратился к залу, контролируя низкий, уверенный тембр своего голоса:

- Уважаемые, давайте сразу внесём ясность, - он снял очки, открыв глаза, слегка поправил волосы на лбу, при этом продемонстрировав руки немолодого человека. - Мне уже пятьдесят пять лет. По паспорту. Я старше вас, уважаемый Аркадий Ильич, на шесть лет, - он обратился к возмущённо бормотавшему "ученику".

У того отвисшая челюсть опустилась ещё ниже. Он продолжал бормотать то ли извинения, то ли проклятия.

Генрих продолжал:

- Я прошу вас с самого начала приготовиться к переменам, в первую очередь, в вашем сознании. Это будет самый первый шаг. Один из первых принципов Дао - жить на грани перемен. Я знаю, некоторые из вас готовы к переменам, есть такие, кто уже давно встал на этот путь. Я очень рассчитываю на вашу помощь, - он смотрел в знакомые лица отмеченных им, высмотрев их заранее. - Я прекрасно понимаю ваше возмущение, - взгляд в сторону Аркадия Ильича. - Но дело в том, что я могу принять любую внешность, начиная с подростка и до древнего старца. С таким же успехом я мог бы предстать перед вами в образе самого Рамакришны. Но позвольте мне остаться в том образе, который, на мой взгляд, больше соответствует моей внутренней сущности: Что касается жизненного опыта; даосы, то есть те, кто встал на путь Дао, обладают опытом многих мудрецов, собранным ими в течении многих тысячелетий. Я вас уверяю, это очень богатый опыт. Впрочем, у меня вполне достаточно и своего, личного опыта современной жизни.

Генриху было очень трудно. Ему приходилось контролировать одновременно много самых разных вещей, при этом не хотелось упускать ничего из того, что он продумал и наметил заранее, помнить колоссальный объём информации. Надо было соответствовать выбранной роли. И при этом сохранять тёплую, открытую и дружелюбную атмосферу. Про атмосферу он едва не забыл.

Он оглядел зал и осветил всех лучезарной улыбкой:

- Ну вот, я думаю, возможные недоразумения мы преодолели. Перейдём к существу. Это наша первая, установочная встреча и я хотел бы познакомиться и в свою очередь представиться. Многих из вас я уже вижу, знаю, некоторых, смею надеяться, даже лучше, чем они сами.

Он хотел остановиться взглядом на Аркадии Ильиче, но сдержался, только скользнул.

- Зрение у даосов устроено своеобразно, они видят не только то, что видно, а гораздо глубже. В этом никакой мистики нет, со временем вы всё поймёте и сами этому научитесь. Но, как известно, человек человеку - непознанная вселенная, есть такая формула, и поэтому любого человека можно познавать до бесконечности. Чтобы узнать вас поближе, я приготовил анкеты или опросные листы, или тесты, назвать можно как угодно, суть не в этом, - он показал на стопу, которую давно уже выложил на угол стола и над которой трудился два вечера. - Потом подойдёте и свободно возьмёте. Дома спокойно заполните и к следующему разу принесёте. Пусть это будет вашим первым домашним заданием. Подчеркну сразу, это дело абсолютно добровольное, как и всё, чем мы будем заниматься. Кто желает сохранить инкогнито, может проигнорировать, - он улыбнулся. - Но, вынужден разочаровать - это не поможет, потому что тоже с головой характеризует человека: Меня можете называть просто учителем, я думаю, это дело усложнять не будем. Мне никакого трепета от вас не надо, в сущности, я человек очень простой.

Он сделал паузу и оглядел зал. Казалось, аудитория была заворожена. Около сотни пар глаз устремились на него. Никто не был согласен с его последним утверждением. Он чувствовал себя как под рентгеном. Будто ватага ребятишек нашла диковинного жучка и с любопытством разглядывает его.

Такой ли контакт ему нужен?

Он опять широко и открыто улыбнулся:

- Друзья мои, да вы не напрягайтесь, расслабьтесь. Я никого гипнотизировать не буду. И летать не буду, и вилки взглядом гнуть. Эти пустые фокусы ничего не стоят, скоро вы сами со мной согласитесь. У меня непреодолимое ощущение, что вы меня разглядываете как какую-нибудь экзотическую обезьянку с острова Суматра и сейчас начнёте кидать конфеты и бананы.

На многих это подействовало, зал дружно засмеялся, обстановка и в самом деле разрядилась. Все оживились, задвигались. (Знали бы они, с каким огромным напряжением всё это ему давалось).

- Ещё раз подчёркиваю - я самый обычный человек. Если я чем-то и отличаюсь от окружающих, то этого же может достичь любой из вас. Если захочет. Я родился в той же стране, получил то же обучение и воспитание, обрабатывался той же идеологией. И я не вижу причин, по которым у кого-то другого это может не получиться. Только надо подчеркнуть один момент, и таким образом мы переходим к следующей теме.

Вы обратили внимание, как называется это наше учебное заведение? Школа самосовершенствования. Ключевая идея всего этого - словечко само-. Вы сами будете себя совершенствовать, я буду только популярно разъяснять вам принципы Дао. Ну и корректировать, направлять, где это будет нужно. Принуждать к чему-то, контролировать, проверять, как вы делаете задания, ставить оценки и принимать экзамены я не буду, Боже упаси! Хотя бы потому, что это приносит обратный эффект. Единственное, что я сделаю, это расскажу, чего вы можете достичь на пути Дао.

Уже на первых этапах те, кто не сдастся сразу и проявит некоторую настойчивость, перестанут болеть. Это, может быть, странно слышать, но, я уверяю вас - это естественное состояние человека. И, скорей, странно то, что, многократно резервированная сверхвысокоорганизованная биосистема, которую представляет из себя человек, постоянно даёт сбои.

Истоки всех болезней - в духе. Узнав главные принципы существования, принципы Дао, законы жизни, и придерживаясь их, вы забудете, что такое болезни. Продвигаясь дальше, познавая взаимосвязь всего сущего, причинно-следственные связи, вы лишитесь всех проблем. У вас всё будет срастаться, вы всегда и везде будете успевать, все обстоятельства будут складываться в вашу пользу. Этого уже достаточно для обеспеченной, беззаботной жизни, для того, чтобы стать богатым и счастливым. Но почему бы не пойти дальше?

Продолжая совершенствовать своё тело и дух, вы можете отрегулировать все системы и функции своего организма до состояния часового механизма. Он станет молодеть. И чем старше вы будете, тем совершенней будет ваш организм. Знаете, каков средний ресурс биосистем человеческого организма? Кто-то говорит про 800 лет, кто-то про 200, но и в том и в другом случае этого времени достаточно, чтобы достичь такого уровня совершенства, чтобы выбирать - остаться бессмертным в физическом теле, или уйти из этого надоевшего, несправедливого и убогого материального мира в высшие духовные миры:

Он оглядел зал. Все, притихшие, смотрели ему в рот, многие сами пооткрывали рты.

- Знаете, что всё это мне напоминает? - спросил он, улыбаясь, у притихшего зала. Некоторые не смогли удержаться от вопроса:

- Что?

- Васюки, - он улыбнулся ещё шире.

Многие засмеялись.

- Точно.

- Да, да.

И прочие реплики вывели зал из оцепенения. А он, посмотрев на Заславского, ещё добавил:

- А мы - Остап Ибрагимович и Киса Воробьянинов: Предводитель, вы лодку приготовили?

Все уже хохотали. Драг ещё добавил:

- Побьют, ох, побьют, Остап Ибрагимович.

Когда все отсмеялись, и смех стал стихать, Генрих опять обратился к залу:

- Я думаю, что некоторым очень хочется задать свой вопрос. Мне надо было сразу предупредить. Ну, ничего, ещё не всё потеряно. Наверно будет удобно на листочках писать?

Поднялась рука.

- Да, пожалуйста.

- А можно анкету взять посмотреть?

- Да, да, подходите, берите, без проблем. Там всё просто и понятно, на мой взгляд. Отвечать можете в свободной форме, своими словами. Никаких регламентов и установок. Можете ещё что-то от себя добавить на обратной стороне.

Все потянулись к столу. Стопка довольно быстро растаяла. Они ещё некоторое время распределяли их между собой.

- Тут должен быть ксерокс. Кому надо, можете воспользоваться, - напомнил Генрих.

Начали подносить листочки с вопросами.

- Есть ли у вас какой-нибудь удостоверяющий документ? - прочитал он первый листок. - Ну что ж, резонный вопрос. У меня паспорт с собой, устроит? Я точно не знаю, кто спросил (он лукавил), но передам его, чтобы все желающие посмотрели. Только просьба, вернуть. - Он улыбнулся.

Паспорт пошел по рядам.

- Ещё вопрос. Сколько вам платят за это? - он рассмеялся. - Ну, это чисто российский вопрос. На Западе за него тут же увольняют и того, кто спросил, и того, у кого спросили. Ну что ж, вызвался, надо отвечать. Хотя, конечно, я ждал других вопросов: Мы пока как-то не дошли до этой темы с Драгомиром Валерьичем. Поверьте, и без этого хватало тем для обсуждений. Но тут, в общем-то, и обсуждать нечего. У меня пока ещё есть вполне определённое место работы, кому интересно - связанное с компьютером. Деньги мне там платят нормально. Так что в дополнительных заработках я не нуждаюсь. Вот когда меня оттуда попросят, что, кстати, вовсе не исключено, у нас сейчас готовятся массовые сокращения, вот тогда я охотно перейду сюда. Я думаю, Драгомир Валерьевич меня примет, тем более, много денег мне не надо. Кстати, у даосов на это особый взгляд. Всё, что им надо, они получают, так сказать, автоматически. Им для этого не надо работать, как мы привыкли считать. Самая важная работа, это работа над собой. Совершенствуя себя, они совершенствуют мир.

Он взял следующий листок.

- Вот вопрос по существу: то, что вы говорили о бессмертии - правда? Да, Дао и бессмертие неразделимы. Кто становится на путь Дао и идёт по нему до конца, тот становится бессмертным. Вам, конечно, кажется странным, как это я так уверенно об этом говорю. Но для даосов это ясный вопрос и они смотрят на него по-своему. Если вы пойдёте за мной, через какое-то время ваш взгляд на мир изменится, и вы меня поймёте, и сами будете думать так же.

Ещё листок.

- Тоже интересный вопрос: вы можете летать? Вы, наверно, имеете в виду левитацию. Здесь примерно так же, как с бессмертием. На каких-то ступенях даосы приобретают все эти чудесные способности, могут летать, проходить сквозь стену, перемещать предметы силой мысли, заглядывать в прошлое и будущее, но всё это происходит совсем не так, как представляется обычным людям: вот, захотел полетать, и полетел, в магазин за хлебом или картошкой. Словами это не объяснишь, вы позже поймёте, что я имею в виду. Но, вообще, при определённых условиях я могу летать. Пока поверьте мне на слово, если для вас это важно. (Неужели он в чём-то кого-то обманывал? Он говорил чистую правду).

Вопросы были бесконечны. В большинстве пустые, простое человеческое любопытство. Если бы не анонимность, многих из них не задавали бы. На совсем бессодержательные он отвечал немногословно, часто одной-двумя фразами. Другие использовал, чтобы донести то, о чём никто не догадался спросить.

Были, конечно, и очень важные.

На одном из листочков он прочитал: "А может ли Дао помочь тяжёлым инвалидам?". Он физически ощутил всю боль и тоску, которую Костя вложил в этот вопрос. Это был, без сомнения, он. Генрих давно заметил его кресло за последним рядом. Значит, он уже вселил в Костю надежду.

Да, такой вопрос не сравнишь с любопытством о размере его вознаграждения. Вот она - ответственность, которую он взваливает на себя.

Он зачитал вопрос, помолчал, подбирая слова и подчёркивая важность ответа:

- Да, может. Может помочь, - он хотел добавить, "Костя", но почувствовал, что это будет лишним. Он и так будет обращаться прямо к Косте, глядя ему в глаза. - Но только помочь. Главное придётся делать самому. А главное - это вера. Вера в Дао, вера в успех, вера в себя. Конечно, необходимо выполнение некоторых процедур. Но, если их выполнять без веры, они не помогут. А твердая уверенность многократно умножит их эффективность, приблизит выздоровление. Есть теория, что лечит не лекарство, а вера в него. И, если человек не верит в своё излечение, ему не помогут никакие лекарства: Мы непременно будем этим заниматься. Я приложу все силы. Вам только надо поверить, всем сердцем, и вы встанете и пойдёте. Очень скоро: Я немного отвлекусь, точней, не отвлекусь, а коснусь методов. Мало кто представляет, как много можно добиться одним только правильным дыханием. Дао уделяет этому много внимания. Кстати, в йоге дыханию тоже отводится очень важная роль. Множество болезней, связанных с обменом веществ, можно вылечить буквально несколькими правильными вздохами. Например, диабет. Дыхание напрямую связано с окислительными процессами в крови, с её газовым составом, концентрацией кислорода, углекислого газа. А кровь есть кровь. Она питает весь организм, и не только биологически, но и энергетически. К этому можно ещё добавить простые, доступные меры: правильное питание, хорошее пережёвывание, достаточное количество питья, 2-3 литра жидкости ежедневно, содержание тела в чистоте. Очищение организма. Мы будем говорить об этом по ходу дела: Сдаваться нельзя ни в коем случае. Всё самое интересное и ценное в жизни ещё впереди, - закончил он, обращаясь к Косте.

Ещё один вопрос его заинтересовал: "Можно ли вылечить алкоголизм или наркоманию?".

Зачитав вопрос, он продолжил:

- Я бы хотел немного остановиться на наркомании. Это особый случай. Как правило, эти люди уже не способны управлять собой. Но косвенно можно повлиять и на это явление, свести его к минимуму. Это можно сделать только снаружи, через воздействие на общество в целом. В духовно здоровом обществе нет почвы для наркомании. Это задача второго плана. Если мы воспитаем достаточное число даосов, хотя почему даосов, просто хороших, порядочных, познавших законы жизни и выполняющих их, людей, тогда мы и свои болезни победим, и наркоманию, и в России наведём порядок.

Он не собирался забегать вперёд, этот разговор он откладывал на будущее. Почему он сейчас проговорился? Наверно потому, что перед ним опять встали образы мальчишек-наркоманов.

Так он ответил на все вопросы, в каждом ответе, в каждом слове не забывая о главной цели. Наконец все выдохлись, и он их отпустил.

- До свидания, Учитель, - звучало на разные голоса.

Большинство произносило эти слова, вслед за другими, он это ясно понимал. Кто-то был восхищён, безусловно. Нигде не обходится без экзальтированных личностей. А у некоторых не смог повернуться язык для произнесения этих простых, но для нашей обыденности непривычных в данном контексте слов. Он всех понимал, и тех, и других, и третьих, и всех остальных. Сердечно кивая каждому, повторял:

- Всего доброго, - постепенно отключаясь.

Наконец они с Драгом остались одни. Долго сидели молча, думая каждый о своём. Всё-таки они были разные, и мысли их были разные.

Генрих вообще ни о чём не хотел думать. У него было состояние, как после очень тяжёлой и ответственной работы. Получилось или нет? Чего гадать, время покажет.

Заславский изучающее смотрел на него.

- Когда я, наконец, привыкну к тебе? - задумчиво, как бы сам себе, произнёс он. - Наверно никогда: Ты неисчерпаем: Раньше я говорил, что ты меня каждый раз поражаешь. А сейчас и слова не подберу.

- Да ладно, - отрешённо отреагировал Генрих. - Ты сам всё это затеял: Погоди, и тебе достанется: Мне кажется, ты ещё не до конца понял, на что замахнулся. Готовься к великим переменам. Многое и на тебя ляжет. Столько потянуть придётся, сказал бы, да не поверишь.

- Мне проще, у меня ты есть.

Генрих ответил ему долгим взглядом:

- Я рад за тебя: Рад, что могу быть полезен.

- Я так и не понял, ты что, всех запомнил? Все анкеты, что я тебе дал, все свои соображения, что кратко рассказывал, ты всё это запомнил?.. Как ты Ильича срезал, этого педанта. Даже возраст его: Ты всю эту махину информации держал в голове?

- Нет, только про педантов, - слабо улыбнулся Генрих. - Это, наверно, как в шахматах. Хороший гроссмейстер не просчитывает всё подряд, как шахматная программа, а чувствует направление поиска и на нём концентрируется. А здесь ещё проще: отобрать самых лучших и самых худших, и на них сконцентрироваться. Никакой мистики. И вообще, нет ничего реальнее Дао.

- Ну, у тебя это блестяще получилось. Создалось ощущение, что ты всех их, кто тут был, насквозь видишь. Высший пилотаж ясновидения.

- Я уж старался: Ту гору, на которую мы замахнулись, иначе не опрокинешь. Да и этих усилий хватит или нет, не знаю:

Они замолчали. Наконец, Драг сказал:

- Ну, давай я тебя домой отвезу. Тебе отдохнуть надо. Завтра опять собираемся.

- Это уж точно, - согласился Генрих.

Так закончилось это историческое заседание.

# # #

Встретились они с Заславским в то же время на том же месте. Драг был какой-то возбуждённый. В руках у него был мобильник. Судя по всему, он только что с кем-то говорил. Вопросительный взгляд Генриха он воспринял как приглашение к объяснению своего состояния.

- Я вчера ещё в клуб заехал от тебя. Они там все на ушах были. Некоторые с собрания туда сразу заехали, им необходимо было поделиться, короче, они все в шоке. Ты их поразил, они воспринимают тебя как чудо. Всё то, что они видели своими глазами, ещё многократно умножилось в их воображении, господи, это было нечто невообразимое.

- Постой, Драг, успокойся. Ты что, тоже поддался?

Было видно, как Заславский не без труда справляется с собой. Наконец он взял себя в руки:

- Легко сказать, успокойся. Ты же видал, какой я вчера был. Какое впечатление ты на меня произвёл. А ведь я знаю тебя, я же не смотрю на тебя как на чудо: Ну, короче, ты понял. А теперь представь, как они это восприняли. Глазами видят мальчишку, а это оказывается умудрённый жизнью Учитель, старше их всех, с одного взгляда узнающий о каждом из них больше, чем он сам узнал за всю жизнь. Они считают тебя всемогущим. У некоторых уже всякие недуги стали проходить.

- Драг, это эффект толпы. Кому-то что-то показалось, а другие, слушая его, и у себя находят нечто подобное.

- Да ты слушай дальше. Потом мне стали другие звонить. У них же было такое состояние, когда до смерти хочется с кем-то поделиться, узнать подробности. А с кем? У кого? Ты для них недоступен, во всех смыслах. А я как бы свой, да ещё напрямую причастный, в какой-то степени виновник. Спрашивают, где я тебя нашёл? И многие рассказывают, что и с ними происходят всякие чудеса.

Генрих задумался. Не перестарался ли он? Не выйдет ли боком этот ажиотаж? Впрочем, любое явление приобретает такой знак, какой мы ему даём. Оно становится плохим, если мы таким его считаем, и наоборот. В таком повороте больше хорошего, на этом и надо сыграть, а плохое просто проигнорировать.

- Понятно: Ну что ж, надо идти дальше: Надо быть готовым к тому, что сегодня народу будет больше. Мы готовы?

- Не знаю:

- Ладно, что-нибудь придумаем: Ещё есть несколько минут. Может быть, позвонишь кому-нибудь, попросишь там хотя бы стульчиков добавить, а если можно, то и столов. Несолидно будет, если там нечеловеческие условия будут. Как-то не вяжется с всемогущим магом и волшебником. Надо соответствовать своему имиджу.

- Уже звоню, - Драг запищал кнопками мобильника.

- Звони, и поедем потихоньку. Явление Христа народу должно происходить без опозданий.

- Кстати, - добавил Драг, отдав распоряжения и сложив мобильник. - Ильич тоже сегодня позвонил, просил прощения.

- У кого?

- У нас. У тебя, у меня.

- У себя надо просить. Он себя опустил, а не нас. А я всех простил на сто лет вперёд.

Итак, сегодня тоже будет трудный день. Впрочем, теперь они и дальше будут всё трудней и трудней.

Генрих оказался прав, народу значительно прибавилось. Но и Заславский не ударил лицом в грязь, ведь он же был в какой-то степени предводителем делового корпуса. Были использованы имеющиеся резервы, что-то где-то потеснили, добавили, расставили.

Они вошли в зал снова под бой часов.

Генрих сразу увидел стопку заполненных опросных листов, там же, где он клал их вчера. Их было явно больше. Все спешили запрыгнуть в тронувшийся поезд к богатству и счастью, пока это было доступно.

Внимательно оглядел зал. Ничего нельзя упускать, надо замечать любую мелочь, сейчас это очень важно. Он прикинул, людей стало почти в полтора раза больше. Мест хватило с трудом. Проходов стало меньше, их "кафедру" потеснили, были заняты даже выходы на террасу. Он отметил про себя, что к следующему разу придётся что-то придумывать, но сейчас было не до этого.

- Здравствуйте, уважаемые, - начал он без долгих церемоний в наступившей тишине. Сотни глаз были устремлены на него. Ему было не по себе. Да, придётся меняться, иначе от постоянного напряжения можно и сломаться.

- Благодарю вас за прилежное выполнение домашнего задания, - он с улыбкой кивнул на бумажную стопку. - Это очень важно: Ну что, продолжим? - некоторые согласно закивали. - Вчера у нас была ознакомительная встреча. Сегодня будет вступительная. Мы попытаемся слегка вникнуть, что же такое - учение Дао. Коснёмся самой верхушечки этого бесконечного массива знаний. Его можно изучать всю жизнь, и, чем больше его познаёшь, тем ясней видишь, как мало ещё знаешь. Дао неисчерпаемо, как и Знание вообще. Мы, я имею в виду человечество, практически ещё ничего не знаем из необъятного океана Знания: Многие думают: "Почему Дао? Мы же очень далеки от него. Это же не наше.". Мысль вполне резонная. Такой же вопрос задавали и тысячу лет назад, когда языческая Русь принимала малознакомое и во многом чуждое христианство: Я думаю, что к этому учению, как, впрочем, и к любому другому, надо относиться не как к "нашему" или "не нашему", а как к знанию вообще. И вместе с тем помнить, что Россия и сама имеет свои глубочайшие духовные корни. У России свой путь, но, чем шире и глубже мы будем обогащаться и обмениваться знаниями наших соседей по планете, тем дальше и быстрей будем двигаться по своему, особому пути. С самого начала мы с вами договоримся, что не будем слишком увлекаться чисто китайской терминологией, и, где это возможно, будем объясняться знакомыми и привычными словами и понятиями. Но и здесь надо чётко представлять, что многие основополагающие понятия Дао не имеют однозначного аналога ни в русской речи, ни в какой другой:

Слова текли свободно и гладко. Для этого ему не надо было напрягаться. Всё, о чём сейчас говорил, он много раз обдумывал в своих долгих пробежках. Возвращалась былая уверенность.

Он мог позволить себе слегка отвлечь внимание на другие важные моменты, например, на более основательный осмотр присутствующих. Некоторым удалось занять свои вчерашние места, их он сразу определил и узнал. Среди вновь пришедших были, скорее всего, члены их семей.

Генрих понимал, что круг только начал расширяться. Пока в него вовлеклись только самые близкие. Но, когда начнётся рабочая неделя, расширится общение, можно ожидать чего угодно. Надо будет подготовиться.

Взгляд его время от времени падал на стопку опросных листков. Это была очень важная информация. Она открывала путь к следующему шагу в их планах. Ему не терпелось углубиться в изучение этого жизненного материала.

Довольно много времени он провёл над составлением этих вопросов, чтобы по ним провести тонкие психологические исследования, максимально надёжно отобрать самых способных. Становилось ясно, что при таком стремительном росте количества желающих потребуется команда для выполнения самых разных задач. Предстояло поломать голову и над этим вопросом.

Тем временем он продолжал растолковывать понятия Дао. Некоторые пытались записывать, скорей всего безуспешно. У некоторых стояли диктофончики, это он считал гораздо более удачным. "Того и гляди, сделают цикл лекций из моих экспромтов" - думал он. Ещё он подумал, что на их месте сделал бы это более основательно и качественно - с аппаратуры, к которой подключён микрофон на их столе

Он рассказал про ци, обозначив эту субстанцию энергией во всех её проявлениях и назвав второй ступенью материализации сознания. Пришлось ещё не раз напомнить, что постичь самые глубокие понятия Дао дано не каждому, но почти каждый способен понять его настолько, чтобы справиться со своими болезнями. Это будет их первый рубеж, который они все должны преодолеть.

Все лекторы, даже маги и чародеи, в конце концов, надоедают. И это обычно чувствуется в атмосфере, по повышенному шуму, расслабленным позам, поведению.

Он, почувствовав это, пожалел очень разношёрстную публику и заключил тему, поблагодарив всех за внимание.

Но сегодня что-то было не так, как вчера. Он довольно скоро понял. Значительная часть слушателей не спешила расходиться. Потрясающие впечатления, полученные ими накануне, и последующие переживания требовали выхода, какого-то выражения.

Им хотелось общаться, советоваться, спрашивать, а он даже не стал отвечать на вопросы. Они переговаривались между собой, делились впечатлениями, что-то рассказывали, некоторые что-то друг-другу показывали, не иначе, как исцелённые болячки.

"Ну, дела, - подумал он - сейчас будут рассказывать, что я их исцелил".

Свою группу образовали Костя, ещё один инвалид-колясочник и сопровождающие их. С Костей надо бы поговорить.

Придётся задержаться. Пусть терзают. Сегодня он был не такой вымотанный, как вчера.

- С нами хотят пообщаться, ты заметил, - обратился он негромко к Драгу.

- Я говорил, многие из них ночь не спали от жажды рассказать тебе, что с ними произошло.

- Ну что ж, послушаем, - Генрих пододвинул стопку с "домашними заданиями".

Долго ждать не пришлось. Одна из женщин (они обычно оказываются смелее мужчин), набравшись храбрости, спросила:

- А можно вопрос задать?

- Да, да, пожалуйста, - откликнулся он и очень тихо, стараясь не раскрывать рта, спросил. - Как её зовут?

- Татьяна Борисовна: Дубинина, - едва расслышал он шёпот Заславского.

Она почти дословно заговорила о том, чего ждал Генрих.

- А можно у вас спросить? Вы, наверно, ещё и целитель?

Генрих рассмеялся:

- Нет, лечением я не занимаюсь. Это побочный эффект.

- Да как это, побочный эффект: - она слегка запнулась, - Учитель? Мы тут после вас от всех наших болезней вылечились. Я сама вчера после вашей лекции в таком хорошем настроении до конца дня была. А ночью бессонницу как рукой сняло. Я уже давно по ночам не могу спать. Проснусь среди ночи и до утра ворочаюсь. А вчера как младенец проспала: То есть сегодня.

- А у меня зубы перестали болеть, неделю до этого мучилась.

- А у меня суставы:

- :спина:

- :шишки на ногах:

- :головные боли прошли.

Он едва успевал вертеть головой.

- Ну что ж, я очень рад за вас, - он улыбался. - Но только послушайте, друзья мои, Татьяна Борисовна, это вовсе не так просто, как вы думаете. То, что у вас болело, это далёкое следствие какой-то глубокой причины. Так быстро и легко эти причины не устраняются, тем более застарелые, хронические. И вообще, по настоящему вылечить себя может только сам больной.

- А как же Алан Чумак?

- Ну что Аллан Чумак? Аллан Владимирович хороший, добрый человек, он любит всех, кто к нему обращается. Но как вы считаете, меньше стали болеть в России после его сеансов? Ведь он говорит, что вылечил десятки и даже сотни миллионов человек. Вы же сами видите - Россия, как была страной больных, так и осталась, только их стало ещё больше. И вымирают больше, чем раньше. Корень любой болезни не в каком-то органе, не в функциональной системе, даже не в энергетическом теле, а ещё глубже - в духе, а то и в кармическом теле. Полностью излечиться от болезни можно только выдернув этот корень, а для этого надо что-то изменить в себе, в своём характере, натуре, образе жизни. Бывает даже, надо разобраться во всей своей прошедшей жизни, найти - когда, где и что сделал неправильно, кого обидел. И найти возможность исправить это. Поверьте мне, дорогие мои, так просто ничего не получается.

Многие были разочарованы, это было слишком явно: так хотели получить своего, доступного, домашнего Аллана Чумака, а он - не он.

- Я прекрасно понимаю, что вы переживаете, я же вижу ваши мысли. Я думаю, что смог бы и воду зарядить, и свою заряженную фотографию всем раздать, но я хочу быть до конца честным с вами. Лечить болезни надо так, чтобы они не возвращались. А для этого надо поработать: Но зато какое это прекрасное ощущение, когда и сегодня здоров, и завтра будешь здоров, и, главное, уверен, что ты совершенно невосприимчив ко всем болезням, у тебя сбалансированы все биосистемы, устойчивый иммунитет. Поверьте мне, я знаю, что говорю.

- А мы так сможем? - прервал кто-то повисшее молчание.

- Сможете, не сомневайтесь.

Было видно, что - верят. Это был народ, легко управляемый. Такими людьми обычно без особого труда манипулируют.

Генриху ещё хотелось убедиться, что Костя не такой, более устойчив к внешнему внушению. Он тихо обратился к Драгу:

- Как ты считаешь, что у Кости на уме?

- Судя по тому, что он кого-то привёл, они всё это у себя обсуждали.

- О-кей. И хотят высказать свои соображения. Ну что ж, я охотно послушаю. У меня тоже к нему дело.

Он начал перелистывать стопку, пытаясь отыскать Костин лист.

Народ отчасти был удовлетворён общением. Некоторые даже поняли, что им посулили сейчас намного больше, чем они хотели попросить. Многие выглядели воодушевлёнными. Поняв, что им всё сказали, они, прощаясь, понемногу потянулись к выходу.

Заславский жестом подозвал Костю. Генрих, наконец, отыскал его листок и положил сверху, прихватив и следующий. Один из вопросов был ориентирован конкретно на него:

"Имеете ли вы опыт работы с Интернетом? Какой?"

Костя ответил:

"Всякий. Имею свой сайт."

- Ну, рассказывайте, Константин Юрьич, - Генрих первый обратился к нему, когда они подтянулись, не дожидаясь ни его, ни Заславского.

- Так а что рассказывать? Вы как вчера мне сказали, что я скоро встану и пойду, так я и поверил. Тоже возбуждённый был до конца дня. А ночью это ясно увидел во сне. И сейчас меня никто не разубедит.

- Хорошо! Просто замечательно! Я вас поздравляю, первый шаг, и очень широкий, вы сделали. Но в вашем случае одними духовными мерами полного излечения не достичь,

по крайней мере в этой жизни. Необходимы и физические меры, я имею в виду оперативное вмешательство. Пульку всё же надо вынуть.

- Пульку? - похоже, Костя этого не ожидал.

- Да, в восьмом позвонке. Мне не совсем ясно, почему её оставили. Что вам лечащий врач говорит?

- Говорит, лучше её не трогать. Может хуже стать: Он про две пули говорил.

- Не знаю, второй не вижу. Две вы бы не выдержали: Хотя всё бывает: Знаете, мне кажется, вам надо сменить врача, - он посмотрел на Заславского. - Неужели мы не можем посодействовать?

- Да почему не можем? Мы всё можем.

- Ну, вот и чудно. А там пустяки останутся. Дыхание, гимнастика, очищение, питание с биологически активными добавками.

- А хуже не станет? - спросил Костя.

- Да что ты, Костенька, дорогой мой. Ты же сам видел, как встал и пошёл. Или ты сомневаешься? Смотри, это опасно. Выбрось все сомнения: Пойми, это не просто сон был. Ничего не бывает случайного. На этом стоит Дао: А вообще надо, конечно, с хорошим нейрохирургом посоветоваться. Я ведь дилетант, самоучка, - он сменил тему. - А у меня, Костя, к тебе встречное дело. Я слышал, ты с Интернетом лихо управляешься. Так?

- Да, он есть у меня.

- Хороший? Канал толстый?

- Выделёнка.

- Ого! Здорово! Я вот к чему: видишь, что у нас творится, вчера было сто человек, а сегодня уже сто пятьдесят. С такими темпами нам скоро никаких площадей не хватит. Вся надежда на Интернет. С широким каналом это запросто можно сделать. Поставим веб-камеру, микрофон. Сделаем сайт, и будем на нём гнать прямую трансляцию. Кто хочет и может, пусть в онлайне смотрит. Можно где-то ещё больших экранов наставить. Вот только сайт бы оформить хорошо, чтоб не стыдно было.

- Я понял. Идея хорошая, мне нравится. Я займусь.

- Во как быстро договорились. Что значит деловые люди. Я сейчас пока только принципиальную идею изложил. Детали ещё обсудим: - Генрих поднял голову от листков, взглянул на Костиного компаньона, подъехавшего вместе с Костей и остановившегося в своём кресле немного в отдалении. - Ну а у вас что, Максим Алексеевич. Подъезжайте поближе. Смелей, тут все свои.

Тот, похоже, не был готов к такому повороту. Было видно, что он пытается подобрать слова. Генрих располагающе улыбался, глядя на него.

- Да мне тут Константин всё это рассказал, а я подумал, у меня, наверно, тоже получится. У меня полегче, только ноги, - наконец выдавил он.

- Отчего не получится, всё получится. Ведь вы этого хотите?

- Хочу: Очень хочу.

Генрих легко уловил все чувства, скрытые за этими словами. Да и невозможно было не уловить.

- С вами мы ещё легче справимся. Вам хороший мануальщик нужен, ну и те же общие восстановительные меры. Главное вы уже сделали - поверили в своё выздоровление.

Костя хотел ещё что-то добавить. Генрих знал, что.

- Я думаю, мы у вас отдельные занятия будем проводить. Если будет получаться, я буду прямо к вам в клуб приходить, а нет, так можно через Интернет, - он уже вошёл в тему, не дожидаясь Костиного обращения.

Тот запоздало вступил:

- Нас много там. Если всем помочь, то это будет такое большое дело: Ради такого дела и всей жизни не жалко.

Генрих понимающе смотрел на него и слегка кивал, соглашаясь и подбадривая.

- Ничего, мы и свою жизнь сохраним, и их на ноги поставим.

В глазах Кости разливались такие чувства, что Генрих со всей очевидностью понял, сейчас он не выдержит. Генрих переложил руку на столе в направлении Кости, как бы касаясь его руки. Обратился к нему, будто они были одни:

- Всё будет путём, Костя. Мы ещё при вас школу танцев откроем. Или нет, лучше футбольный клуб.

- Спасибо вам, - всё-таки не выдержал Костя.

- Ну, пока ещё не за что. Ещё поработать придётся.

Они попрощались.

Генрих откинулся на спинку и прикрыл глаза. Так они с Драгом сидели молча в пустом зале несколько минут. Драг первым прервал молчание:

- Ты меня за нос не водишь?

Генрих помолчал.

- Почему? - наконец вернулся он из Космоса.

- Ты же всё про всех знаешь. Про Костю, и даже про друга его, которого первый раз в жизни видишь. Может быть ты, всё-таки, ясновидящий?

- Нет, яснослышащий. Ты же сам сказал - у него пули в позвоночнике. Не мог же я это мимо ушей пропустить, тогда бы грош мне цена. Дальше только дедукция: несколько пуль в позвоночнике - ты представляешь, что это такое? Какая кучность стрельбы? Можно ли после неё выжить? Значит, скорей всего, пуля одна. А почему в восьмом позвонке? Да если бы в седьмом, он бы так руками не размахивал, как ветряная мельница. А если бы в десятом, у него поза была бы попрямей. Так что в восьмом, а может быть в девятом. Я тебе рентген, что ли? Пусть его просветят, там и увидим.

- А друг его? Максим, кажется?

- Они пришли вместе. Их листочки - рядом. Убедиться очень просто, хотя бы из Костиной отсебятины на обратной стороне. Так что опять: никакой: - он выжидательно смотрел на Драга.

Тот не сразу понял. Потом, поняв значение приглашающего взгляда Генриха закончил:

- мистики.

Они засмеялись. Ещё помолчали.

- Не-ет, - продолжал свою тему Драг. - Ты, всё-таки себя недооцениваешь. Вон про Татьянку спросил, а ведь и без меня знал.

- Нет, не знал, - отозвался Генрих. - Не надо меня переоценивать, это опасно.

- Надо, надо. Это тебя подхлёстывает. Я чувствую, ты начинаешь ещё больше концентрироваться и, когда надо, способен на чудеса. - Он помолчал. - В твоём возрасте многие начинают впадать в маразм. Ничего не видят, не слышат, не понимают. А ты такие незначительные детали ухватываешь, и на каждой детали создаёшь целую конструкцию.

- Не бывает незначительных деталей. Всё важно: В молодости лучше развит динамический ум, интеллект, а в пожилом возрасте - статический ум или накопленный объём знаний. В каком-то возрасте интеллект переходит в опыт. Согласно Дао инь переходит в ян. Если удаётся его оттянуть, то опыт продолжает расти, а интеллект сохраняется. Эта смесь рождает гениев. И мнимых ясновидцев. Они ничего не "ясновидят", просто могут всё предусмотреть и рассчитать. И чем больше деталей они замечают, тем больше у них информации для обработки и тем точней и дальше они могут предвидеть: Помню свои 20 лет, и даже раньше. Я всё видел, всё замечал, даже не глядя. Идёшь, например, по оживлённой улице, вроде головой не вертишь, а всё знаешь, что у тебя за спиной происходит, и что тебя за углом ждёт. Наверно в том возрасте все чувства так обострены, что достаточно уловить что-то самым уголком глаза, чтобы мозг получил необходимую информацию и начал её обрабатывать. Так же со слухом и с другими чувствами. Я сейчас понимаю, тогда у меня зрение ещё было нормальным, только-только начинало портиться.

- Ты же, вроде, без очков обходишься.

- Сейчас - да. Но почти всю жизнь ходил в очках. У меня дошло до такой близорукости, что пришлось операцию делать. Слава Богу, всё хорошо обошлось, я лазерную коррекцию делал.

- Она же дорогая очень.

- Да тут опять так всё срослось, что я смог. Кстати, даже без особого стремления: Это долгая история:

Хватит о прошлом. Есть ещё много нерешённых текущих проблем.

- Давай вернёмся к нашим делам. Так каков наш следующий шаг? - и сам себе ответил. - Отобрать надёжных людей. Сегодня я просмотрю все эти бумажки и выберу человек 15 - 20. Это будет наш рабочий орган, которым мы будем переделывать мир. Я думаю, завтра надо собраться: Это будет суперважная встреча. От неё очень многое зависит. Место - я думаю, что удобно будет прямо в клубе, время - к концу дня, около шести. Пойдёт такой расклад?

- В самый раз.

- Так, что ещё?.. Не знаю, как тебe наши стремительно растущие ряды, а я пока ещё не вижу, чего от этого ждать. Но, как бы то ни было, это надо принять как должное и подготовиться. Конкретно - тебе надо подумать, как и где можно ещё разместить группы. На один-два раза, наверно, и нашего зала хватит - там ещё галерею можно задействовать, только придётся какой-нибудь большой экран поставить или несколько мониторов. А в зале - камеру. Я надеюсь, камеру, Интернет, сайт, Костя подготовит. Согласуй с ним.

Заславский всё записал.

- А сейчас - по домам:С каким удовольствием я сейчас эти анкеты буду смотреть! Я такие вопросики насочинял - никакой детектив не сравнится! Бестселлер века!

- А мне дашь почитать?

- Непременно. Потом.

# # #

До самого конца дня он изучал отчёты своих "учеников". Это было увлекательнейшее занятие, интересней любого Интернета. Из ответов складывался полный образ человека, с его мировоззрением, отношением к происходящему вокруг, складом характера, увлечениями, внутренним миром.

Многие, приняв близко к сердцу всё происходившее на том собрании, не ограничились ответами на вопросы. На обратной стороне они описывали свои ощущения, впечатления, делились мнениями, высказывали советы и пожелания.

Это были живые человеческие документы, как говорят любители штампов; обнажённые души со всеми переживаниями, болями и радостями.

Чтобы извлечь полезную для дела информацию Генриху пришлось классифицировать все сведения. Он создал систему оценок по нескольким важным параметрам: уровню интеллекта, организованности, деловым качествам, оценке тех или иных событий.

Особо он отмечал тех, кто трезво смотрел на окружающую жизнь, имел свой взгляд, мог что-то предложить по улучшению положения. У него были прямые вопросы: "Что вам не нравится в :" и "Как бы вы это исправили, если бы были президентом?" Были весьма здравые и толковые предложения.

Главная цель была - подбор умных, добрых, неравнодушных помощников, способных к самосовершенствованию и самоотверженной работе по улучшению окружающего мира.

Оценив каждого по всем параметрам, он ввёл всё это в базу данных и заставил компьютер проанализировать вдоль и поперёк всю собранную информацию. Компьютер расставил всех по интегральной оценке в убывающий список. Генрих выбрал двадцать верхних строк и распечатал.

Это была команда, которой предстояло вытащить страну из ада и возглавить движение человечества в светлое будущее.

# # #

Понедельник. Контора.

С утра Генрих занялся своим сайтом. Он уже давно имел свой Интернет-сайт. В пору освоения новых сетевых технологий он, чтобы практически закрепить новые знания и навыки, стал создавать интернетовскую страницу.

Работа его увлекла, он отнёсся к ней с душой, в результате родился симпатичный многостраничный сайт с картинками, анимацией, гостевой страницей и прочими прибамбасами. Содержанием сайта были его глубокие размышления о жизни, её смысле, цели и законах.

Он прекрасно понимал, что толчеи на его сайте не будет, и это его вполне устраивало. Так и поселился в необъятном виртуальном мире Интернета сайт adesha.narod.ru.

Адеша - это в переводе с санскрита божественное указание, приходящее изнутри существа.

Изредка он заглядывал на него, проверял, всё ли в порядке, отвечал на редкие письма. Сейчас у него появилось предчувствие, что, может быть, сайт скоро понадобится. В принципе для того, что они с Костей задумали, подошёл бы и этот сайт, но для такого важного дела всё-таки лучше было создать нечто специальное, значительное и более профессиональное.

И он начал потихоньку ваять то, что было нужно для новых целей, чтобы потом объединиться с Костей и выбрать лучшее из обоих вариантов.

Ещё с утра он созвонился с Заславским, передал список и поинтересовался, как успехи. Тот сказал, что есть интересная информация по их делам, но она ещё сырая. Будут новости, он ими поделится.

Долго ждать себя он не заставил. В середине дня позвонил и слегка возбуждённым голосом стал излагать суть.

Уже вчера он начал выяснять намеченные вопросы. Обзвонил кое-кого, кто занимался арендой залов, оргтехникой для презентаций. Все обещали "обмозговать" и "прозондировать".

Сегодня к нему подъехал один из членов клуба и с возбуждением изложил результаты своих поисков и переговоров.

Вчера, после разговора с Заславским, он сразу не придал этому особого значения, а потом у него как бы включилось: к нему случайно попал рекламный проспект некой немецкой фирмы, разрабатывающей и производящей кое-что из оргтехники. В красочном, ярком проспекте рекламировался большой голографический экран для публичных демонстраций, презентаций и прочих шоу. Экран и в самом деле был вне всяких похвал, фирма хорошо над ним поработала, вложив последние достижения оптической и электронной техники и свои ноу-хау.

Фирма искала рынки сбыта и какой-то из её рекламных субагентов добрался в эту даль. Скорей всего он тоже попал в эту цепочку "случайно".

С субагентом сразу связаться не удалось, но в проспекте были реквизиты фирмы, в том числе и интернетовские. Не откладывая, этот поставщик оргтехники заглянул в Интернет и убедился, что всё это действительно интересно и заслуживает внимания.

У него включилось деловое мышление, и он понял, что на этом можно хорошо заработать. Бессонной ночью он обдумывал грандиозные планы, а утром, созвонившись с переводчицей, едва дождавшись начала дня в далёкой Германии, связался с рекламно-информационным отделом фирмы и выяснил интересующие подробности.

Игра стоила свеч. Ради огромного российского рынка фирма была готова на любые расходы. Более того, ему сообщили, где в России в настоящий момент находятся образцы этих экранов. Один из них был совсем рядом, у того самого субагента.

Сразу был заключён договор, обменялись факсами, и дело завертелось. Фирма из своего рекламного фонда оплачивала и доставку экранов, и аренду помещений для презентаций, и все другие сопутствующие расходы. Причём количество не ограничивались, наоборот, фирма была заинтересована в максимально широких масштабах.

С субагентом тоже всё решилось, он получал приличные комиссионные и с радостью включился в этот процесс.

Заславский интересовался, не может ли Генрих сейчас подъехать. Генрих согласился, и, пока предупреждал всех, что уезжает по делам, за ним уже подъехала отправленная Заславским машина.

За рулём шикарного "Форд-Мондео" сидел молодой общительный парень, водитель фирмача-оргтехника. Он сразу нашёл общий язык с Генрихом и весь недолгий путь рассказывал, какие дела проворачивают они с "Соловьём". Почему он так зовёт своего шефа, Генрих узнал чуть позже.

Парень, похоже, принял Генриха за своего ровесника. Он оказался очень простым и Генриху было с ним легко, несмотря на его фамильярность.

В клубе Генриха уже ждали. Заславский сразу представил ему своего собеседника:

- Александр Павлович Нахтигаль.

Соловей, короче.

Нахтигаль сразу сообщил, что с рекламным агентом всё решено и экран будет у него уже завтра.

- Вот мы его и попробуем на нашей галерее, - предложил Генрих. - Устроим ему первую презентацию.

Нахтигаль, подвижный, активный, возбуждённый, горячо поддержал этот план, предложил широко использовать все свои возможности и ресурсы.

- Всё будет оплачивать фирма, так что не стесняйтесь. Я уже заказал у них ещё четыре экрана. Они предлагали больше, но я пока отказался. Им сейчас надо только чтобы их экраны увидело как можно больше людей. А вам если ещё что-то надо, вы сразу говорите, всё сделаем: А давайте я за вами Васю с тачкой закреплю? Ваше время сейчас дорого, да и несолидно без тачки.

Генрих прикинул: пожалуй, он прав насчёт времени, и согласился. Нахтигаль тут же приложил мобильный телефон, чтобы иметь постоянную связь с Васей. Ещё немного порассуждав о раскрывающихся перспективах, он умчался по делам. На выходе он подозвал Васю и подробно проинструктировал о его новых обязанностях.

- Ну, как тебе Сан Палыч? Настоящий Соловей-разбойник. Порхает, поёт. Только он не всегда такой. Он сейчас побегает, всё организует, всех на ноги поставит, а потом, когда всё раскрутит, опять в спячку уйдёт. Будет дремать и купоны стричь. Пока ещё какой-нибудь проект не затеет. Чисто русский характер, хоть и фамилия немецкая.

Времени до собрания актива осталось довольно много. Заславский предложил по кофейку. Они расположились на втором этаже, где была назначена встреча, и углубились в обсуждение списка и анкет, которые Генрих захватил с собой.

Одним из первых подъехал Костя с сопровождающим. Они тоже заказали кофе и подсели к их столу. Костя чувствовал себя свободно и естественно. Он тоже участвовал в общем деле, и это придавало ему уверенности.

Он рассказал, как ему не терпелось приступить к работе. Сразу же, не откладывая, ещё вчера он взялся за выполнение задания, уже набросал структуру сайта, разработал интерфейсный блок и выложил в сеть. Можно было уже пробовать.

- Завтра попробуем, - сообщил Генрих. - Обещают крутой проекционный экран подвезти. Выставим его на галерею, подадим на него картинку с компьютера. Ты пока над дизайном и оформлением особо не убивайся, главное, чтобы канал видео и звука функционировал, а красоту потом наведёшь. Кстати, не забудь про обратную связь. Чтобы любой желающий смог без проблем сообщение отправить: отзыв, вопрос, пожелание. Для нас это важно.

- Сделаем, - кивнул Костя.

Понемногу подтягивался народ. Некоторые задержались внизу, совмещая ожидание с ужином, кто посмелей, поднимались наверх и присоединялись к уже прибывшим. Впрочем, скоро каждому становилось ясно, что никакого официоза не ожидается, можно чувствовать себя просто и естественно.

Когда все уже подошли, Генрих с этого и начал:

- Давайте сразу договоримся - мы тут все равны. Скованность, трепет в нашем деле будут только мешать. Мы должны отбросить все иерархические условности и думать только о деле. Уж коли нас приютили под крышей клуба деловых людей, то мы должны этому соответствовать: А то ведь если вы будете меня бояться, то и я вас тоже, - он улыбнулся.

Его слова только озвучили очевидное, это было видно хотя бы по тому, как они расположились в небольшом зале - все вперемешку, как кому было удобно и кто где сел.

- Ну, а теперь давайте о деле: - он собрался с мыслями. - Я хочу, чтобы вы сразу поняли: то, что мы затеяли, это не просто ещё одна секция кун-фу или школа цигун, у нас планы значительно более претенциозные. Впрочем, я знаю, что многие из вас об этом уже догадались сами. Мы хотим, ни много, ни мало, улучшить окружающую жизнь:

Он замолчал надолго, пытаясь по тончайшим признакам - малейшим изменениям ритма дыхания, позы, шевелениям, определить реакцию. Никто не хотел нарушать многозначительную тишину.

Впрочем неадекватной реакции он не боялся, ведь не зря же он так долго готовился, придумывал вопросы, анализировал ответы, отбирал способных понять его. Он был уверен, что многие, может быть даже половина, прекрасно его понимают, полностью с ним согласны и пойдут за ним.

- Мы решили взяться за это не потому, что нам просто захотелось; ни с того, ни с сего сели, придумали, и - вперёд. Так не бывает, такой подход сразу обрекает дело на провал. Мы почувствовали, что пришёл момент, получили сигнал, что должны за это взяться: Многие понимают, о чём я говорю. И если бы мы не были уверены в успехе, мы бы не начали:

Он опять замолчал.

- Всё, что происходит, не случайно. Мир живёт и развивается по предопределённым законам, и сейчас опять пришло время изменений. Но высшие, космические силы, изменяющие мир, делают всё человеческими руками, нашими руками. Мы, с нашим интеллектом, волей, физическим телом - инструмент. И сейчас выбор упал на нас: На нас с вами. Хотим мы этого или нет: Работы много, очень много. Прежде всего, духовной работы. Её не смогут сделать ни двое, ни десять, ни двадцать человек. Но кто-то должен встать впереди, взять на себя большую часть, указать путь другим. Судьба выбрала нас с вами:

Тишина нарушалась негромкой мелодией снизу, голосами, еле доносившимся уличным шумом. Что творилось в их головах и душах? Генриху казалось, что он утерял контакт. Слишком много сил, душевных и интеллектуальных, уходило на подыскивание веских и убедительных слов. Но, что поделать, этот разговор был очень важен, едва ли не важней всего остального. Впрочем, всё было важно. Но в этот момент - именно этот его монолог.

- Сейчас мы не будем говорить о конкретных делах. Пока поразмыслите в общем. Но если кто-то уже готов, полностью уверен в себе, горит желанием принять в этом посильное участие, пусть подумает над тем, в чём он мог бы принести наибольшую пользу, в каком направлении его можно использовать с наивысшей отдачей. Потом мы всё согласуем, обсудим, наметим конкретные планы и сферы деятельности для каждого.

Он обвёл всех улыбчивым взглядом:

- Ну а теперь расслабьтесь, сбросьте напряжение. Я напоминаю ещё раз: никто ни на кого не давит, всё у нас добровольно и по доброму согласию. Если я в чём-то, в ком-то ошибся, ни в коем случае не буду настаивать. Всегда готов принять поправки и пожелания.

Он обратился к Заславскому:

- Я всё сказал, ничего не забыл? Что-нибудь добавишь?

- Да нет, я уж потом, попозже. Ты уже всех загрузил под завязку. Пусть пока это перетрут, обдумают. Шутка ли, предлагают мир перевернуть. Есть над чем подумать.

- Ну что, тогда расходимся?

- Да, на сегодня хватит. По коням. По машинам.

- Ну, друзья мои, всё. Предводитель сказал: на сегодня хватит. Все свободны. Готовьте свои соображения, всё интересное будем обсуждать. Завтра встречаемся в конференц-зале. Всем всего доброго.

Все задвигались, стали прощаться и покидать зал.

Генрих решил воспользоваться "своей" новой машиной. Ему не терпелось зайти на сайт немецкой фирмы и посмотреть, что там за чудо-экран.

Они договорились с Заславским подъехать завтра пораньше и разошлись.

# # #

Созвонившись, они подъехали почти одновременно часа за полтора до начала. Генрих ещё пару минут подождал, слушая Васины рассуждения "за жизнь"

Было много подготовительной работы. Надо было проконтролировать установку техники и опробовать её. Нахтигаль с HOPSом - так назывался голографический объёмный экран - подъехал ещё раньше, сдал его ребятам, занимающимся установкой и подключением аппаратуры, и умотал.

Когда Генрих с Заславским поднялись, работа была в самом разгаре. Всё уже поставили, осталось подключить и отладить.

Костя тоже был уже здесь. Ему предстояло опробовать в деле свой сайт.

Много городить не стали. На столе Генриха и Заславского разместили ноутбук с модемом, к нему подключили миниатюрную, но скоростную вебкамеру, микрофон и мобильник для выхода в Интернет. Для качественной картинки установили свет.

На галерее поставили чудо техники - голографический экран с проектором, под стать ему систему звуковых колонок для объёмного звука и всё это тоже подключили к ноутбуку - приёмнику.

Пока Костя колдовал со связью, Генрих любовался экраном. В пору молодости, когда он работал в институте в отделе технических средств обучения, через его руки прошло много всякой техники. С тех пор он стал неравнодушен ко всем этим чудесам, особенно к наукоёмким, качественно выполненным, с хорошим дизайном и удобным в работе.

Экран удовлетворял всем этим требованиям. А картинка вообще была просто блеск. Казалось, она была даже лучше, чем на мониторе ноутбука. Она как бы висела в воздухе - экран был прозрачным с особым покрытием. Не мешал дневной свет, обзор был хороший под любым углом.

Одна невольная мысль воодушевляла Генриха - ведь то, что всё так здорово срослось с этими экранами, тоже явный сигнал о том, что они на правильном пути. Никак, ну никак не может всё это быть простым везением!

Они сейчас смогут в любом месте, хоть на городской площади, хоть в лесу установить эту аппаратуру и транслировать свои лекции, да и не только их, охватив этим неограниченное число слушателей.

А с Костиным сайтом вообще пропадают всякие границы. К любой массовости они были готовы.

Вдруг картинка моргнула, и на экране появилось сосредоточенное лицо Кости, он смотрел чуть в сторону и вниз, наверно на экран ноутбука.

- Костя, картинка есть. Скажи что-нибудь, - громко сообщил ему Генрих.

- Раз - раз, раз - два - три, - слышно? - загремел из колонок Костин голос.

- Замечательно, сейчас звук убавлю, - отозвался Генрих. - Очень громко.

Всё, система работала. Можно было вещать на всю планету.

Народ начал собираться рано. Люди, за многие годы привыкшие к тому, что хорошего, да к тому же бесплатного, на всех всегда не хватает, торопились занять места.

Генрих с Заславским переглядывались, обоих тревожила одна и та же мысль - хватит ли мест и на этот раз? Галерея, вообще-то, была очень вместительная, должно хватить.

А люди всё шли и шли. Они шли на чудо. На Генриха понемногу начало накатывать напряжение - это что же, каждый раз ему придётся лезть вон из кожи, чтобы поддерживать имидж ясновидящего мага? Надолго его не хватит, когда-нибудь сломается. Что ли и в самом деле научиться летать?

Мест хватило едва-едва. Народ шёл к Учителю. Генрих уже себе не принадлежал. Он стал достоянием народа:

Часть 3

Освободитель

Поэтому совершенномудрый, совершая дела, предпочитает недеяние; осуществляя учение, не прибегает к словам; вызывая изменения вещей, не осуществляет их сам; создавая, не обладает [тем, что создано]; приводя в движение, не прилагает к этому усилий; успешно завершая [что-либо], не гордится. Поскольку он не гордится, его заслуги не могут быть отброшены. (Лао - цзы. Дао)

События развивались стремительно. И не было места негативу. По крайней мере, так казалось тем, кто наблюдал это со стороны.

Никто не подозревал, какого напряжения, каких усилий стоило всё это их всемогущему Учителю. Наверно, он один замечал углубляющиеся морщинки, прибывающую седину, зреющую в самой глубине усталость от постоянного напряжения.

Истинное Дао, это - ничегонеделание. Но, вместе с тем, Дао - готовность к переменам. А перемены делаются нашими руками. И те, кто принимает на себя делание во имя Дао, теряют бессмертие.

Не было уже столько времени, как раньше, на поддержание себя в физической и психической форме. График его стал очень напряжённым. Не спасал даже ни "Форд" с никогда неунывающим Васей, ни то, что он практически перестал бывать на своей "основной" работе, дающей ему хлеб насущный - там ему ещё платили деньги.

Произошло всё так, как он рассчитал: где-то через неделю после известных событий до конторы дошло распоряжение о том, что компьютерный народ опять переводится на старые места работы. Контора только что избавилась от нескольких человек, уволив их по сокращению штатов. Неожиданно свалившиеся "новые" старые кадры становились головной болью для руководства, отдела кадров и планового отдела.

Всем было очевидно, что их поставили на счётчик до следующего сокращения. Если не всех - без них бы совсем встала бухгалтерия и очень сильно осложнилась бы работа почти всех других служб и отделов - то Генриха точно. Системе не нужны были Спасители человечества.

Отторгнув его, система вовсе перестала интересоваться, чем он занимается, предоставив его самому себе. Естественно, это было очень полезно для Дела.

Очень много времени уходило на подготовку к занятиям. Нельзя было расслабляться, требовалось постоянно поддерживать высочайший духовный уровень всего материала. Без него практические процедуры по управлению дыханием (пранайяме) и укрепляющим упражнениям и позам (асанам) превращались в обычную гимнастику.

Генрих постоянно подчёркивал, насколько важны духовная чистота (йяма) и соблюдение Законов Жизни - уважение к окружающим, честность и другие (нийяма).

Конференц-зал, где они традиционно проводили "уроки посвящения", превратился в тренировочный зал. Трансляция велась через Костин сайт. Поклонники и фанаты записывали на видео каждое слово, каждый жест. Первый экран вынесли на улицу, разместили в прилегающем сквере, и любой желающий мог принять участие в уроках.

Но и этого было бы мало, если бы не подоспевшие новые экраны, выписанные Нахтигалем. Их установили в арендованных залах и на открытых площадках по всему городу. К величайшей радости фирмы он заказал ещё партию и заверил, что скоро их потребуются десятки.

Фирма предвкушала огромные доходы, и была права в своих расчётах.

Народ начал духовно прозревать. Самые первые слушатели принадлежали к деловому миру и прекрасно понимали, что на бесплатном потреблении далеко не уедешь. Постоянно общаясь между собой, они приняли решение создать Фонд Учителя.

Распорядителями Фонда назначили самых компетентных и порядочных, по общему мнению, людей из своих рядов. Как только Фонд был создан и объявил о своём существовании, в него потекли деньги. Большие деньги.

Количество учеников уже не поддавалось исчислению. Вначале охват расширялся как круги на воде. Потом стал больше напоминать процесс кристаллизации металлов - в разных местах образовывались локальные очаги и охватывали окружающее пространство. Интернет не имеет границ.

Очень много времени в начале занимала почта. Валом валили письма - с вопросами, мнениями, предложениями и всем, чем угодно.

Но на первом месте, оставляя по объёму далеко позади все остальные, шли благодарности за возвращённое или подаренное здоровье. Это был феномен, которого Генрих никак не ожидал.

Люди выздоравливали. Исцелялись. Никогда он не замечал за собой таких способностей, даже при непосредственном воздействии. А тут это происходило с экрана, во многих случаях даже через Интернет.

Всё обдумав, он понял, что это опять же не чудо, не мистика. Люди исцеляли себя сами, своей верой, убеждённостью в том, что он - всемогущий целитель. Это было обычное самовнушение. Сначала они внушали себе свои болезни, а потом так же внушали исцеление. Это внушение многократно усиливалось рассказами и показами других, уже исцелившихся.

Каждому не терпелось рассказать о своей истории, о чуде, происшедшем лично с ним. Такова природа человека. Её-то Генрих очень хорошо знал и потому этот феномен не стал для него чудом. Он его понял и объяснил для себя.

Некоторые даже пытались вести подсчёт этих писем и этих случаев, после чего Генрих стал ещё меньше доверять всему этому. Он знал: где приходят цифры, там уходит истина. Как исследователь своими измерениями вносит искажения в исследуемый объект, так и здесь работа с цифрами, классифицирование, раскладывание по своим полочкам неизбежно затуманит и без того нереальную картину.

Он не интересовался этим, как и всей почтой вообще. Это дело пришлось взять на себя Заславскому. Он стал секретарём при Учителе. Помогало то, что образ мышления у них был одинаков.

Ещё ему помогали добровольцы из числа заядлых интернетчиков. Каждый считал для себя святым делом послужить Учителю. Образовались клубы фанатов - интернетчики любят такие формы.

Иногда Заславский советовался с Генрихом, когда приходили особо интересные и важные письма, они вдвоём сочиняли ответы и подключали самых интересных корреспондентов к общему делу.

Среди первых пришло письмо от одной целительницы - реальной, получившей этот дар от Бога и излечившей уже многих. Она была мудрым человеком, любила людей всем сердцем и желала им добра. Для максимального использования своего дара она получила медицинское образование и позаботилась о лицензии. Генрих встретился с ней, они делились своими размышлениями, она предлагала свою помощь, надеясь, что так сможет принести ещё больше пользы.

Генрих очень тепло отнёсся к ней, они много говорили, обсуждали совместные проекты, и решили, что она будет заниматься с инвалидами. А там посмотрим.

Было ещё много умных, добрых писем от людей, болеющих за ближних, за страну. Многим из них он находил применение.

А помощников требовалось всё больше и больше. Первая команда, отобранная Генрихом, была задействована на полную катушку. У каждого было своё дело, которое он сам себе выбрал, и все они вливались в общий процесс возрождения.

Они часто собирались, делились мнениями, успехами, предложениями. Генрих глубоко вникал в работу каждого, для него не существовало мелочей.

И вместе с тем некоторым направлениям он уделял особое внимание. Это относилось, во-первых, к работе с инвалидами, которая началась с клуба афганцев и достигла там потрясающих успехов, а затем распространилась на многих других страждущих.

Но ещё большее значение для него имела работа с малолетними наркоманами, которую взяла на себя когда-то скучающая от безделья супруга одного из бизнесменов, Генрих заприметил её ещё на галерее конференц-зала. Она оказалась чуткой и мудрой натурой, принявшей очень близко к сердцу боль за несчастных.

Эта работа требовала невероятной тонкости, терпения и отваги, поскольку приходилось противостоять криминалу. Генрих тоже много времени отдавал этой деятельности, не упуская из внимания все её детали.

В таком огромном деле не обходилось без прямых контактов с тёмными сторонами окружающей действительности - ведь вокруг пока ещё существовал ад, и дело Учителя в том и состояло, чтобы уничтожить его.

Так, почуяв возможность поживиться, к нему пытались прилепиться всевозможные авантюристы, профессионалы по созданию пирамид, просто мошенники.

Их без труда вычисляли, ведь всегда можно было обратиться с запросом на сайт непосредственно в Центр Учителя и удостовериться в правомочности того или иного "деятеля".

Дошло до того, что один из фальшивых офисов, выдававших себя за пункт приёма пожертвований в Фонд Учителя, просто разгромили, а его создателей крепко избили. И никакая охрана не смогла помочь.

Тот факт, что все наличные, уже собранные незадачливыми бизнесменами и находившиеся в офисе, до последнего рубля передали в законный Фонд, говорил сам за себя. Грязь не липла к святому делу Учителя. Слишком много защитников имело оно во всех слоях.

Национальная идея сама оберегала себя и тех, кто её физически воплощал.

# # #

:Генрих подъехал немного раньше. Требовалось обсудить с Заславским некоторые назревшие вопросы. Кроме того, у Заславского был какой-то "важный разговор". Генрих не догадывался, о чём, и это вызывало его дополнительный интерес.

Начали с почты.

Интернетовской, а ранее фидошной почты, как и вообще виртуальной, Генрих не то, чтобы побаивался, но сторонился. По крайней мере, старался без необходимости ею не пользоваться. Это отношение к ней зародилось в нём ещё в пору ФИДО.

Во-первых, сказывалась его скромность: он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что его послания уходят в мир и становятся доступными в любой точке планеты. Он как бы раскрывал душу перед всем миром.

А, во-вторых, он многократно убеждался, просматривая множество фидошных конференций, насколько насыщен мир исчадиями ада. Насколько многочисленна категория людей, которые, в отсутствии посторонних глаз, считают наивысшим удовольствием написать гнусное слово на заборе, что-то сломать или разбить, нагадить или совершить ещё какую-нибудь подленькую пакость.

Величайшее раздолье наступило для таких типов с приходом электронной почты, особенно любительских сетей. Благодаря им, ФИДО, созданная как сеть друзей, постепенно превратилась в гнусную помойку. Они специально выискивали самые чистые, высокие конференции и гадили там.

Эти мелкие пакостники сами жили и барахтались в духовной грязи и дерьме и не представляли другой жизни.

Интернет стал для них ещё большим раздольем. Он предоставил широкие возможности причинять с помощью вирусов, распространяемых через электронную почту, не только духовный ущерб, но и материальный и физический, причём в огромных масштабах

Этим служителям Сатаны, любителям духовного вандализма, обычно и в голову не приходило, что наибольший вред они причиняют сами себе.

Им тоже требовалась помощь, но работу с ними Генрих пока отложил.

Заславский был более устойчив к подобным извращениям человеческой психики. К тому же к нему попадала уже препарированная почта, без мусора. Необъятный штат помощников избавлял его от грязной и рутинной работы.

Они вдвоём просмотрели и обсудили наиболее интересные письма последних дней. Сочинили ответы. Росло число толковых, способных принести реальную пользу, помощников. Они обнаруживались уже во всех уголках.

Немного беспокоили фанатики, поклонники с неустойчивой психикой. Требовалась высочайшая точность и тактичность в общении с ними. В оценке людей Генрих всегда исходил из их побуждений, и в данном случае понимал, что в конечном итоге они тоже желают добра, но им не хватает чувства меры. В принципе и к этим людям можно было подобрать ключик. Они тоже нуждались в спасении.

Наконец с почтой разобрались.

Заславский заказал кофе и начал излагать суть нового поворота в их предприятии.

В их немалом клубном списке деловых людей не обошлось без человека, неравнодушного к политике, да и было бы странно, если бы при общем кипении политических страстей они остались в стороне. Члены клуба в большинстве своём сторонились государства, не ожидая от него ничего хорошего и не желая иметь с ним дел сверх положенных по закону.

Но при этом прекрасно понимали, что с государственной поддержкой могли бы решить гораздо больше проблем, в том числе и государственных. И поэтому в принципе соглашались со своим увлечённым политикой собратом в его стремлениях ввести кого-то из их рядов в управляющие органы.

Регулярно, на всякого уровня выборах, они выставляли кандидатуры из своих людей, пока без особого успеха.

Но это было раньше. Сейчас же ситуация сложилась другая.

Истекал срок губернаторства. Всё назойливей становились напоминания об этом в средствах массовой информации. Пока, правда, без конкретных личностей.

К тому же Центральный избирком в целях экономии решил выборы губернатора совместить с довыборами в Госдуму от региона. Эти назревающие события вызывали озабоченные раздумья у любителей политических игр.

А здесь ещё вступало в игру новое, очень весомое обстоятельство - сногсшибательная и продолжающая расти популярность движения Учителя. Вырисовывались радужные перспективы.

Заславский успел изложить всё это ещё до прихода Политика - так они прозвали своего увлечённого ею человека.

Он влетел, впорхнул, и, поздоровавшись, сходу начал излагать свои соображения:

- Это же беспроигрышная комбинация. Мы все видим, что творится. Вас же на руках занесут в губернаторское кресло. А захотим - и в Госдуму. Да в любое. Вы ещё не считали, сколько за вами стоит?

Генрих молчал. Заславский, поняв всё, остудил пыл Политика:

- Постой, Тимофеич. Не трандычи, не в агитклубе. Ты, похоже, считаешь, что всё решено?

Тимофеич понял, что вышел из реальности. Не все помешаны на политике, как он:

- Ну, хорошо, я понимаю. Надо по порядку. Давайте говорить с ваших позиций. Вы, возможно, думаете, что у Подгурского крыша на политике поехала. А давайте рассуждать с вашей точки зрения, но с моими дополнениями. Я же всё понимаю, вижу, какое дело вы затеяли. Большое, грандиозное дело. Я понимаю, что вы хотите всю страну перевернуть, с головы на ноги поставить. Так ведь и я о том же! Вы что же, хотите с ваших экранов, с Интернета, разговорами и гимнастикой это сделать? Это не государственные рычаги. Этим вы в государстве ничего не измените. Кроме сознания, я согласен. Так ведь потом, когда оно изменится, всё равно же к этому придёте. Государственные рычаги - это законы, Дума, большинство в Думе. А воплощает их власть, в том числе и местная.

Заславский смотрел на Генриха, пытаясь угадать его мнение:

- Верно излагает, как ты считаешь?

- Верно-верно, пусть дальше излагает, - Генрих уже просчитал, хотел выяснить, что скажет Подгурский.

- Выдвигаем кандидата, и - вперёд.

- Кого?

- Ну, лидера. За кем все пойдут?

- Учителя?

- Ну да.

- Генриха Генриховича Грина?

- Конечно.

- Уже не так очевидно. Электорат непредсказуем, вы же это лучше всех нас должны знать. Учитель - да, Учитель - кумир, светило, Солнце, а Генрих Генрихович Грин нечто совсем другое, пожалуй, прямо противоположное. Для масс. Мы же на массы ставим.

Пока говорил Подгурский, пока шёл этот диалог, Генрих принимал решение.

Как же это он сам не увидел того, о чем толкует Подгурский? Ведь прав Подгурский. Как они собрались переворачивать страну, какими рычагами?

Сказался недостаток масштабности мышления. Рассчитывали на авось - подготовим людей, научим, а, когда их наберётся достаточно много, всё само произойдёт.

Может быть и произойдёт, а может быть и нет. Это так ненадёжно. В любом случае потребуется очень много времени.

А если действовать с двух сторон: сверху принимать нормальные законы, а снизу по ним жить. Вот тогда всё произойдёт быстро, ещё в этой жизни. Вот он, правильный путь. Именно так голубые мечты могут стать реальностью.

И Россия поднимется. И придёт эпоха Водолея.

Что для этого надо? Одних лидеров мало, нужна лидирующая масса. Законы принимаются большинством. Для большинства нужна партия.

:Да, а что ты думал? Хочешь перевернуть мир, познай его законы и живи по ним, влезь в него по уши. Значит, нужна партия, её лидер, кандидат в губернаторы и кандидат в Думу. Пока есть только лидер. Да, брат Генрих, ты - Учитель - лидер движения и лидер партии, которую ещё должен создать. Кандидаты - Заславский и Подгурский. Заславский неразрывно связан с Учителем, его всегда видят рядом, за ним пойдут, как за Учителем. Его выдвигаем губернатором. Подгурского надо подключать. Пусть запускает избирательную кампанию, он профи в этих делах, и пусть готовится в Думу.

- Делаем так: выкладываем на сайте воззвание, я напишу текст, потом вместе посидим, подредактируем. Объявляем призыв в партию. Внятно и доступно излагаем цели и задачи для тех, кто ещё не понял. Не знаю пока, как и что сказать, чтобы никого не отпугнуть. Ведь это же поворот, о котором никто не думал, никто к нему не готовился. Придётся поломать голову: Кстати, заодно и узнаем, сколько нас. На данный момент. Так? - обратился он к Заславскому.

- Именно на данный момент. Почему мы и не смогли до сих пор посчитать, с каждым днём число меняется. В геометрической прогрессии.

- Это первый шаг. Фундамент. Основа. Надеюсь, к выборам успеем.

- Время ещё есть, - вставил Подгурский.

- Да, время есть: Далее, кандидаты на пост губернатора и на думское кресло. Я думаю, как лидер движения могу внести предложения. Губернатором - Заславского, депутатом Государственной Думы - Подгурского.

Оба посерьёзнели. Первым обрёл дар речи Подгурский:

- Я вообще пока только других двигал. Себя как-то даже не представляю в Думе. Да и в губернаторстве тоже. Даже мысли не возникало.

Генрих улыбнулся:

- Да вы расслабьтесь. Я и не думал вас пугать. У нас партия не авторитарная, не деспотическая, а демократическая: Закрутится всё ещё не завтра. Есть ещё время на раздумья. Может быть что-то переиграется: - взглянул на Заславского. - Драг, а ты что примолк? Тоже не согласен?

- Я всё это как-то по-другому себе представлял:

- А как? Придёт кто-то и всё сделает? Кто мне говорил - "кто, если не ты"?.. Знаешь, я вспомнил наш разговор после самого первого собрания в конференц-зале. Тогда мне тоже пришлось напомнить тебе, что ты сам всё это затеял. Я ещё предупредил, что и тебе достанется. Тогда меня тоже взяло сомнение, понял ли ты до конца, на что замахнулся. Я уже тогда прекрасно понимал, что и на тебя многое ляжет.

- Помню-помню, конечно. Как такое не запомнить. Я тогда на тебя надеялся.

- Так вот, у каждого своё место и свои задачи. Мне - думать и говорить, а тебе - делать. Представь меня в кресле губернатора. Абсурд. Абсолютный нонсенс. Ни солидности, ни стати, ни имени звучного. Это же очень важно в таком деле. Если проигнорировать, можно всё испортить. Кстати, вспомни, как на меня среагировали на том первом собрании. А в электорате слишком много Аркадий Ильичей, больше, чем, например, Заславских. Я внешность уже не собираюсь менять, не хамелеон. А ты со своей внешностью, да с именем, хоть в президенты. Если проявишь себя на губернаторской работе, и в президенты двинем.

Заславский и в самом деле выделялся истинно русской, благородной, дворянской внешностью. Густая тёмная шевелюра, борода с проседью, красивые, умные глаза, волевое выражение. Он имел тот же тип внешности, что и граф Орлов в "Летучей мыши", где играли оба Соломиных. А об имени и говорить нечего. Одно это могло дать миллионы голосов.

Повисло молчание. Каждый думал о своём.

- А ведь это всё совсем не просто, - прервал молчание Заславский. - Драться придётся.

- Да, пожалуй. Свято место пусто не бывает. Наверняка уже многие навострились. Кто там самый первый в очереди? - спросил Генрих у Подгурского.

- Да как кто? Поправко. Вице-губернатор нынешний. Спит и видит. Затем и шёл туда. У них с губернатором уже всё решено. Он и меня хотел подключить.

- А сейчас? Уже не хочет?

- Да конечно, сейчас он абсолютно уверен в победе. Зачем ему я? На него сейчас такие силы будут работать: Вот это будет удар для него! Он же такой: Он и не подозревает, что кто-то может составить ему конкуренцию. Нас он вообще всерьёз не примет.

- Ну что ж, коли решили - будем работать. Начинаем с партии. Что там нужно для регистрации? Вы, Тимофеевич, всё подготовьте, вы лучше нас в этой механике разбираетесь, потом обсудим, и будем запускать процесс.

-Так вы и сами знаете, что нужно. Устав, название. Членские билеты.

- Ну да, конечно. Просто, понимаешь, не так часто партии создаём, чтобы сразу сориентироваться, всё вспомнить: - Генрих задумался. - Название, значит? Как ты там говорил, Драг? Великая Национальная идея?

- Не слишком громко?

- Очень громко, но не слишком. Великая, конечно, надо убрать... Великую Китайскую Стену десять веков строили. А мы свою за десять дней построим. Получится?

- Так уже ведь всё готово. Устав ты за полтора часа напишешь. Бросим клич, и увидишь, через десять дней соберём, сколько надо. А там и другие проснутся.

- Вот уставов партии я ещё не писал: Полтора часа, конечно, мало. Сделаем так: я сейчас всё, что можно, откладываю, сажусь писать. В свободной форме, конечно. Как я это понимаю. Завтра утром собираемся, придаём нужную структуру. Тимофеич, ты подумай, подготовь требования, как там это делается. Отредактируем, и тут же запустим. Любая редакция с удовольствием примет заказ. Через пару дней будет готово.

- Раньше. Мы по своим каналам запустим.

- Много пока не надо. Тысяч десять для первого тиража, пожалуй, хватит. В любой момент можно будет добавить хоть миллион: Так: А воззвание я прямо сегодня на занятиях озвучу. И сразу на сайт выложим: Ну, что, пойдёт такой план?... Тогда давайте работать.

Он попрощался и поспешил к своему компьютеру.

- Ну настоящий лидер, - услышал он за спиной восхищённый голос Тимофеича.

- Я же всегда это говорил, - отозвался Драг.

# # #

- Добрый вечер, друзья, - начал он очередное занятие школы самосовершенствования. - Ну, как настроение, как успехи?

Нестройный хор голосов заверил его в своём хорошем настроении и блестящих успехах.

Он сделал паузу, открыто улыбнулся, заглянул в объектив видеокамеры.

- Я приветствую всех, кто сегодня влился в наши ряды. Вы сделали правильный шаг, очень скоро вы в этом убедитесь, если ещё сомневаетесь. Сегодня мы повторим обратное, лечебно-оздоровительное дыхание и поговорим о регулирующем дыхании. Параллельно продолжим знакомство с позами.

Он оглядел зал, посмотрел в видеокамеру.

- Но прежде, чем мы начнём, я хотел бы сделать объявление: Мы с вами хорошо начали и довольно далеко продвинулись. Многие достигли значительных успехов и теперь твёрдо стоят на пути совершенствования, а, значит, добьются ещё больших успехов. Сейчас у меня нет сомнения, что все вы и те, кто ещё к нам примкнёт, станут здоровыми, счастливыми и богатыми, как я говорил в самом начале наших занятий. Но, вместе с тем я вижу, что далеко не все в нашем обществе достигли в своём развитии того уровня, чтобы понять, насколько важно и нужно каждому то, чем мы тут занимаемся. Слишком много у нас апатичных, равнодушных, разуверившихся во всём светлом и хорошем, не ждущих уже ничего хорошего от жизни: Это неправильно. Я не хочу оставлять их за бортом счастливой и достойной жизни. Надеюсь, что очень многие из вас в своём духовном развитии тоже достигли уровня, за которым становится очевидным: настоящее счастье приходит тогда, когда все вокруг счастливы: Мы могли бы привлечь ещё очень многих, если бы заявили о себе. Для этого нам надо объединиться. Тогда мы станем мощной, полноценной общественной организацией со всеми юридическими и прочими правами. Мы сможем издавать свой орган, выдвигать от себя людей в управляющие структуры. Нас уже вполне достаточно для того, чтобы создать полноценную, многочисленную партию: Многие из вас не готовы к такому развитию событий, как-то не вяжется то, чем мы занимаемся, с политикой, государственными структурами. Точно так же думаю и я. Я далёк от всего этого и не хотел бы с этим связываться. Но, к сожалению, наше общество так устроено, что только таким путём мы сможет добиться чего-то существенного: Мы долго думали. Это решение далось нам не просто. Но сейчас другого пути нет: - эта пауза было особенно долгой. - И сейчас я призываю вас поддержать меня, нас, в создании нашей партии. Мы решили назвать её "Национальная идея", это название хорошо отвечает тем целям и задачам, которые мы перед собой ставим. Цели простые и ясные - чтобы все мы жили счастливой, здоровой, достойной жизнью, не боялись ничего и никого ни в настоящем, ни в будущем времени. Устав нашей партии уже в работе, в ближайшее время он будет выложен на сайт. Кто пожелает, тому мы можем вручить типографский экземпляр. Обращайтесь. Все, пожелавшие вступить в нашу партию, получат членский билет и вместе с ним статус члена партии "Национальная идея": Вот и всё, что я хотел объявить. Мы надеемся на вашу поддержку. Членом партии может стать любой, разделяющий наши взгляды и стремящийся к тем же целям. Чем больше нас будет, тем быстрей мы придём к исполнению нашей мечты. Ждём ваших заявлений. Адреса наших пунктов вам известны, обращайтесь туда. Можете воспользоваться Интернетом, факсом, электронной почтой: Ну вот и всё, пожалуй. А теперь давайте продолжим нашу работу.

Вот так просто и перешли на следующую важную ступеньку, вступили в следующую фазу развития.

# # #

Устав и программа народной партии России "Национальная идея"

Спроси себя, человек, зачем ты живёшь? Для чего тебя создала природа, или Бог, или эволюция - в зависимости от того, кто во что верит? Знаешь ли ты цель своего существования? И что тебе дано для достижения этой цели? Знаешь ли ты себя сам, свои способности, возможности, таланты?

Наука говорит нам, что человек на современном уровне своего развития использует свой мозг далеко не полностью. Кто-то утверждает, что - наполовину, кто-то, что лишь на 10%. Дело не в этом, это всего лишь ничего не говорящие цифры, они не отражают истину. А истина в том, что возможности человека - безграничны. И не только свой мозг он использует на жалкие проценты, а весь свой организм, всю свою сущность, о которой в большинстве случаев не подозревает.

Человек может летать, нет, не как птица, а как человек. Но он так привык передвигаться по земле, переступая ногами, что даже не догадывается об этой своей потенциальной способности. Так же в нём заложена способность перемещаться во времени, получать энергию жизни непосредственно дыханием и много других, кажущихся фантастическими.

Человек - не только мясо, кости и кожа. Это лишь самая внешняя, материальная оболочка. Главное в нём - душа, Дух. Мысль - не функция материального мозга, она - фундамент, основание. Материализуясь, она образует энергию, а то, что энергия материальна, уже давно известно официальной науке. И даже есть формула, выражающая связь физической массы и энергии.

Материалисты, не согласные с этим, задумайтесь, что такое общественное сознание? Без этой важной категории не смог обойтись диалектический материализм. Но не останавливайтесь, когда начнёте догадываться, думайте дальше.

В человеке уже сейчас есть всё, что ему нужно для достижения той глобальной цели, для которой он создан. Познав себя, он узнает цель своего создания. Путь эволюции, это путь осознания своих безграничных возможностей, развития своего Духа.

Это - дело будущего. Глядя на то, насколько нерационально и беспомощно человек использует данные ему способности, неизбежно приходишь к выводу, что он гораздо ближе к началу своей эволюции, чем к концу. Сейчас перед ним стоят более близкие задачи. Но и их решение лежит на пути познания себя, своего внутреннего мира.

К этому и сводится текущая задача - познать себя и, пользуясь этим знанием и знанием законов своего развития устроить свою жизнь так, чтобы она стала счастливой, достойной и радостной.

К сожалению, многие даже не знают, где у них расположена печёнка-селезёнка, что происходит с пищей, которую они едят и даже - для чего они дышат. Простое изучение своего устройства, работы своего организма, что для него плохо, что - хорошо, уже может избавить от многих неприятностей и болезней, которые мы сами навлекаем на себя своим незнанием.

В этом и состоит первый пункт программы нашей партии - открыть широким массам глаза на то, что болезни, жизненные проблемы, бесконечные страдания вовсе не являются непременным атрибутом нашей повседневной жизни, научить всех вполне доступными средствами избавиться от всего негативного, наполнить свою жизнь радостью и достатком.

Это не просто мечты. Наша программа уже сейчас успешно осуществляется, вовлекая всё больше и больше людей, не желающих мириться с бесконечными проблемами, болезнями, несчастьями и прочими ударами судьбы.

Любое явление имеет много сторон и граней. Среди них есть и хорошие, и плохие. Всё зависит от того, с какой позиции, с какой точки зрения на них смотреть. Пессимисту всё кажется плохим потому, что он видит в первую очередь плохие стороны, не замечая хороших.

Точно так же и любой человек имеет бесконечное число граней. Нет людей абсолютно плохих, как и абсолютно хороших. Если мы научимся в каждом человеке, в каждом поступке, видеть сначала хорошее и, насколько это возможно, не замечать плохого, то жизнь сразу же приобретёт совсем другие краски.

Давайте видеть добро и не замечать зла.

Зло - это отклонение от первозданной нормы, и к нему надо относиться как к аномалии, неестественному и случайному явлению нашей жизни, стараться не замечать его в других и не допускать самому.

Очень простой, понятный каждому закон: если вы излучаете добро, приветливы и отзывчивы, безответны на злобу, то и к вам будут относиться хорошо. У хорошего человека все вокруг него хорошие.

Если же кто-то утверждает, что люди вокруг плохие, лживые, злые и вредные, то этим он даёт полную характеристику себе самому.

Мы сами строим мир вокруг себя. Если он нам не нравится, то не надо искать виноватых, мы сами его таким создали. Надо изменить себя, и изменится окружающий мир. Человек - первичная ячейка, клеточка общества, носитель норм. Какие нормы он установит в себе, такими они будут и в обществе.

Это можно рассматривать руководством к следующему пункту нашей программы - созданию вокруг себя и в конечном итоге во всём окружающем пространстве и обществе атмосферы добра и взаимопонимания.

Если человек справился со своими личными проблемами, смог навести порядок в своём окружении, то в его пробуждённом, расширенном сознании на первое место выходит извечное исходное стремление к познанию истины, к сохранению внешней и внутренней свободы и к ощущению высшей гармонии после всяких своих действий.

Не останавливаясь на достигнутом, продолжая созерцать и познавать, человек будет неизбежно открывать для себя неведомые пока знания о себе, своих возможностях и применимости их в мире. Он достигнет следующей ступени эволюции, на которой разум перейдёт в новую фазу, несравненно более развитую, чем нынешняя. Как когда-то разум Homo Sapiens пришёл на смену животным инстинктам.

Осуществится вечное стремление к ощущению полной свободы, прежде всего внутренней. Это главная составляющая высшего счастья человека.

Стремление к гармонии в своём высшем проявлении есть стремление к добру. Добро - неотделимая функция человека на высшей стадии его развития, на этой стадии осуществление добра, забота об окружающем мире и его обитателях, становится содержанием его жизни.

Это уже следующий, отдалённый пункт нашей программы, так сказать, программа-максимум. В настоящее время в реальном, полном несправедливости, боли, разочарований и разрушенных идеалов мире он выглядит утопическим.

Но мы надеемся, что при неуклонном следовании намеченной нами программе мы обязательно достигнем такой ступени развития, когда этот пункт станет актуальным. Это лишь вопрос времени. Залогом служит то, что он согласуется с ходом общей эволюции человека.

На данном этапе мы призываем всех неравнодушных, мыслящих и болеющих душой за страну и народ, людей проникнуться нашими идеями, поддержать нас и принять участие в построении своего счастливого и обеспеченного будущего, будущего своих детей и всей страны.

# # #

Когда Генрих подъехал, Заславский с Подгурским уже что-то оживлённо обсуждали.

- Ген, - сходу начал чрезвычайно возбуждённый Заславский. - Это кошмар какой-то. Валом валят заявления, все каналы забиты, факсы не останавливаются, в них не успевают ролики со свежей бумагой подкладывать. Компьютерщики начали распечатывать заявления, пришедшие мылом, принтеры работают непрерывно. Надо бумагу и картриджи закупать в массовых масштабах. Мы прикинули, такой ажиотаж продлится много дней.

Генрих быстро посчитал:

- Да, пусть несколько листов в минуту, учитывая приём, подготовку, печать. Всего несколько тысяч за весь день с одного рабочего места. Маловато, даже если всех задействовать: Проблема вроде бы техническая, но в таких масштабах она уже выходит за рамки технической. Надо, во-первых, на сервер выложить разъяснение, чтобы все были в курсе, и не переживали. Ну и попросить, кто может, пусть пользуются обычной почтой, а ещё лучше, сами приносят.

- Уже несут, правда, пока только начали, но, судя по раннему часу, это только первые ласточки. Скоро пойдёт большой вал.

- Девятый вал? - улыбнулся Генрих. - Разобьёт наш кораблик, утонем под фанфары. Ничего, давайте в этом видеть хорошее. Надо задействовать все наши технические и людские ресурсы. У нас же неограниченные мощности. Прикинь, Драг, кого из своих клубных можешь задействовать. Мы же всё можем оплатить. Это же колоссальная работа. Одной бумаги да краски для принтеров потребуется вагон. Надо всех, кого можно, подключить. Несолидно будет, если надолго затянем. Все адреса, пункты приёма выложить на сайт, и я ещё вечером на занятиях доведу.

Заславский начал звонить. Судя по всему, это было надолго. Генрих достал листки с уставом, протянул Подгурскому:

- Посмотри пока, с этим тоже тянуть нельзя.

Подгурский взял листочки, углубился. Читал долго, то ли вникал, то ли наслаждался. Наконец, оторвался.

- Да, глобально. Кратко, но мощно. Только, понимаешь, это мало похоже на то, что обычно имеют в виду, говоря об уставе партии. Там всякие положения о правах, обязанностях, условия вступления, возрастной ценз, социальный, финансовый блок, где, что, как, да много чего.

- Догадываюсь, - согласился Генрих. - Я вначале думал - напишу, потом вместе придадим надлежащую форму, расставим всё, как положено, допишем, что надо. Как принято. А потом подумал, а не оставить ли, как есть? Мало похоже, допускаю, так ведь и партия наша мало похожа, и дело, да и всё, и мы тоже: Я, знаешь о чём думал, когда писал?

- О чём?

- Да был такой документ - "Манифест коммунистической партии". "Призрак бродит по Европе. Призрак коммунизма:".

- Помню, конечно, - рассмеялся Подгурский.

- Мне так и хотелось тоже манифестом назвать. Но слишком явные ассоциации возникают: А что мало похоже? Так может быть это и хорошо. Нашу общую непохожесть подчеркнёт.

- А, в принципе, какая разница. Это же формальность. Главное - суть и смысл отразить. С этим всё в порядке. Пусть так и остаётся. Печатаем.

Заславский, наблюдавший за ними краем глаза, наконец, отдал первые распоряжения. Подошёл, взял листки с уставом, быстро прочитал:

- Да, эта штука посильней, чем "Фауст" Гёте будет. Что, решили так оставить?

- А что портить? Первая мысль - самая мудрая.

- Я бы ничего не менял, - одобрил Заславский. - Лучше не станет: Ну, что, отдаю в печать?

Генрих поёжился:

- В дрожь кидает. Как-то не по себе. На околоземную орбиту выходим.

- Так уже же вышли! - засмеялся Драг. - Проснулся. Уже давно летаешь. Скоро на околосолнечную выйдешь. И нас за собой потащишь.

# # #

На очередное собрание членов клуба Заславский пригласил Генриха.

- Надо всем вместе пообщаться. Мы же теперь - партия. Весь клуб, все, как один.

В самом деле, надо к этому привыкать. Новый статус, новое социальное положение, новая жизнь. Такими темпами скоро станешь лидером одной из ведущих партий. Политик, ё-моё. Надо всё свалить на Подгурского, это его игры. Ему это нравится, пусть играется вволю.

Заславский ждал в отдельном кабинете за шторой: пообщаться вдвоём перед выходом к людям.

- Здесь, у себя в клубе мы всё быстро оформили. Все уже в курсе, объяснять ничего не пришлось. Все прямо даже с каким-то удовольствием вступают, если бы надо было, они бы и второй, и третий раз вступили. Ты для них - абсолютно непререкаемый авторитет. Даже больше, я и слова не могу подобрать. Молятся на тебя, готовы на любые жертвы, не то, что партией поддержать. Некоторые не сразу понимают, почему ты сам не выдвигаешься? Но народ у нас, вобщем-то, понятливый. Толково объяснить - все соглашаются. Аргументы твои достаточно убедительны: Так, что ещё? У нас тут много главных инженеров с ведущих предприятий. Некоторые на своих фирмах-предприятиях агитацию-вербовку затеяли, пункты приёма заявлений открыли. Представляешь, сколько это ещё даст? Народу давно уже нужна хорошая партия, он же у нас всё ещё политизированный, хоть и говорят, что пассивный. Потому и пассивный, что не знает, за кем идти. А о тебе уже слухами земля переполнилась: Вот увидишь, скоро все к нам придут. Ещё коммунистов обойдём.

Заглянул Подгурский:

- Главный вопрос, который сегодня надо решить - об учредительном съезде партии. Без этого нельзя. Мы тут предварительно наметили время, сейчас будем согласовывать. А проведём его в нашем конференц-зале, что на берегу. С трансляцией. Предварительно объявим по нашим информационным средствам, чтобы все желающие могли посмотреть и послушать.

- Пресса, наверно, будет? - спросил Заславский.

- Как не быть? Некоторые частные каналы уже давно записи занятий Учителя крутят - зрителя привлекают. И рекламные блоки свои вставляют. Рейтинг-то огромный.

Генрих слушал молча, думал о своём. Прощай, тихая, спокойная жизнь, духовный рост, самосовершенствование, уединённые медитации.

А не об этом ли он мечтал, не это ли подсказывал ему из самых глубин его сущности внутренний голос, что будет он Освободителем и поведёт за собой к светлому райскому будущему весь мир? Таков он, его путь к совершенству.

Это просто следующий этап. Всё идёт, как надо, никаких отклонений, торможений, препятствий. Вы уже достаточно оторвались на своём пути от других, ну-ка, захватите с собой всё человечество. Или хотя бы одну страну для начала, а там видно будет.

Размышления прервал Заславский:

- Все собрались, ждут. Пойдёмте.

Они поднялись на второй этаж. Зал заседаний был явно маловат. Собрали все стулья, всё, на чём можно было сидеть, но и этого не хватило, сидели на подоконниках и стояли вдоль стен.

При их появлении зал оживился, загалдел, посыпались приветствия.

"Ещё аплодисментов не хватало" - подумал Генрих, проходя к столу и тепло отвечая на приветствия.

- О, как вас много собралось, - начал Подгурский. - Вы уж простите нас за некоторые неудобства, господа. Мы сегодня долго заседать не будем. Сейчас только решим некоторые организационные вопросы по подготовке учредительного съезда и разойдёмся.

Он немного рассказал о состоянии дел на текущий момент, о ближайших задачах. Довёл до сведения тех, кто ещё не знал, информацию о намечающемся съезде - когда, где, какая повестка. Пригласил нескольких активистов поделиться информацией о делах на их объектах. Судя по их докладам, всё складывалось блестяще. Перспективы вырисовывались самые радужные.

"Головокружение от успехов" - почему-то вспомнились Генриху слова позднего классика марксизма-ленинизма.

Внизу в ресторане послышалось оживление. Оно нарастало. Все стали прислушиваться, отвлекаться от докладчика. Кто-то начал медленно подыматься по лестнице. Это вызвало ещё большее оживление.

Все взгляды устремились на лестницу. Это было похоже на классический приём голливудского триллера. Сейчас что-то произойдёт.

Ступенька за ступенькой, голова, плечи, корпус, ноги. Вот он весь - Костя. Без коляски, на своих ногах.

Шёл он почти нормально, кто не знал его раньше, списали бы это "почти" на естественную медлительность. Но Генрих чувствовал, что подъём по лестнице дался ему непросто. Да и сейчас, хоть он и старался изо всех сил идти нормально, всё же некоторая неуверенность осталась.

Но - шёл! Сам, даже без всяких костылей-тросточек! Чудо свершилось! И у истоков его стоял он, Генрих!

Тёплая волна поднялась снизу, дошла до лица, головы. Это передалось внутреннее состояние Кости. Он шёл прямо к столу. Дошёл, остановился напротив.

- Спасибо, Учитель.

Какая-то сила подняла Генриха, не выносившего всяких физических контактов и телячьих нежностей, особенно мужских, он подошёл к Косте, обнял его. Тут уже Костя не выдержал, глаза его стали мокрыми, он не скрывал слёз.

- Это ты сам, Костя. Ты своей верой себя на ноги поставил.

- Если бы не вы, Учитель, ничего бы не получилось.

Они позабыли обо всём, не замечали никого, переживая каждый своё личное чудо. Костя выкарабкался из тяжелейшего недуга, с которым уже, было, смирился до конца своей далеко ещё не старой жизни. А Генрих обрёл, наконец, веру в себя, в то, что он может воздействовать на людей, давать им надежду, исцеление и счастье.

# # #

Сцена эта была потрясающей. Ни один, даже самый гениальный драматург не смог бы добиться такого воздействия на чувства. Да и при чём здесь драматург? Драматурги не лечат, не ставят на ноги безнадёжно больных инвалидов. А тут - вот он, здоровый Костя, не только стоял, но и ходил, и только что, на глазах у всех, поднялся по лестнице.

Все они видели, каким он был всего несколько месяцев назад. Он не только пошёл, но и весь как-то изменился. Исчезла рыхлость, излишняя полнота. Он стоял перед всеми живым чудом.

В том числе и перед Генрихом. А, может быть перед ним как раз в гораздо большей степени, чем перед другими. Они уже давно считали его всемогущим волшебником. А он увидел это только сейчас.

Совещание, по существу, уже закончилось. Вся важная информация уже была доведена.

Костя успокоился, и не спеша, в подробностях, рассказал свою историю. После того, как ему нашли светило нейрохирургии в Красноярске и отправили в клинику, он не давал о себе знать. Сначала было не до этого. Исследования, анализы, подготовка к операции - это всё было не интересно, да и не было ни желания, ни возможности для переговоров.

Пулю ему вытащили, это действительно было опасно, но только с неумелыми руками. Сделали микрохирургию, не затронув ни одной живой, действующей клеточки, не повредив окружающих тканей.

Хирург сказал, что клетки костного мозга полностью обновляются за полтора года. "Через полтора года будешь как новенький". Проведя полный курс реабилитации, его отправили домой восстанавливаться, снабдив подробными инструкциями, что можно, чего нельзя. Прежде всего покой, "нельзя" гораздо больше, чем "можно".

Дома он увидел, что происходит с его друзьями-"колясочниками". Они вставали один за другим стараниями Людмилы Антоновны - целительницы, обратившейся к Генриху с предложением своей помощи. Костя был самый тяжёлый среди них и не удивительно, что их выздоровление проходило быстрее.

Людмила Антоновна работала вместе с массажистом-мануальщиком, тоже от Бога. Они, наверно, не могли не встретиться, не найти друг друга.

Она взялась за Костю. Его вера и её чудесный дар и доброта делали чудо. Когда Костя окреп, подключился мануальщик. После его массажных процедур, полной нормализации и выправления позвоночника, Костя рьяно занялся восстановительной гимнастикой.

Всё это время он не проявлялся. В том, что скоро "встанет и пойдёт", он уже не сомневался. Хотел, чтобы это стало сюрпризом.

Стало.

Генрих знал, что теперь Костя предан ему всем телом и душой до конца дней своих. Он и сам был ему не меньше благодарен за веру в себя.

Всё это время Костиным сайтом, Интернетом, занимались оставленные им люди. Сейчас он мог снова всё взять в свои руки. После того, как наговорились о Костиных трансформациях и перешли к делам, Драг с Генрихом ввели Костю в курс всех дел и договорились о задачах, которые он впредь возьмёт на себя.

Ему предстояло стать важным звеном всего предприятия.

# # #

Чудесное исцеление Кости подняло авторитет Учителя, его дела и всего с ним связанного, до невиданных, небесных высот. Было очень много свидетелей, очевидцев и непосредственных участников этого чуда. Сомневаться в нём никому не приходило в голову.

Если бы Учитель просто сказал - "Встань и иди!", как Христос, и Костя встал бы и пошёл, это не имело бы такого эффекта, потому что было бы непонятно и необъяснимо.

То, как это произошло на самом деле, весь этот долгий путь, совместные усилия многих, принявших участие в Костиной судьбе, все эти медицинские термины - микрохирургия, мануальная терапия - актуальные и бывшие у всех на слуху, было всем понятно и доступно, не вызывало ни малейших сомнений и ещё больше укрепляло ореол современного чудотворца вокруг Учителя.

Эти имена - Христос и Учитель - впервые были произнесены рядом.

Сам Костя ходил живым чудом. За время лечения он привык к здоровому образу жизни, правильному питанию и дыханию, эффективной гимнастике. Всё это оказывало своё действие и продолжало улучшать его состояние. Он всё больше креп и становился сильным, статным и здоровым во всех отношениях человеком.

В их клубе не забыли когда-то брошенные Учителем слова, что они ещё создадут при себе футбольный клуб. Раз Учитель сказал - быть тому! Бывшие инвалиды начали тренироваться.

Костя с головой ушёл в работу, улучшил на сайте всё, что можно было улучшить, добавил всё, что можно было добавить. Записи занятий всё шире стали транслироваться на местных каналах. Этому способствовали многочисленные фанаты и помощники движения. Да и сами телевизионщики, кто подальновидней, уже почуяли, что на этом можно заработать и популярность, и деньги.

Были сняты проблемы с приёмом заявлений и выдачей членских билетов, партия росла со скоростью Сверхновой Звезды. Счёт выданных билетов ещё вначале перевалил за сотню тысяч, стремительно увеличивался, и на спад не было даже намёка.

Школа самосовершенствования охватила огромные территории. За их ростом уже невозможно было уследить. Записи занятий стали жить самостоятельной жизнью. Они складывались на сайт и были доступны всем. Клубы фанатов предоставляли их со своих дочерних и зеркальных сайтов.

Генрих, понимая, что его школа - фундамент всего предприятия, уделял ей основное время, во всех остальных сферах деятельности максимально опираясь на многочисленных помощников.

Он целиком втянулся во весь этот круговорот, смирился с такой жизнью, и уже почти не вспоминал о своей давней мечте - уединиться в пещере или дальней лесной избушке и постигать там тайны мироздания, готовясь к бессмертию.

Заславский с Подгурским тоже полностью ушли в работу, порученную им Генрихом - готовились к избирательной кампании. Организовывали предвыборный штаб, подбирали доверенных лиц, обдумывали программы своих действий, предвыборных мероприятий, встреч. Подгурский хотел было воспользоваться услугами профессиональных имиджмейкеров, но Генрих разъяснил, что имидж, созданный им их причастностью к делу Учителя, никакой имиджмейкер уже не улучшит.

Генрих сторонился этой предвыборной суеты и вникал в него в минимально необходимой мере. Слишком серьёзная и ответственная задача ложилась на них и нельзя было оставлять их без помощи.

- Нам лучше не высовываться, - убеждал Генрих на очередном обсуждении. - Всё, что мы могли сделать, мы уже сделали. Этого вполне достаточно. Лучше будет, если наши: оппоненты (ему не хотелось говорить "противники") не будут знать всех наших возможностей. Ведь мы, в сущности, никому из них не оставили шансов, даже Поправко. А вы представляете, что бы было, если б он знал об этом? У них же власть, силовые органы, пресса-телевидение-радио, они бы нам устроили сладкую жизнь.

- Насколько я знаю Поправку, он бы далеко пошёл, ни перед чем не остановился, даже думать об этом не хочется, - подтвердил Подгурский.

- Вот-вот. Так что постарайтесь этими предвыборными технологиями сильно не увлекаться, - он обращался к обоим. - Я тут столкнулся случайно: Тоже ведь интересуюсь, как это всё делается, каков механизм этой игры для серьёзных мужчин. Макиавелли говорил: "Скрой то, что говоришь сам, узнай, что говорят другие, и станешь подлинным Государем". Будто для нас рекомендация: Как вы считаете, без дебатов не обойдётся?

- Нет, - уверенно отрубил Подгурский. - Не обойдётся. Опять же, насколько я знаю этих кандидатов, они считают, что теледебаты добавят им очков. У них же всё схвачено. Поправке будут подыгрывать.

- Ну и флаг им: Пусть считают: Взрослые дети. Как это всё смешно и наивно с точки зрения разумного человека. Ни малейшего понятия о человеческой психологии. Поди, и команду набрали?

- А как же, имиджмейкеры, спецы по пиару, по предвыборным технологиям, полный джентльменский набор.

- И те их за нос водят, деньги зарабатывают: Так, дебатов нам не избежать. Ну, что ж, подебатируем. Я думаю так: никакой напряжённости, никакого страха, что что-то там потеряете. Всё, что нам необходимо, мы уже набрали. На дебатах - не высовываться. Не открывать карт. Тихо, скромно, отвечать на вопросы. Придется самим задавать какие-то вопросы - такие у них правила - задавайте. О чём угодно, лучше удобные. Никакой агрессии, противостояния, только уважение и доброта. Даже без иронии. Искренность. Это оценят выше всего. Как у нас говорят: "Проще надо быть, тогда к тебе потянутся люди". У нас же в России голосуют сердцем...

За Заславского Генрих не волновался. Он был уверен, что Заславский будет говорить именно то, или почти то, что говорил бы он сам. Впрочем, и Подгурский всё отлично понимал.

Генрих позволил себе на одном из занятий несколько слов, касающихся выборов. Подчеркнул важность этого, объяснил, какие новые широкие возможности у них появятся, когда партия будет иметь своих людей в управляющих структурах. Просил обязательно проголосовать.

Ничего особого он не говорил, всё в рамках обычной предвыборной агитации. Если кто-то из посторонних, из соперников, и слушал его, он ничего бы не заподозрил. Но Генрих понимал, что творится в душах его учеников. Простые его слова значили для них очень много.

После этих простых слов можно было ожидать притока ещё многих и многих голосов.

Имелись все основания рассчитывать на успех, и его нельзя было упускать. Подготовка к выборам шла по всем фронтам. Подготовка к успешным выборам.

# # #

И грянули выборы.

Партия Учителя была к ним готова. Учредительный съезд продемонстрировал её мощь и потенциал. Поступило множество заявок из других регионов. Довольно вместительный конференц-зал, включая галерею, смог принять с мест только представителей.

Структуры у партии ещё не существовало, создание её было одним из вопросов повестки.

Съезд транслировался по своей сети и все заинтересованные могли следить за его ходом. Некоторые частные независимые каналы прислали своих штатных корреспондентов для подготовки сюжетов о съезде.

Областной телецентр не среагировал. Не было приказа. Областное руководство как бы ни о чём не знало. В сущности, так оно и было. У них была своя жизнь, далёкая от народа.

В данном случае это было просто замечательно, давало возможность без суеты, помех и конкуренции, которой Генрих всегда избегал, делать свои дела и готовиться к выборам.

Впрочем, особой подготовки и не было. По крайней мере, с широкими демонстрациями на публику. Всё, что нужно, было сделано раньше, на занятиях в школе, работой на местах с больными, в наркологических лечебницах и на всех других объектах, охваченных движением Учителя. Специальные митинги партии были не нужны.

Это не очень нравилось Подгурскому. Весь этот предвыборный и выборный бедлам был его стихией. Пришёл его звёздный час. Он был на коне. Генриху приходилось его слегка сдерживать, хотя, в общем, вполне устраивало, что Подгурский избавил его самого от этой суеты.

Спокойно и без особых эксцессов прошли дебаты. Заславскому, как и ожидалось, противостоял Поправко. Ему, как мог, помогал ведущий.

Поправко был очень недоволен, что "его" клуб, создателем которого он себя считал, выставил против него альтернативную кандидатуру. Заславского он не боялся, как соперника, поэтому особо не свирепствовал. Снисходительно выслушивал и благосклонно отвечал на вопросы, убеждённый, что ответами повышает свои шансы.

У Подгурского дебаты было ещё скучней. С ним дебатировал один столичный олигарх средней руки, его мало знали, но он тоже рассчитывал на успех, надеясь на свою хорошо оплачиваемую команду.

Так и подошёл день выборов.

Активность поклонников и сторонников Учителя сыграла свою роль. Среди них, как это всегда бывает, было много фанатично преданных Учителю и его делу.

Они пришли на избирательные участки ещё засветло. Если бы кто-то смог проследить, за кого голосуют, у него с утра сложилось бы убеждение, что все, как один, голосуют за Заславского и Подгурского. Только с приходом дня, когда электорат уже разобрался с обычными воскресными утренними делами, начали подтягиваться и другие "голоса".

Но результат был уже предрешён. О нём почти уверенно говорили наблюдатели штаба с участков. Не требовалось большой проницательности, чтобы вычислить голосующих за "наших". Они без колебаний и сомнений, без совещаний и выспрашивания советов шли к кабинкам и сразу же выходили, не тратя времени на размышления. Целеустремлённо подходили к избирательным урнам и деловито пихали свои листочки в щель.

К полуночи в штабы стали поступать сведения о результатах. Для кого-то они были почти предсказуемы, для кого-то - полной неожиданностью, катастрофой, светопреставлением.

Как бы то ни было, они стали свершившимся фактом.

Кандидаты, выдвинутые от только что родившейся партии "Национальная идея", победили с большим перевесом в борьбе за пост губернатора и с подавляющим перевесом - за депутатское кресло в Госдуме.

Национальная идея завоёвывала умы, сердца и рычаги управления.

Эпилог

:совершенномудрый ставит себя позади других, благодаря чему оказывается впереди.

: он не считает правым только себя, поэтому обладает истиной; он не прославляет себя, поэтому имеет заслуженную славу; он не возвышает себя, поэтому он старший среди других:

:Кто, зная свою славу, сохраняет для себя безвестность, тот становится главным в стране: :Совершенномудрый не имеет постоянного сердца. Его сердце состоит из сердец народа. Добрым я делаю добро и недобрым также делаю добро. Таким образом и воспитывается добродетель. Искренним я верен и неискренним также верен. Таким образом и воспитывается искренность.

Совершенномудрый живет в мире спокойно и в своем сердце собирает мнения народа. Он смотрит на народ, как на своих детей.

(Лао - цзы. Дао)

На следующий день все средства массовой информации взорвались сенсационными сообщениями. Журналисты и редакторы, проглядевшие назревающую сенсацию, бросились в другую крайность - описывали во всех подробностях, что было, и чего не было. Раскапывали детали и додумывали эффектные штрихи о ходе выборов, подготовке к ним, предвыборной борьбе.

Заславского и Подгурского рвали на части. Пытались разобраться, что в них такого, что позволило им обойти столь серьёзных противников с таким большим перевесом. Заславский сразу ощутил смысл выражения "тяжёлое бремя славы". Даже Подгурский, никогда не чуравшийся возможности покрасоваться на публике, с трудом выдерживал преследования пишущей братии.

Их популярность мгновенно взлетела выше облаков. Солидные издания и каналы организовывали пресс-конференции, на которые было трудно попасть. Ведущие телепрограмм построились в бесконечную очередь, всеми правдами и неправдами заманивая их в свои студии.

Добрались и до Поправко. На него было жалко смотреть. Он не знал, что говорить, как объяснить происшедшее.

Генриху было искренне жаль его. Это было крушением всех его расчётов и планов. Он шёл к такому результату всей своей жизнью, всеми своими неправедными действиями, но он тоже хотел, как лучше. В конце концов, живой же человек, и в нём тоже было что-то хорошее и доброе.

Какие-то любители попинать лежачего тут же придумали слоган "Поправку - в отставку". Наверняка они были из его окружения и в пору его могущества сдували с него пылинки.

Но были и серьёзные аналитики, понимавшие, что это явление требует тщательного и серьёзного анализа. Их Генрих опасался больше всего. Он знал, что всё его дело, вытащенное на всеобщее обозрение теми средствами массовой информации, которые в эту, мягко говоря, непростую эпоху, задавали тон, тут же превратится в чёрте-что.

Ещё он понимал, что и ему не удастся отсидеться в тени, за спинами Заславского с Подгурским. Этого он не хотел ещё больше.

А пока он через них подсовывал информацию о новорождённой партии, загораживаясь ею, надеясь отвлечь от школы и от себя.

Эта тема была очень интересной и надолго отвлекла аналитиков. Они быстро всё разузнали, проанализировали, посчитали, проинтегрировали, провели интерполяцию и пришли к выводу, что к приближающимся перевыборам Государственной Думы эта динамично развивающаяся партия завоюет передовые рубежи и без труда образует большинство в парламенте.

А к следующим президентским выборам она настолько упрочит свои позиции, что сможет с несомненной надеждой на успех выдвинуть своего лидера на пост президента.

Пришло время готовиться в президенты.

Генрих видел ещё дальше. Он уже сейчас знал, что и это - промежуточный этап.

BO3BPAT